Владимир Успенский - Неизвестные солдаты кн.3, 4
Он прошел мимо Треножкиных. Младший лейтенант плакал. А у матери сухие глаза. Она говорила, говорила что-то: только бы не молчать! Слезы будут потом, в опустевшем доме… Нет, куда лучше уезжать без провожатых, без этих переживаний.
Из вагона ловко выпрыгнул старшина Вышкварцев. Статный, в ушитой по фигуре шинели, остановился возле Треножкиных. Поздоровался с женщиной, обнял лейтенанта за узкие плечи.
– Присмотрим, будьте уверены! Я вот уже третий раз еду!
Лязгнули буфера. Металлический перестук пробежал от головы к концу эшелона.
– По вагонам! – раздалась команда.
Чей-то высокий надрывный крик резанул слух. На перроне лежала женщина, билась головой о доски. Над ней растерянно склонился боец с зажатой в руке пестрой косынкой.
Духовой оркестр грянул егерский марш.
Виктор побежал к паровозу. Из окошка хмуро смотрел машинист. Выплюнул шелуху, скрылся в будке. Под колесами что-то зашипело. Паровоз выпустил струю пара и тронулся с места.
Дьяконский вскочил на подножку. По перрону бежал отставший красноармеец. Из открытых дверей махали пилотками. Громко играл оркестр, заглушая крики и плач женщин.
* * *Ехали без задержек. Останавливались только затем, чтобы набрать воды в паровоз, да вечером на какой-то станции получили обед: по котелку супа на брата и две банки американской тушенки на отделение.
В вагонах ребятам было неплохо, а тут, в тендере, – мокрый уголь, холод. Чтобы не перемазаться, постелили брезент. Пожилой пулеметчик умудрился заснуть. Второй боец, наголо обритый татарин, с любопытством смотрел вокруг.
Чем дальше на запад, тем явственнее чувствовалось приближение фронта. Вдоль полотна виднелись воронки: и старые, наполненные водой, и свежие, похожие на черные язвы. На станциях чаще попадались разбитые здания.
Рано утром татарин ткнул грязным пальцем куда-то выше паровозной трубы.
– Товарищ старший сержант! Посмотры!
В лучах восходящего солнца поблескивали серебристые игрушечные самолетики. Татарин испуганно прикрыл ладонью рот. Виктор расстегнул верхний крючок шинели: стало вдруг жарко. «Что это я? Боюсь? К черту!» – выругался он и кинулся в паровозную будку. Машинист, зевая, скользнул по нему равнодушным взглядом и ловко бросил в рот порцию семечек.
Виктор сказал вроде бы между прочим:
– Два «мессера» идут справа.
Машинист вздрогнул, высунулся в окно и сразу качнулся назад. Оттолкнув помощника, схватился за рукоятку гудка. Паровоз заревел громко, испуганно и с каким-то отчаянием, как показалось Виктору. Этот сигнал разбудил бойцов, бросил к пушкам зенитчиков на платформах.
Дьяконский следил за самолетами. Они были уже не серебряными, а темными. Сверкали диски пропеллеров. «Мессеры» легли на боевой курс почти под прямым углом к эшелону.
– Жми! – закричал Виктор. – Полный давай!
Машинист с силой двинул регулятор, паровоз рванулся вперед, всхрапывая и задыхаясь. Самолеты чуть приотстали. От них оторвались черные капли.
Вой ветра, шипенье и скрежет паровоза заглушили звуки разрывов. Бомбы легли где-то за последним вагоном.
– Порядок! – крикнул Дьяконский.
Машинист кивнул, вытер фуражкой лицо.
Описывая полукруг, самолеты разворачивались для новой атаки. Теперь они шли с упреждением, целя на паровоз. Виктор по пояс высунулся из будки. Только бы не ошибиться, выбрать момент, когда летчикам поздно будет сворачивать с курса. «Раз, два, три!» – считал он секунды. Откинулся в будку, скомандовал: «Тормоз!».
Резкий толчок бросил Виктора вперед. В будку стегануло горячим воздухом. Паровоз медленно вползал в черное облако вонючего дыма. Стали слышны хлопки зенитных орудий.
– Путь смотри! Путь! – кричал машинист.
Утих рев самолетов, прекратилась стрельба. В топке ровно гудело пламя. Позади остались воронки. Змеились и блестели под солнцем набегавшие рельсы. Машинист дружески подтолкнул Дьяконского.
– Ну, вояка, не помер?
– Не успел, – сказал Виктор и полез в тендер.
Во время боя он не слышал своего пулемета. Ну, так и есть – не стреляли! Пулемет лежал на брезенте, пустых гильз не видно.
– Что ж вы, товарищи?
Татарин покраснел и улыбнулся смущенно. Пожилой красноармеец развел руками:
– Куда там, фыр-пыр, и нету. Разве уцелишь?
