Леонид Кокоулин - В ожидании счастливой встречи
Фомичев не возразил.
Иван Иванович обежал поселок, нашел две пары широких охотничьих лыж. В залог он оставил запасное колесо.
Они встали на лыжи и пошли в лес.
— Чайку запарь, Федор, — обернувшись, крикнул Иван Иванович, — вернемся — попьем…
Снег искрился и переливался радугой. Лиственницы стояли на белом снегу словно обугленные, бросая сиреневые тени. Владимир Николаевич часто останавливался, хватал ртом воздух, тяжело дышал.
— Вот что значит без привычки, Иван Иванович, — говорил он. — Уже не помню, когда вставал на лыжи. А ведь ходил, и как еще!.. — И он снова шел размашисто. У Ивана Ивановича стало покалывать в боку, и, вытянув, как гусенок шею, он тянулся за Фомичевым. Снег был упругий, и лыжи не проваливались. В общем-то, идти было легко и радостно. Солнце не успело подняться над горой, как стало клониться к закату, мельтешить в тополях за речкой. Фомичев повернул от речки к ручью. Они обогнули лесистый массив, и, только спустились к ручью, запахло дымком, костром на снегу. Федор встретил их горячим чаем.
— Все подживлял, второй котелок поставил, — подбрасывая в костер ветки стланика, пожаловался на кого-то Федор.
Костер отбрасывал на снег оранжевые всполохи, тени лиственниц на снегу из, сиреневых стали черными, а лица просветленными, значительными. Владимир Николаевич допивал свою кружку, умостившись на пне. Глаза его блестели, как при первом свидании.
— Ну что, товарищи мои дорогие, место вам нравится?!
— Нравится, — ответили Иван Иванович и Федя разом.
— Ну и хорошо. Будем на этом месте строить перевалочную базу. Не возражаете? Принято единогласно. Осталось ваше решение затвердить Советской власти. Так?.
До поселка Федор вел «газик» осторожно — Иван Иванович просунул лыжи в приоткрытую дверцу и придерживал их. Остановились у домишка, где оставили запасное колесо.
Иван Иванович вернулся оживленный.
— Вот что, мужики, встретил земляка. Вы поезжайте, а мне все равно на створ добираться…
— Ты бы, Иван, оформил автобус, — вылезая из машины, сказал Фомичев. — Я еще хотел проехать по трассе, поглядеть. Чует мое сердце — не сегодня-завтра придет колонна, чует, и все.
— Ступайте, я на автобусе до Магадана доскачу, вон остановка, только ты мне эту… — Иван Иванович хыкнул на кулак и пристукнул ладонь.
— Печать, — засмеялся Владимир Николаевич. Вынул из кармана мешочек и подал Ивану Ивановичу.
— Это другое дело, — сразу посерьезнел Иван Иванович. — Ну, так вы езжайте, Ружье, Федор, смотри, поосторожнее. — И Иван Иванович колобком покатился по дороге к остановке автобуса.
Фомичев еще некоторое время посидел в раздумье, смотря вслед Шустрову. Подошел автобус. Иван Иванович вскочил на подножку и помахал рукой.
— Чует мое сердце, Федор, объявится колонна. У тебя так не бывает?
— Предчувствия, что ли? Бывают. Перед тем как уйти моей Вике, места не находил.
Владимир Николаевич только вздохнул. Еще немного посидели.
— Может, навстречу колонне поедем?
Колонна
Надвигались сумерки, мороз поджимал, словно добавлял им гущины. Казалось бы, надо торопиться, а Фомичева что-то удерживало. Одну руку положил на баранку, другой прикрыл глаза, будто пытался что-то вспомнить, но так и не вспомнил — убрал руку с баранки. Федор тронулся. Фомичева как-то кольнуло в тот момент, когда из-за поворота загустели фары.
— Притормози, Федор, не наша ли колонна?
Федор притормозил и помигал фарой. Головная машина потянула на обочину и остановилась. К ней почти впритык подходили другие.
Первым из головной машины выпрыгнул парень.
— Здравствуй, Котов, — Фомичев пожал парню руку.
Колонна сжалась. Вывернул из темноты и Егор Акимович. Подошел.
— Чего расщеперились? Котов? — Простуженным голосом бросил Жильцов, но, узнав начальника стройки, осекся. — Неужто доехали?! Владимир Николаевич, куда причаливать?
— Федя, разворачивайся, — принял Фомичев решение.
Федор развернулся.
— Поезжай за мной, — сказал Фомичев Жильцову и сел в «газик».
И колонна, оглашая ревом моторов поселок, потянулась между домишками. Да не рассчитали, заклинились. Ни взад ни вперед. Оставалось одно — разбирать заборы.
Забегали по дворам, заголосили бабы.
