Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов
До одного-двух образцов еще можно дотянуться, а до остальных, как говорится, близок локоть, да не укусишь.
Тем более обидно это, что сложены друзки не из аметистов, а из густо-черных кристаллов, скорее раухтопазов, а в одном месте я видел щетку морионов. Аметисты, конечно, тоже должны быть, ведь в природе они встречаются относительно чаще.
…Мы продолжаем путешествие, идем уже несколько дней и с радостью убеждаемся, втайне друг от друга, что у нас полная психологическая совместимость.
Сергей Бурасовский в своей лодке — как старый английский капитан на мостике дряхлого брига. Он не расстается с короткой трубкой — настоящий «Бриар». «Бриар-гарантия»! Легкий домик «Нептуна» плывет над водой, Сергей не спеша поправляет лодку на течении веслами, смотрит внимательно, нет ли зверя или коряги впереди. У него на груди собственной конструкции телевик да к нему еще два зарубежных фотоаппарата — один для широкой пленки, второй — для слайдов, а тот аппарат, третий, с телевиком, заряжен узкой черно-белой пленкой. Фотолетопись путешествия нам гарантирована.
По утрам после завтрака, когда составляем план на день перед выходом в маршрут, я достаю компас, а в нем, кроме всего прочего, большое зеркало. Выглядим мы страшновато. Лица почернели и опухли от солнца и комаров, носы облезли, неухоженные бороды. А вдруг встретим людей? И как на нас посмотрят в поселке? А вдруг случайная таежная амазонка пригласит Сережу на танцы в сельский клуб? Сережу, мне думается, это обстоятельство несколько удручает, так как к своей внешности он относится с уважением и, глядя в зеркало компаса, иногда таинственно и печально вздыхает.
Сережа принципиально не носит накомарника. Мы же с Володей в накомарниках даже спим, хотя и забираемся в палатку. Сережа с нами в палатке не спит. Он ставит отдельно марлевый полог, устраивается с вызывающей роскошью, ему не жарко, он может спать, раздевшись донага, мы ему завидуем и поручаем во время сна следить сквозь марлю за лагерем, за лодками и нашей палаткой, вообще — не храпеть и проявлять бдительность.
Сережа самый молодой из нас, ему тридцать лет, и самый выносливый. У него очень сильные ноги, я таких ног не видел даже у чемпионов по легкой атлетике. И в расслабленном состоянии икры ног каменные. Сергей может без привала пройти сотню километров по проселочной дороге.
— Я не романтик, я профессионал, — говорит Сергей. — И потому для меня в постели спать лучше, чем в спальном мешке. Я не буду спать на улице, если у меня есть возможность спать в доме.
Мы пасуем перед монолитностью Сережиных убеждений.
— Я думаю, — говорит он, — жить хорошо — это лучше, чем жить плохо… И в двухкомнатной квартире жить лучше, чем в однокомнатной. И что характерно, — скажет мне Сергей через месяц в тундровом маршруте по берегу Ледовитого океана, — что характерно, я заметил, без рюкзака идти легче, чем с рюкзаком.
К тому времени я привыкну к непреложности его философского осмысливания действительности и, конечно, с его кредо соглашусь тут же.
Однажды он нас огорошил.
— Я скучаю по Нине, — просто сказал он.
Это было громом над ясным Омолоном. Согласитесь, в трудных переходах в мужской компании говорить о тоске по дому не принято. А тут вдруг просто, без пижонства.
Нина — его жена. Перед вылетом сюда она устроила нам в Магадане прощальный ужин, при воспоминании о котором хочется тут же причалить к берегу и распаковать НЗ.
Чтобы не дать окрепнуть в Сережке «нездоровым» настроениям типа тяги к дому, мы обрушиваемся на него с упреками:
— Тебе хорошо! Тебе Нина каждый день курицу с белым соусом готовит! Подумать только — с белым соусом! Как ты ее довел до жизни такой, домостроевец?!
— Ах, соус! — вздыхает Володя и роняет весло.
— Я вам кофе сейчас по-кубински приготовлю, — обещает Сергей.
— Сейчас?
— Можно и сейчас…
Мы тут же причаливаем к косе (есть дрова и хорошо обдувает), разжигаем костер, Сережа с Володей занимаются кофе, а я беру удочку и ухожу на добычу обеда.
Лучше всего хариус берет на перекате. Ловить его можно на овода, на муху, на кусочек рыбы, на мясо, иногда берет на голый крючок, а вчера брал на сырые картофельные очистки. Очистки бросили в реку, они там белели на дне. Вдруг очистки зашевелились. Мы заинтересовались, подошли к воде — стая рыб растаскивала их. Наверное, просто была привлечена белизной картофеля.