– Целиться вас учили, – жестко произнес Дьяконский, прищурив глаза. – Оружие дают, чтобы стрелять. Еще такой случай – отберу пулемет.
Километров через десять впереди показались постройки. Проплыл мимо семафор. Под колесами раздваивались, разбегались рельсы. Поезд замедлил ход. Станцию, судя по всему, недавно и очень сильно бомбили. Еще дымились груды кирпича на месте вокзала. У водокачки и на путях копошились рабочие.
Комендант эшелона убежал куда-то наводить справки. Пригревало солнце. За теплушками сидели орлами десятки бойцов.
К Виктору подошел бодрый, улыбающийся Вышкварцев.
– Эй, приятель, как спал-ночевал?
– Перина-то у меня из угля была.
– Привыкай, земля мягче покажется… А на фронте – чувствуешь? Горячо на фронте!
– Радио слушал? – встрепенулся Виктор.
– Вот оно – радио! – показал вокруг старшина. – Это уж дело верное, приятель. Они если свирепствуют, то сразу и на земле, и в небе… Товарищ капитан, скоро едем? – обратился он к появившемуся коменданту. Тот махнул рукой.
– Снимайте пулемет с паровоза. Выходные стрелки разбиты.
– Выгружаться? – посерьезнел старшина. – Ну, я к своим!
«Правильно, – подумал Виктор. – Эшелон не спрячешь, все равно заклюют немцы. Пешком хоть и дольше, зато надежней».
Возле паровоза он с удовольствием напился холодной воды, обтер лицо мокрым носовым платком.
– Сержант, семечек возьми, – предложил машинист.
– Не жалко для цербера-то?
– Ишь, памятливый! А мне разве не обидно?
– Понятно, можешь не объяснять, – сказал Виктор. – Беру полный карман.
– Ну-ну, ты не шибко! – крикнул из будки кочегар. – Знаю я ваши карманы солдатские!
Из вагонов вытаскивали мешки с продовольствием и ящики боеприпасов. За разбитой платформой повзводно выстраивались бойцы.
* * *Рассвет 8 мая застал Горбушина в порту. Было прохладно. Первые солнечные лучи, коснувшись вершины Митридата, осветили ее, как прожектором, поползли вниз по уступам, спокойно легли на заблестевшую воду.
С моря только что подошли две барки в сопровождении катеров. На одной барке доставили несколько танков, и теперь Матвей ломал голову, как лучше их выгрузить. На причале собралось человек десять: и портовики, и командиры судов. Пришел и старый знакомый Горбушина – пожилой лейтенант в мешковатом кителе. Его сторожевой катер стоял рядом с баржей. Пока прикидывали, что да как, на рейде раздался пронзительный гудок, в городе завыли сирены.
«Летят! Летят!» – закричали на судах и в порту.
Самолеты появились с запада, из-за гряды холмов, шли двумя ярусами, внизу медленно ползли бомбардировщики, а над ними описывали большие круги истребители прикрытия. За все время в Керчи Матвей видел три немецких самолета, а тут сразу столько!
Возле вокзала и где-то в районе Аджимушкая ухнули первые взрывы. Зенитки пятнали небо ватными клочьями. Оставляя за собой черный хвост, прочертил светлую голубизну падающий самолет.
На причале прекратилась работа, люди прятались в щелях и воронках. Матвей побежал за лейтенантом, прыгнул на палубу катера. Сделал это инстинктивно: на берегу чувствовал себя беспомощно, а едва суденышко отошло от причала, возвратилась уверенность. Бухта большая, катер юркий, можно маневрировать! Все было привычным: и плеск воды, и позвякивание машинного телеграфа, и резкие команды. Даже бомбардировщики, плотной стаей нависшие над городом, уже не казались такими страшными.
– Ну, Бог не выдаст, – сказал лейтенант, поправляя выгоревшую фуражку. – В крайнем случае в море уйдем!.. Зенитчики, не зевать! – крикнул он.
Немецкие самолеты обрушили на город свой груз. Берег затянула темная пелена, расцвеченная кое-где белыми прожилками. Оттуда, из этой пелены, слышались частые удары: поверх нее проплывали, поблескивая на солнце, спокойные неторопливые самолеты.
Минут через двадцать разрывы прекратились, затих в отдалении гул моторов. Катер вернулся в порт. Матвей не увидел ни причала, ни баржи с танками. Только разбитая капитанская рубка торчала над водой. Мелкие волны лизали верхнюю часть танковой башни, похожую на панцирь черепахи. Плавали щепки, доски, какие-то обгорелые тряпки:
Телефонная связь со штабом военно-морской базы была прервана. И хотя Матвею не хотелось спускаться на изрытый воронками берег, он все же решил идти в штаб, доложить о случившемся.
С моря казалось, что после такой бомбежки в городе не останется ничего живого. Матвею попадались разбитые грузовики, увидел он и несколько трупов, но, в общем-то, потерь было немного: люди скрывались в пещерах и глубоких щелях.
