Владимир Мирнев - Нежный человек
Вскоре появился лихорадочно возбужденный Мишель в сопровождении двух своих советников. Советники имели серьезные, значительные лица, твердое выражение глаз и решительный вид. Мария помнила – они как-то приносили коробки с вещами. Советники одеты в черные элегантные костюмы с жилетами, ослепительно белые голландские рубашки, оба с усами и с привязанной улыбочкой на губах. Они держались прямо, точно аршин проглотили, и в глубине глаз – настороженность. Пришедшие кивнули и сели на предложенные стулья, одинаково закинув нога на ногу, молча и сурово уставясь перед собою.
К пяти тридцати все было готово. Только тут Мария вспомнила: хотела пригласить на свадьбу Коровкина и из-за суматохи забыла позвонить. Пришлось звонить, но дозвониться до него на работу не смогла, дозвонилась только до Шуриной и Веры, которые обещали приехать в «Прагу».
Аленка Топоркова чувствовала себя неважно, прилегла перед дорогой, а Мишель отправил своих молчаливых советников посидеть на кухне. Без десяти шесть вышли из дома и сели в черный «мерседес», зеркально поблескивающий под случайными лучами кое-где пробивающегося сквозь деревья солнца. Машина плавно тронулась и понесла счастливую Алену Топоркову к центру города. В своем пышном платье она словно клуша уселась на переднем сиденье. От нее пахло тонкими французскими духами, лицо сияло. Мария сидела между двумя мужчинами и чувствовала себя неловко. Советники хмуро молчали, не проявляя никакого желания говорить, возможно, и не владели русским. Топоркова то и дело оглядывалась на Марию, чувствуя всем своим существом, что ближе и роднее человека у нее нет, и за это благодарно и облегченно улыбалась подруге. Мишель сидел позади Аленки и задумчиво глядел прямо перед собою, и по его лицу Мария определила, что жениха гложут мысли не о свадьбе, а о чем-то другом.
На Арбате, куда вынес скоростной автомобиль, недалеко от ювелирного магазина, свернули в переулок и остановились. Мишель торопливо выбрался из автомобиля, кивнув шоферу, за ним выскочили молчаливые советники и направились в узкую подворотню, каких много в переулках старого Арбата.
– Ой, Алена, счастливая ты? – говорила Мария.
– Знаешь, у меня в животе тянет, будто кто ручонками схватил вот здесь за пупок и тянет слабенько пока, а я, дуреха, увлеклась свадьбой. Ох, обойдется свадьба мне, скажи! Как схватит на свадьбе…
– Алена, раз в жизни такое, терпи, – успокоила ее Мария. – Терпи, милая.
Из подворотни вышел Мишель, за ним советники со значительными лицами, и тут Мария впервые обратила внимание, что они одеты одинаково, в их походке, взглядах чувствовалась скрытая и неразгаданная сила; уверенность двигала ими. У Мишеля в руках появился большой коричневой кожи чемоданчик – «дипломат». Они сели в автомобиль, не сказали шоферу ни слова, но тот, прекрасно зная свое дело, плавно тронул автомобиль. Возле «Праги» «мерседес» лихо развернулся. Мишель торопливо открыл «дипломат», не глядя ни на кого, выхватил оттуда несколько пачек денег, сунул одну шоферу, по две – советникам. В пачках – Мария широко раскрыла глаза – были сторублевые купюры, перехваченные банковскими бумажными крестами. Советники, не торопясь, рассовали их по карманам.
Когда вышли из автомобиля, Мария покосилась на мужчин:
– Потерпи малость, Алена.
– Терплю, послать бы его к чертовой матери с его свадьбой. Ох, чертенок, тянет все же, ох, боюсь, как схватит, – отвечала Аленка, беря под руки молчаливых мужчин, которые помогли ей подняться. В вестибюле ресторана их ждали Шурина и Вера.
***
По представлению Марии, девяносто девять человек – не так уж много. Но когда вошла в зал, просто остолбенела от большого количества людей. Одни сидели молча, другие говорили, стояли, ходили, разглядывая лепку на потолке или делая вид, что разглядывают, ждали своих знакомых или близких. В залах покоился сдержанный гул. Этот гул сразу уловила Мария, понимая, что они приехали, видимо, самыми последними. Мужчины-советники провели Аленку и посадили во главу стола, оставив место для жениха. Аленка в пышном платье вызывала внимание, и, зная это, старалась вести себя свободно, независимо, улыбаться, то и дело обращалась к Марии, которая села от нее по правую руку. В первое мгновение Мария обалдело смотрела на тесно уставленный стол. Чего только не было на столе – всевозможные балыки, свежесоленый омуль, красная и белая рыба, заливные языки, сыр и сало, зелень, особый хлеб и еще многое, от чего Мария почувствовала себя неловко, так как на столах стояло великое множество блюд, названия которых она не знала и о существовании не догадывалась. А были еще коньяки, посольская водка, французское шампанское, португальское вино. Плотно стояли тарелки с разнообразной икрой, красная икра, отливающая загадочным светом, отражала в каждой зернинке свисающую с потолка хрустальную люстру, паюсная же отливала мягким полусветом, как бы приглашая отведать себя, а потом уж сравнить ее с кетовой.