Сережа принципиально за ловлю блесной, но на его блесны рыба не шла, и он бросил это занятие. Володя, как бывший охотовед и хранитель природы, вообще чужд ловле и стрельбе. Но он «главный заготовщик оводов». Пока я гребу, он добывает оводов для насадки — они часто садятся на лодку и на нас.
— Да ради такого хариуса, — восторженно кричит он, держа в руках примерно килограммовый экземпляр, — я тебе всех оводов в округе изведу!.
Ленок ловится интересней. Надо только снимать поплавок, потому что он атакует поплавок, считая, очевидно, его за живность, и отвлекается от крючка.
Один из способов — найти мелководную протоку с каменистым или песчаным дном. Если увидите, что играют хариусы, то в улове на два хариуса будет один ленок обязательно. Вы входите в воду по колено, сняв поплавок, недалеко от себя аккуратно опускаете леску. Ленок видит круги на воде и устремляется к этому месту. Но овод с крючком уже на дне. Теперь вы видите ленка. Он ложится на бок, блестит белым животом, как акула во время атаки, и в таком положении со дна захватывает наживку.
Второй способ — снять грузило. Крючок с мухой или оводом не тонет, плывет по воде, и тут же из глубины стремительной ракетой возникает рыба, атака с ходу — и вот она ваша. Преимущество этого способа в том, что рыба не пробует наживку, а берет ее сразу.
Одного ленка хватает для ухи на троих ненасытных таежников.
Надо всегда обращать внимание на поведение речных чаек. Если они галдят на плесе, метушатся, как обычно говорят, то наверняка к перекату приближается стая рыб, рыб небольших. На крупную рыбу чайки не реагируют, так как крупная держится обычно на глубине и только в очень уж солнечную погоду утром играет у поверхности, собирая упавших насекомых.
Помнится, как-то, спугнув чаек с мелководья, я у переката на остатки вчерашней рыбы поймал сорок маленьких хариусов — каждый сантиметров по пятнадцать в длину. Складывать рыбу было некуда, а швырять на берег не хотелось — и я кидал хариусов за голенища сапог, пока ботфорты не были заполнены.
Сеть у нас тоже была. Но за все время похода мы ее так и не развернули, удочки хватало вполне.
…Кофе Сережа приготовил на славу. Котелка на троих не хватило, пришлось заваривать еще. Кофе на природе имеет совсем иной вкус, чем в суматохе утренней кухни. Как и чай, — лучший таежный напиток. Как и вообще все, приготовленное на костре.
Мы проходим большую излучину реки и неожиданно попадаем в полосу дыма, принесенного откуда-то с юга. Опять пожар, на этот раз горит где-то левый берег Омолона.
Все вокруг будто вымерло. Даже комаров вроде бы стало поменьше. Звери и птицы ушли на север, куда и мы сейчас держим путь.
9
Красивых в экспедицию не загонишь. Есть такой объективный закон природы. А если попадет, так и в тундру с пудрой. Видал. Знаю.
Олег Куваев. Берег принцессы ЛюськиКак-то днем цепкий глаз Сережи обнаружил в лесу на правом берегу реки три белые палатки и одну бревенчатую заимку — низкий, с плоской крышей дом. Мы уже пронеслись мимо этого места, и пришлось возвращаться вверх по реке бечевой.
— Есть живой кто-нибудь?! — на весь лес закричал Володя, но лагерь молчал.
— Наверное, в маршруте, — предположил Сергей.
Мы направились к избушке.
Но тут из нее неторопливо вышел молодой бородач и, ничуть не удивившись нежданным визитерам, пригласил входить.
Так мы оказались в гостях у ученых Института биологических проблем Севера, на их стационаре. Все магаданцы. Смеются.
— Вот не было времени за все годы в Магадане встретиться, так хоть в тайге чаю вместе попьем.
Мы налегаем на хлеб и сливочное масло. Хлеб ребята пекут сами. А мы все дни пути на сухарях. И масло у нас — растительное.
Начальник отряда на стационаре — Геннадий Короленко, зоолог. В составе отряда энтомолог Владимир Маршаков и зоолог Николай Докучаев. Несколько особняком держится ботаник Андрей Павлович Хохряков, кандидат наук. У него своя программа.
Мое внимание привлекли белые женские босоножки под нарами. Они настораживали, но спрашивать казалось неудобным, да и больше не было других следов, подтверждающих присутствие здесь женщины, и этот факт — босоножки — я отнес к случайным, не имеющим решающего значения.
