Иван Щеголихин - Дефицит
Встрясок со знаком плюс у него куда больше, чем со знаком минус. Поставил точный диагноз — стресс. Закончил операцию — стресс. Да и на операцию он идет с огромным положительным зарядом — найти и отсечь очаг, избавить от боли, вернуть человеку надежду, возвратить к любимому делу, к дорогим ему людям.
Предательство — иначе и не скажешь! На пустом месте криз. Не с ним все это.
А с кем же, черт побери, с дядей?..
Оставить бы свое бренное тело здесь, а самому — лети без оглядки пока не поздно, пока не привык, не втянулся в болезнь.
А крылья где? Что поднимет, кто выпустит душу из тела? Лежи теперь и молись на шнурок в изголовье.
Непонятно все-таки, почему так принято все валить на работу. Есть, конечно, и немало таких, которые не любят свое дело, не на своем месте очутились, терпят до пенсии и полагают, с другими такая же история. Легкой работы для серьезного человека вообще нет. Легко ли ему оперировать? А другим, легко ли играть в футбол, допустим, в хоккей? Варить сталь, вести газопровод, доить коров, плести вологодские кружева, — все трудно. Даже песни слагать.
Волнуется ли он перед операцией? Да, естественно, как и потом волнуется, послеоперационный период значительно опаснее. И во время операции напряжен, само собой, каждый хирург знает, чем начинается банальный аппендицит, но никто не знает, чем он может закончиться. Даже панариций на мизинце чреват пакостью, бывали случаи, когда от царапины — летальный исход. Уронила портниха ножницы на колено — царапина, от нее сепсис, пока доставили, пока разобрались, начали антибиотики и в мышцу, и в вену — поздно, погибла, выходит, от пустяковой царапины. Рабочее волнение неизбежно, он привык переносить тревоги, и сосуды его привыкли, и сердце. Так какого же дьявола, спрашивается?
Депутатские обязанности тоже задают немало хлопот, но ведь и здесь логика, на то он и депутат, чтобы помогать людям. Чего стоило добиться, чтобы поставили ящики для мусора внутри квартала? А квартиры? Но ведь и результаты есть. Тому же Юре Григоренко выбил секцию в новой девятиэтажке. Или место в детском саду? Или ветерана войны обошли, к магазину не прикрепили? Еще и судебные разбирательства. Уйма всяких хлопот, — так ведь он добивается результата, выводит дело из тупиков и плевать он хотел на расхожее «разве чего добьешься?» — добьешься, если себя уважаешь, действительно депутата в себе видишь, власть, а не пешку. Его знают, и он не позволит, чтобы на его, Малышева Сергея Ивановича, слово и дело кто-то посмел бы глянуть сквозь пальцы, затянул бы бюрократическую волынку, ущемил бы его самолюбие.
Пойдем дальше. «Неадекватная реакция на обычные жизненные ситуации». У него адекватная. Хотя… тут надо еще подумать, что такое «обычная жизненная ситуация». Они все чаще становятся необычными, хотя и весьма жизненными. Цветы врачу, например, флакон духов или бутылка коньяка, — обычное дело вроде бы, а если вникнуть? Велика ли дистанция до конверта с ассигнациями? Именная путевка для Даниловой — обычная ситуация? Для него — преступление, идеологическая диверсия по меньшей мере, а вот главврач внушает ему, что так надо, обычное, дескать, мероприятие, тогда как на самом деле из ряда вон безобразие! И прореагировал он на путевку достойно, отчеканил телефонограмму в обком.
Он не любит молчать, не накапливает в себе гнев, досаду, он не из кротких смиренных, Малышева все знают, для хирургов вообще прямота и резкость — не редкость, и он тут не исключение. Копить эмоции, утаптывать их в мешок и туго-натуго перевязывать ему не приходится, гипертонии тут вырасти не из чего. И тем не менее… криз, так его перетак.
А может быть, ты всего лишь хочешь быть решительным и прямым, а на самом деле? Ведь совсем не редко приходится себя сдерживать, укрощать как необъезженного коня и все чаще в последнее время, между прочим, все чаще. Год от года и день ото дня. Действительно, дефицит растет — дефицит равновесия. То и дело какая-нибудь мура вышибает, не сразу и в себя приходишь. Взять того же Витю-дворника, или опять же путевку Даниловой? А еще Катерину взять, дочь? А еще…
Вчерашняя, к примеру, цепь дерьмовых событий — обычная ситуация или необычная? Жизненная или не жизненная? А реакцию его на всю эту муть можно ли назвать адекватной?
