Владимир Успенский - Неизвестные солдаты кн.3, 4
– При моем возрасте…
– Пройдет немного времени, и страсти улягутся, – перебил собеседник. – Вам, конечно, известен гуманный обычай пересматривать приговоры.
– Но мне трудно работать в камере. Нужна спокойная обстановка, потребуются материалы.
– Мы знаем, господин генерал, что у вас слабое сердце. Вам полезен свежий воздух, полезна природа. Семья, разумеется, будет рядом. При этом прошу заметить, мы не ставим никаких ограничений, не выдвигаем условий. Пишите так, как было в действительности. Лично меня интересует только основная концепция вашей будущей книги.
– Откровенность за откровенность, – ответил Гудериан. – Я хочу показать достоинства германского солдата, чтобы новое поколение немцев верило в свои возможности.
– И это все? – многозначительно спросил собеседник.
– Нет, – усмехнулся Гудериан, отлично понявший своего партнера. – Я постараюсь доказать новому поколению, что успешно сражаться с русскими можно лишь в том случае, если Запад объединит против них все свои силы. Вот главный вывод, который я сделал из этой войны!
* * *Эскортный корабль высадил на остров роту строителей и полтора десятка моряков, с большим трудом удалось выгрузить на скалистый берег ящики с оборудованием для наблюдательного поста и радиолокационной станции.
Корабль ушел, а люди принялись обживаться на новом месте, среди камней на склоне сопки. Океан обдавал влажным теплом, в туманной сырости не просыхали одежда и парусина палаток. Неумолчный грохот прибоя глушил голоса.
В первый же день старшина Вячеслав Булгаков поднялся на вершину, где намечено было установить станцию. С берега казалось – рукой подать, а лезть пришлось часа четыре: по обрывам, по каменистым осыпям, по грязному снегу в глубоких затененных распадках, который так и не растаял за лето, дождался осени. Но особенно трудно было продираться через заросли кедрового стланника. Тугие пружинистые ветви его, густо переплетавшиеся на уровне груди, охватывали сопку широким поясом, стояли хоть и невысокой, но неприступной стеной. Тропу сквозь заросли нужно было прокладывать топором.
На вершине сопки Славка долго прыгал под холодным ветром, кутаясь в бушлат, ожидая, пока рассеется туман, и в конце концов был награжден за свое терпение. Сквозь серую мглу блеснул кусок голубого неба, пробился узкий солнечный луч. Он становился все шире, все ярче, белые струйки тумана, как змеи, уползали от него в расселины и на теневой склон. В какие-то пять минут расчистились небо и море, сразу стало тепло и так красиво, что Славка восторженно присвистнул, вертя головой.
Вдали вода была совсем черной, мрачной, а ближе к острову постепенно становилась синей, спокойной и нежной. Резко оттеняли границу прибоя белые кружева пены. Над крутизной скал заманчиво зеленели склоны сопок: со стороны казалось, что покрыты они ровной и сочной травой-муравой. А над всем этим многоцветным миром ослепительно блистал снежный конус, воткнувшийся прямо в центр голубого неба. Славка даже не смотрел на эту снеговую вершину – сразу слезились глаза.
Он поворачивался то в одну, то в другую сторону, и повсюду была вода. Он смотрел на восток, спину его холодил ветер, летевший через Охотское море с родных берегов. А впереди раскинулся Тихий океан, протянувшийся на многие тысячи километров. Где-то там, за волнами, за туманами, за необозримой водной пустыней лежала Америка.
«Форпост, – мысленно произнес Славка. – Нет, не зря нас сюда послали. Мы тут лицом к лицу. – Он еще раз обвел взглядом остров и с трудом подавил вздох. – Ну, что же, будем служить как надо, без дураков! Только скучища тут будет непроходимая, это точно. Особенно зимой. И ни одной женщины на пятьсот морских миль вокруг!»
Он запел громко для бодрости, для успокоения и начал спускаться вниз, туда, откуда неслись настойчивые удары железа по камню.