— Заборы мы вам тесовые поставим, — сколько мог, уговаривал Егор Акимович. И все покрикивал: — Давай, давай, ребята-а! Бочком, бочком. — И колонна втиралась, прошла между домами в чистое доле, туда, где еще теплился костер, оставленный Федором.
Фомичев почувствовал в ногах сухую дрожь: хотя и ждал колонну, но приезд механизаторов застал врасплох.
«Куда же их? Усталые, обожженные якутским морозом. Прокопченные кострами дорог. Такой путь — три тысячи верст. Поди, по-человечески ни разу и не поспали. Что за сон, скрючившись в три погибели, в машинах? Что же делать? Что предпринять?» — вертелась в голове Фомичева одна мысль и причиняла боль.
Тем временем парни сняли с трейлера бульдозер, и Валерий Котов потеснил деревья, сгреб белый, сверкающий на свету фар снег. Оголил землю, распалили костер, и колонна, вытянувшись от поселка, заняла свое место. Костер собрал всю колонну.
— Ну, так что же, мужики, — наконец нашелся начальник стройки, — горячего похлебать с дороги надо.
— Не мешало бы, Владимир Николаевич, — за всех ответил спокойный и уверенный Егор Акимович.
— Так в чем же дело? По машинам! Человека четыре в «газик», остальные в «летучку».
— Валерий, ты с Петро Брагиным побудь тут, — придержал Жильцов Котова, когда садились в машину. — Без присмотра оставлять колонну негоже. Я тебе за щекой привезу.
За сдвинутыми столами сидели пропахшие за дорогу соляркой механизаторы. Фомичев оглядел свое воинство. Вспомнил, как провожал колонну.
Поговорка: «По одежке встречают, по уму провожают» — как нельзя лучше подходила к этому случаю. Рядом со степенными механизаторами Валерий Котов выглядел белой вороной, и Фомичев еще тогда подумал: а этого волосатого куда? В ботиночках, отвечать за него. Если бы не Жильцов, Фомичев не допустил бы Котова до машины. Но на вопрос: «А этот тоже едет?» — Жильцов промолчал, и Фомичев понял, что сказал не то.
— А где тот самый паренек, рыжеволосый, Валерий Котов? — спросил Фомичев.
— Женили мы его, Владимир Николаевич, на Лесной Марьяне… Он у нас самый молодой, самый отчаянный, — негромко сказал Егор Акимович.
Слова его прозвучали в тишине, и тишина была добрая, согласная.
— Дорогие мои товарищи, соратники, — поднял рюмку Фомичев. — Именно соратники. Сегодня, может, вы и не оцените до конца, не поймете, какие вы мужественные люди. То, что вы совершили, — это подвиг, понимаете, подвиг…
Егор Акимович махнул рукой.
— Да, да, подвиг. И мне нехорошо, что я так встретил вас, но, в городе не разрешили основать перевалочную базу. И мне больно, что не могу вас обогреть и обласкать. Видите, как нескладно…
— Какое там, — отмахнулся растроганный Жильцов и стал тереть лоб.
— Неужто мы не понимаем или не знаем вас, Владимир Николаевич? — послышалось со всех сторон. — Переживем. Лишь бы все было путем да по честности. Терпение и труд все перетрут…
Егор Жильцов дохлебал вторую тарелку щей, сходил за добавком.
— Котлеток мне не надо, — сказал он на раздаче, — а щей налейте…
— И мне, — припарился к Жильцову бульдозерист Иван Вороненко, — начерпайте пожиже — сто лет не ел из свежей капусты.
Повариха подала Жильцову тарелку, а Ивану сама принесла на стол — «расплескаешь в своих клешнях». Повариха была молодая, ладная собой.
— Вот и невеста! — подхватили парни. И нам щей… — Все, кто уже и котлеты съел, и компот выпил, тянули тарелки. — А мы что, рыжие, пусть и нам девушки подают…
— Да разве жалко — котел поставим…
— Ивану небось персональные, — вклинился с тарелкой Рюхин Степан, невысокого роста петушистый шофер.
— Может, Степана женим, а?..
— Согласен, — полупал белесыми глазами Степан. — Хоть теперь. И сберкнижка вот! С козыря зайду…
Сватовство Степана окончательно разрядило обстановку. Доволен был и Фомичев.
Как только фомичевский «газик» и «летучка» Жильцова скрылись за поворотом, Котов предложил Петро Брагину составить машины в два ряда навстречу радиаторами.
— Ужмем колонну?
— Да ну ее подальше, Валер, давай лучше портянки посушим, — мостясь на запасное колесо к костру, отозвался Петро.
— Ты помоги мне прицепить, а остальное я сам, — не успокаивался Валерий. — Что мы будем мерять из конца в конец.
— Ах ты, беспокойное хозяйство, — натягивая валенок, ворчал Петро.