Смотря с какой, смотря с чьей колокольни глянуть. Во всяком случае, вести себя по-другому он не мог. И выходит теперь, что нормальная его реакция стала чуть ли не психической травмой. Да пошли вы все! Он действовал так в силу своего характера, по убеждению, в полном, в полнейшем согласии со своими принципами. Не сдерживал эмоции, а давал им выход. От этого только польза.
По сути — да, польза, а на деле — больница. Значит, перебор? Или накопилось прежде то, чего он осознать не успел. «Дефицит положительных эмоций» — опять нелепость, их всегда дефицит, иначе не было бы у людей жажды счастья, человечество так бы и застряло на стадии гоминоидов.
Давай все-таки самокритичнее, ты слишком самонадеян. Адекватным себя считаешь, нормально реагирующим, а твоя вспыльчивость? Ведь как порох вспыхиваешь, взрываешься дым столбом. А коли вспыльчив, то значит и груб, выражений сгоряча не выбираешь, впрочем, стоп — как это не выбираешь? Именно выбираешь. Из тех, что похлеще, поядовитее, чтобы пригвоздить, да и как не гвоздить, если перед тобой бездельник, разгильдяй, глухая тетеря? Отчитаешь, разнесешь в пух и прах, а потом ведь нередко каешься, самого себя начинаешь корить, когда отойдешь. Еще один дефицит — чего? Опять-таки равновесия.
Хочешь не хочешь, а вспоминай, перебирай, вникай. И оттого, что вчерашнее слишком мелко для криза, легче тебе не станет. Попытайся найти главное и скажи о своем выводе Алле Павловне. Иначе ты перед ней несмышленыш, младенец, у которого, как известно, анамнеза не соберешь, родителей надо звать и расспрашивать.
Он помрачнел, шум в ушах стал ощутимее. Потому что вряд ли что из вчерашнего он сможет рассказать Алле Павловне.
3
Ровно в семь утра он вышел из подъезда в синем спортивном трико с белой полосой, в кедах и с секундомером в руке. Слегка размялся и побежал вокруг квартала как и вчера, как и позавчера, как бегал вот уже почти пять лет — строго полторы мили или две тысячи четыреста метров. По системе доктора Купера из Техаса полагалось не просто пробежать, как получится, а за определенное время, по секундомеру, чтобы потом вывести очки. За неделю следовало набрать тридцать очков. Втянулся он далеко не сразу, усилий приложил немало, только на втором году бега начал выполнять норму.
Бежал он с удовольствием, ощущая крепкое свое тело, мускульную радость в ногах, в спине, в плечах, рассекая пространство, весь пружинистый, собранный, сильный мужик Малышев, и с каждым шагом сила не убывает, наоборот, растет, распирает мышцы; бежал размеренно и сосредоточенно, глядя под ноги, отсекая необходимость кого-то приветствовать, отвлекаться, а знакомых немало, в доме медиков сорок девять квартир, кто-то вышел за молоком в палатку на углу, кто-то в семь утра уже прогуливает болонку, а кто-то уже и на работу спешит. Он здоровался только с костлявым стариком из соседнего дома работников автотранспорта, старик тоже бегал трусцой каждое утро, в тюбетейке и в белом свитере, вокруг квартала по часовой стрелке, а Малышев стал бегать против часовой, чтобы не обгонять его всякий раз, деликатности ради, разные у них возрастные группы, зачем старику на нервы действовать.
Одолев полторы мили (называть расстояние в милях есть свой резон психологический, поскольку систему придумал американец), он остановил секундомер — семь минут пятьдесят шесть секунд, что равняется пяти очкам. Вполне довольный, направился он к своему подъезду, и тут появилось первое облачко на светлом фоне его настроения, облачко в прямом смысле — Витя-дворник начал уборку территории с дальнего угла дома медиков, и начал с таким усердием, будто на конце метлы его пришла в действие дымовая шашка. С дворником уже был разговор на тему мести пораньше и предварительно поливать, он то соглашался и приходил пораньше, то заявлялся в самый пик, приговаривая — как хочу, так и мечу.
Малышев не стал его дожидаться, беседа с дворником не входила сегодня в программу, каждая минута расписана, вошел в квартиру и — под душ, вода попеременно то горячая, то холодная, а мысли только хорошие, все дела предстоящие ориентировать только на успех. После душа включил магнитофон — каждое утро пятнадцать английских слов. Брился, одевался, завтракал, и все утренние действия его сопровождались английской речью, перебиваемой иногда русской, более громкой и не такой бесстрастной — Марина хотела обсудить с мужем то, что забыла обсудить вчера или надумала сегодня на свежую голову, хотя все дела у них принято было обсуждать накануне, за ужином втроем — он, Марина и дочь их Катя.