Быстро прошли несколько заполненных работой дней. Строители прокладывали дорогу, расчищали площадки для двух домов. Радисты установили связь с Большой землей. На вершине сопки и день и ночь торчал вахтенный сигнальщик с биноклем в руках.
Океан был пустынен. Лишь изредка подходила к берегу стая косаток: хищники затевали игру, носились вперегонки, рассекая воду черными спинными плавниками, блестевшими, как лакированные.
А в конце недели прозвучал вдруг сигнал боевой тревоги. Схватив автомат, Славка бросился к береговому обрыву, остановился на краю черной скалы, под которой перекипала белая пена прибоя.
Вдали, у самого горизонта, медленно шел военный корабль. Командир сказал, что это крейсер типа «Чикаго», и протянул Булгакову тяжелый морской бинокль: «Погляди».
Славка увидел надстройки, чуть скошенные назад мачты. Артиллерийские башни крейсера были развернуты в сторону острова. На корабле, наверно, производились учения, но Славке казалось, что вот-вот вспыхнет на орудийных стволах желтое пламя залпа…
Крейсер ушел, словно растаял в дальней туманной дымке, а Булгаков долго еще стоял над обрывом. С той стороны, где исчез корабль, дул холодный пронизывающий ветер и все ближе наползала стена тумана. Из-под нее бесшумно выкатывались длинные валы, неслись к берегу, гулко разбиваясь о камни, взметывая каскады крупных сверкающих брызг.
Шторм усиливался, массивней и круче делались волны, превращаясь в беспорядочные водяные холмы. Стремительным и могучим был их разбег. С глубинным нарастающим ревом бросали они свою многотонную тяжесть на широкую грудь скалы, которая содрогалась под ногами Булгакова. Махнув белой гривой, волны опадали и отступали с бессильным шипением, обнажая дно, чтобы через несколько секунд, получив подкрепление, обрушить на скалу новый удар!
* * *– Настя, хочешь послушать мое стихотворение?
– Да, конечно!
– Только ты не суди очень строго, – смущенно улыбнулся Альфред, протирая очки. – Это вылилось сразу, в один прием. Я еще не знаю, что это будет. Может, начало поэмы, а может…
– Ты не рассказывай, ты читай, – ласково попросила она.
Ермаков отвернулся, глядя в окно. Тихо и взволнованно прозвучал его голос:
Разобраться, мы были с тобою ребятами,
Нам бы книжки читать, целоваться с девчонкой весной.
На ступени семнадцатой стали солдатами,
Нам винтовка казалась тяжелой и слишком большой.
Мы курили махру и умели стрелять из орудий,
Не робели в разведке глухою ночною порой.
Девятнадцатилетний, с осколком ты встретился грудью,
А меня отшвырнуло взрывною волной…
Годы быстро летят, подрастают уж дети
У девчонки, с которою был ты знаком.
Поседевшая мать бережет извещенье о смерти
С зажелтевшим от времени школьным твоим дневником.
Вспоминаю о «фрицах» спокойно, без ярости,
Батареи умолкли, пехота не просит огня.
Но, тебя схоронив, и к себе не оставил я жалости.
Это просто случайность, что ты там погиб, а не я!
Буду славить Победу, тобою и мною добытую!
Я тебе посвящаю работу свою,
Чтобы в книгах прожил бы ты жизнь непрожитую,
Чтобы вечно стоял направляющим в нашем строю!
– Игорь! – бросилась к нему девушка. – Это ведь об Игоре, да?
– И о нем, и о всех тех, кого я знал и любил. О старых и молодых, о прославленных и забытых. О всех солдатах! – сказал Ермаков, закрывая свою тетрадь.
1956—1967 г.
Примечания
1
Командующий армией резерва
2
Брезентовый мешочек.
3
Аппарат скоростной сварки.
4
– Господин лейтенант, тут русские!..
– Где?! Стреляй!.. (нем.)
5
– Скорей, скорей! Прикончи пулеметчика, он ударит нам в спину! (нем.)