– Он директор магазина? – спросила Шурина у Марии, сидевшей за столом, уверенно, как будто каждый день ходила в ресторан.
– Посол, а не директор, – гордо отвечала Мария, окидывая взглядом столы, ломившиеся от еды, то и дело поглядывая на Аленку. Мария отметила, что Аленка сейчас такая некрасивая, в то же время такая дорогая для нее, и так ей почему-то стало жаль подругу. Мария погладила Аленку по руке и сказала:
– Не волнуйся.
– Хотя бы быстрее тосты – да домой, – промямлила Топоркова, в тоске оглядывая столы и прикидывая, сколько же Мишель затратил денег, чтобы накормить такую ораву.
Прошло с полчаса: все ожидали жениха, то и дело оглядываясь на входную дверь. Кое-кто не смог дождаться и принялся потихоньку налегать на закуску, за разговорами делали себе маленькие бутерброды с икрою и уплетали за обе щеки. Кое-кто уж и коньяку отведал рюмочку и смотрел повеселевшими глазами на стол, только сейчас по достоинству оценивая возможности жениха. Прошло еще с полчаса, многие из тех, кто разглядывал на потолках лепку, уселись за столы и откровенно принялись за закуску. Маше было неприятно смотреть на это, и она, стараясь отвлечь себя и саркастически настроенную Шурину, принялась расспрашивать подругу о работе, о личных делах.
Вдруг взгляд ее остановился на советниках, строго сидевших за столом. Советники, как по команде, взяли ложки и стали есть икру. Один из них внезапно, словно поймав себя на тайной мысли, озабоченно встал и вышел из зала, но вскоре вернулся, проговорил что-то второму; второй не дослушал первого, бросил ложку на стол, положил себе на грудь руку, проверяя будто что-то на груди. «Деньги щупает», – подумала Мария, всматриваясь в его лицо. Этот второй поднялся, глянул на Аленку, и Мария подумала, он сейчас подойдет к ней, но советник только минутку задержал на ней взгляд и направился за первым, быстро пробиравшимся к выходу.
Примерно через час Топоркова попросила Марию сходить за Мишелем, сказать, что ей дурно и, если он через десять минут не придет, она не сможет больше здесь оставаться и уйдет. Мария дважды обежала все залы в поисках Мишеля, но напрасно. Тогда спустилась к подъезду посмотреть, стоит ли автомобиль, на котором они приехали, но черного «мерседеса» и след простыл, хотя чуть поодаль стояло несколько таких же автомашин. Вернувшись в ресторан, Мария обошла все этажи еще раз, заглянула даже на кухню, но Мишель как в воду канул. Вернувшись в зал, увидела: Аленка, откинувшись на стул, бледная, потная, отрывисто дышала, а подошедший к ней незнакомый мужчина подавал ей стакан с водой. Топорковой стало лучше, и через некоторое время она поднялась, с трудом выбралась из-за столов и, поддерживаемая Машей, направилась из зала. В коридоре у Топорковой начались острые боли в животе. Она села в кресло, причем Мария держала ее голову. Когда боли утихли, Топоркова спустилась на лифте, остановила такси.
– Ты куда? – испугалась Мария. – Куда? С ума сойти!
– Не умирать же мне на столе с едой, – отвечала Топоркова, с трудом переводя дыхание. Мария села с ней в такси. По дороге у Аленки Топорковой начались такие боли в животе, что она не в силах была сдержаться, кусала губы до крови, начала кричать. Шофер повернул в роддом. В приемном покое Топоркову приняли, положили на носилки и унесли, а Мария, растерянная и смятенная, просидела в приемном покое часа три, думая, что Аленку отпустят, так как у нее еще не наступили сроки, но вышедшая сестра сказала: «Топоркову положили рожать».
Ничего не понимая из случившегося, но в то же время чувствуя за собой вину – в несостоявшемся свадебном вечере, в том, что Аленка раньше времени легла в роддом, Мария поздно ночью направилась домой. Она остановилась возле своего дома и заплакала. Аленка, только что радостная и счастливая женщина, теперь самый несчастный человек в городе. Мария ругала себя за то, что не отговорила Аленку от свадебного вечера, на котором подруга с таким трудом сдерживалась, чтобы не закричать во время приступов. Мария вспоминала большой зал в ресторане «Прага» и полукруглую арку двери, ведущую во второй зал, где сдержанно играл ансамбль, как бы приглашая потанцевать и обещая маленькие радости гостям, невероятное количество закусок, официантов, скользящих по паркету с белоснежными полотенцами через левую руку, и густой гул в зале, от которого, казалось, поднимался потолок, – ей стало больно и обидно за Аленку, за Мишеля, оставившего их на долгое время.
