Александр Виноградов - В конце аллеи...
— А сама она без глаз, что ли? — опустилась на табурет Ирина. — Ей поводыри нужны?
— Зачем ты так? Совет родных лишним не будет, не вороги мы своему чаду.
— Иль приглядел кого? — закипала неприязнь в Ирине.
— А ты не цепляйся за слово, его как хочешь повернуть можно. Не домострой мы какие, а родители желанные. Разве большой грех, если советую приглядеться к стоящему человеку?
Лена не сразу вникла в привычную родительскую перебранку — она потрясенно переживала отцовскую исповедь, его непривычную откровенность, горькие слова и какими-то новыми мерками оценивала атмосферу родного дома. Рассказ отца застал ее врасплох, и она силилась разобраться в своем душевном смятении, понять и оправдать каждого из родителей. Отец открылся перед ней в ином обличье, и в первом порыве она метнулась на его сторону, на позиции нелюбимого, всю жизнь страдающего человека, зазря отринутого, брошенного и необласканного. Холодок, который всегда держался в их избе, хмельные протесты отца, его колючая агрессивность — все это сгоряча Лена адресовала только матери, которая не пожелала согреть свою семью в угоду давнему, но сегодня уже смешному чувству. Доверительные слова отца вызвали скоропалительный приговор матери — раз уступила отцу, приняла его предложение, то и любовь отдай безраздельно.
Она так далеко отстранилась от разговора родителей, что вполуха слушала их пререкания. Но отцовский голос набирал силу:
— Подумаешь — разведенный! Мало ли как бывает в жизни? Обмишурился, обжегся с первого раза, а теперь хочет обзавестись семейством всерьез.
— Да какая из Ленки жена? — испуганно возражала мать. — Только десятилетку кончила, в институт поступать настроилась.
— Во-во! Архивника нам только и не хватало! Нашли институт, ха, ха! Название и то чудное, а уж о зарплате и не говорю! Прокантуется пять лет в столице, вольностей нахватается — и марш в собес справки подшивать. За сто десять рубликов! Да ты, баба бестолковая, вдумайся только! Главный инженер леспромхоза. Солидный, к вину воздержан. Народ к нему с полным почтением: «Олег Васильич, Олег Васильич!» С деньгой в ладах, не мот какой-нибудь. «Жигули» отлакированы любо-дорого, квартира хрусталем светится, одет с иголочки. Ну и что возраст, разница, так сказать? Окромя хорошего, ничего не вижу. У Ленки ветер в голове свистит, сорокой еще по жизни скачет. А у него степенность, опыт. К Ленке счастье стучится, а ты всякие препоны возводишь.
— А институт? — сникнув голосом, обронила Ирина.
— Тут тоже соображение имеется. Куда спешить девке? Не парень, армия не стоит за спиной. Попервости в леспромхозе устроится. Местечко там есть непыльное — нормировщица. Правда, оклад негустой, да не в этом гвоздь. Хотя всегда премиальные: и квартальные и месячные. Главное — закрепиться, стаж набрать. Притрется в коллективе, в жизни оглядится, да и махнет в лесной институт, под зеленый светофор, так сказать. А как же? С производства, общественница, по первому разряду пройдет. Ну а если детишки выскочат к тому часу, тоже невелика беда. Аль без диплома жизни нет? И без корочек можно жить припеваючи.
— Как на счетах все разложил. Да только упустил самую малость. С любовью-то как, Степа? — Мать наполнила слова шутливой ласковостью.
— Узнает Олега — полюбит. За привычкой и чувство придет.
— К маме же не пришло, — вырвавшись из долгого оцепенения, зло врезалась в отцовские рассуждения Лена.
— А ты помолчи, доченька, — успокаивающе отмахнулся отец. — По матери не крои свою жизнь. У нее не сердце, а глыба ледяная. А ты девушка душевная, мыслями теплая, ты на чужое чувство скоро отзовешься.
— Пошутил отец, и будет. — Лена порывисто подскочила к столу. — Какая же я дура доверчивая! Поплакался, постонал, и готово — разнюнилась, в искренность твою поверила. Вот зачем ты обвивал доченьку притворным раскаянием. К леспромхозу подползал, значит. Видела я твоего скопидомчика непьющего, даже прокатилась на «Жигулях» его расписных. — И вдруг зашлась в истеричном, неуправляемом вопле. — Злодей ты проспиртованный, законный мой папаня! А взятку за меня еще не схватил, в сберкассу червонцы, не упрятал?
Степана выбросило из-за стола, он закружился по избе, норовя поймать Лену за волосы, но та успела прыгнуть к печке и схватить рогатый ухват.
— Не подходи, папаня, отступись, серьезно говорю…
И столько ненависти полыхало в ее глазах, такая решимость таилась в напряженной позе, что впервые в своем доме струхнул Степан, грузно попятился, заклокотал злыми, но уже бессильными словами:
— За леспромхоза все равно выдам, сатанинское отродье. Не быть мне Листопадовым, если ты отцовскую волю не выполнишь…
— Листопадовым ты будешь, только замуж я не пойду. — Лена не выпускала ухват из дрожащих рук.
Степан диким взглядом стрельнул мимо дочери. Его глаза споткнулись на бутылке. Натренированным шлепком выбил пробку. Утвержая себя в пошатнувшейся власти, люто матернулся, стукнул кулаком по струганым доскам кухонной переборки:
— Мы еще поглядим, кто кого… Пойду прогуляюсь, а вы, курицы безмозглые, обсудите вопросик. И зарубите на носу: отступаться Листопадов не привык.
— На этот раз отступишься! — в отцовскую спину выкрикнула Лена.
Ирина решительно, но запоздало распрямилась. Будто приготовилась самое нужное и смелое выпалить вдогонку мужу. Но тут же заученно засновала по избе, привычно прибираясь в доме. Не ринешься же вслед за Степаном, который побежал в зазывный дом хромой Нюрки, чтобы там найти утешение от семейного бунта, вспыхнувшего так нежданно и резко.
4
Бабка Матрена и в строгой деревенской расчетливости не слыла прижимистой. Цену копейке знала, потому что смолоду уяснила, почем фунт лиха, но до скопидомства и жадного накопительства не опускалась и в самые черные дни. Отношение к деньгам у нее было бесхитростное и в простоте своей здравое: для того и зарабатывают их, чтобы с пользой тратить. Не две жизни у человека, да и не в шальных деньгах заключено счастье. Получив свою до рубля учтенную пенсию, она практично прикидывала необходимые траты, а если заводился случаем какой излишек, то готовно одалживала пятерку-другую и не требовала немедленного возврата. Она терпеливо и понимающе ждала, логично рассуждая, что человеку совестливому не надо напоминать о долге: раз не вернул вовремя, значит, не сумел обернуться, где-то просчитался в своих домашних расчетах.
Соседка ее Авдотья, щедро заласканная деньгами — как-никак три сына ежемесячно слали матери червонцы, — ссужала деньги односельчанам, но делала это с непременным выговором и обидным напоминанием о сроках отдачи. В простенке у нее висел тетрадный листок, где она чернильным карандашом выводила одной ей понятные загогулины. Порядок в учете у Авдотьи был образцовый, но только в крайней нужде шли к ней на поклон люди. Любой долг заставлял человека унижаться, топтать самолюбие, а если к этому тебя еще наставительно журили, то в такой дом, право же, ноги отказывались ступать.
Ипполит за глаза горячо крыл Авдотью последними словами, в черный список пытался не попадать и только раз в каком-то сумасбродном загуле стрельнул у нее десятку. И тут, как назло, на пять дней задержали выплату пенсий. Ипполит, не обделенный гордостью, маялся стыдливо — хоть убей, а червонец перехватить было негде. В разных кошельках «наследил» Ипполит, но там было терпимо, а горящий срок подступал на тетрадном листе Авдотьи. Надежда была на Матрену, и к вечеру он навестил старуху.
Бабка Матрена устроилась на теплой лежанке — все еще не оправилась от горькой вести, принесенной Ипполитом, а дед смятенно попыхивал дымком и рассказывал разведанные им с утра подробности. И очень сетовал, что к важному разговору клеилась ничтожная, но до поганости тревожная мыслишка: как бы попутно отщелкнуть злополучный этот червонец?
— Баталия натуральная разгорелась. Листопадов-то как змей ползучий подкрался к Ленке… Слезами подогрел девичью душонку, плацдарм, стало быть, готовил. Девчонка мягкая, в послушании воспитана, никаких подлостей не держит. Рассопливилась от брехни Степана, какой-никакой, а все же отец. Уши, знамо, развесила, а он ангелочком распелся, прямо крылья прилепляй… Ленка и растопилась как воск. А он и хлобысть в самую точку!..
Перехватив застывший на потолке и безразличный ко всему Матренин взгляд, Ипполит подхлестнул разговор, быстро накалил температуру:
— За кого, спрашиваешь? Да видела ты его, брандахлыста ряженого. Волосы по плечам стегают, рубаха птицами расписана. Узколицый такой, глазами все шарит. Правда, при окладе солидном мужик и говорит красиво. На митингах его директор выпихивает на трибуну. Как соловей заносится. Оно конечно, если б по любви…
— Годов-то каких? — уныло откликнулась Матрена.
