Борис Полевой - Глубокий тыл
Вот в эту минуту и появилась Варвара Алексеевна. Расставив руки, старая большевичка преградила машине дорогу:
— Не пущу!
Старуха была без платка. Перед этим она, должно быть, долго бежала. Лицо ее было мокро, ветер трепал седые стриженые волосы. Губы не слушались, и только черные глаза горели гневом.
— Не пущу!
Машина легонько напирала на нее радиатором, а она, отступая перед механической силой, упрямо продолжала повторять те же два слова. Потом вдруг легла на землю, преградив дорогу.
Все оцепенели. Машина остановилась. Женщины стали вылезать из кузова и, будто трезвея, старались затеряться в толпе. Варвара Алексеевна, вскочив, схватила одну из них за рукав.
— Нет, стой, голубушка…
И самое удивительное было то, что рослая, крупная женщина эта, мгновение назад бешено грозившая шоферу лопатой, обмякла и покорно стояла, опустив глаза.
— Дети ж, — виновато бормотала она. — Дети ж, Лексевна, там…
— А что дети есть будут, если фабрику затопит?.. Вы все, слышите, что?
— Страшно ж… Ребята ж.
— Да чей поганый рот этот слух пустил? Язык тому вырвать. Я сейчас там бежала: никакой там воды нет. Ну, кто про потоп рассказывал, выходи вперед!
Никто не вышел. Все стояли, потупя глаза. Заметив, что достигнут перелом, что теперь подействуют и разумные доводы, Анна бросилась на подмогу к матери.
— Раньше, раньше надо было, — сердито сказала ей старуха и, переходя на миролюбивый тон, продолжала, обращаясь к работницам: — Вы подумали, как это можно фабрику воде отдавать? Из пепла подняли, и на тебе — воде… Ну, кто трус, кто собачьему бреху верит, кому на фабрику наплевать — ступайте. Вези их, парень; в поселок, пусть в своей дури сами убедятся. Ну, садитесь, кто?
Но никто не сел в машину.
Потом, когда все кругом еще было окутано предутренней мглой и только вершина фабричной трубы розовела в солнечных лучах, налетели самолеты. Сначала на них не обратили внимания: мало ли ходило в те дни по воздушным дорогам своих и вражеских! Но когда пикировщики сделали круг и, зайдя к солнцу, приглушили моторы, людей точно сдуло с дамбы. Все бросились на землю, кто где был: грязь — так в грязь, лужа — так в лужу…
Но кто-то уже успел разглядеть на крыльях звезды.
— Свои!.. Это ж свои!
Басовито рванулся залп. Реку будто встряхнуло. Густой рокот прокатился над стеснившимися льдами. Острые зеленые фонтаны воды возникли над бурыми клубами. И когда самолеты, сверкая крыльями в лучах восходящего солнца, уже уходили, масса льда шевельнулась, робко тронулась и, рассредоточиваясь, стала приходить в движение.
Давно уже стих гул моторов. Тихо шелестел идущий лед, да вода чавкала, обсасывая берега. А люди, усталые и торжествующие, смотрели вслед улетевшим пикировщикам, и не уста, а взор их говорил: спасибо.
Вода снова заметно спадала. Гидролог в брезентовом плаще сообщал:
— Идет на убыль.
— Быстро?
— Понижение уровня порядка двадцати сантиметров в час, с нарастанием порядка два сантиметра.
И никому уже этот человек не казался ни зловещим, ни неприятным. Все находили, что он хороший, знающий дело и даже симпатичный специалист. Все с удовольствием слушали его излюбленное: порядка стольких-то целых и стольких-то десятых…
…В это утро в госпитале, не приходя в себя, скончался старый сапер. Льдина раздавила ему грудную клетку.
В это утро механика Лужникова, у которой были сломаны три ребра, заковали в гипсовый корсет.
В это утро Северьянов, возвращаясь домой по пути завез Галку. Тело ее горело в жару: 39,5 Но девушка бодрилась. Бабушка передала ей три письма: от матери, от сестры и от сержанта Лебедева И. С.
В это утро, обдумывая по пути домой все со вершившееся, Анна Калинина впервые в полную меру ощутила, какая же это интересная вещь — партийная работа, и, ощутив, поняла, как мало она ещё знает это новое для нее, очень сложное дело.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Вернувшись домой уже под утро, Анна с трудом поднялась по лестнице. На реке она так устала, что едва нашла ключом замочную скважину. Ноги будто свинцом налиты. Суставы ломит. И все-таки на душе хорошо. Чтобы не будить ребят, она, не зажигая света, на ощупь двигалась к кровати. Но едва сделала несколько шагов, как послышался стук босых ног, и маленькие руки с двух сторон обхватили ее шею.
— Мамочка, хорошая, миленькая, — жарко шептал в ухо, повисая на ней, Вовка.
— Мы так за тебя боялись, мы на реку хотели бежать, да дядя Арсений не велел, говорит: мешаться будете, — сообщила Лена.
Оказывается, среди ночи ребята проснулись и, лежа в постели, не зажигая света, ожидали ее. Вовка усадил мать на стул, пыхтя от усердия, стащил с ее ног мокрые, раскисшие ботинки. Лена придвинула тарелку горячих щей, открыла котелок с кашей. Все это, еще с вечера завернутое в газету, в одеяло, прикрытое сверху подушкой, ожидало ее.
— Заботушки вы мои! — растроганно проговорила Анна. Но ужинать она не могла. С трудом добралась до кровати, повалилась на неё и, чувствуя, как ноют все мускулы, ощутила блаженный покой.
Переживания этой ночи бродили в ней, отгоняя сон. «Засни, ну засни же, — убеждала она себя, крепко смежая веки и стараясь лежать смирно. — Ну усни хоть немного, а то хороша ты будешь на работе». Но настоящего сна не было. Сквозь полудрему слышала она, как уходила на фабрику Ксения, как вставали, завтракали ребята, как в прихожей приглушенным шепотом спорили Лена и Ростик и, будто майский жук, гудел Арсений: бу-бу-бу. Слышался голос Лены: «Дядя Арся, давайте так: вы отведете Вовку в сад, а мы с Ростиком пойдем в школу. Идет?» Ростик поддержал: «Верно, папка, так будет законно: мы с Леной, а ты с Вовкой». Они ушли, стараясь ступать как можно тише и потому производя невероятный шум, милые чудаки.
Анна открыла глаза и улыбнулась. Приятные новости: Ростик определился в школу. Он называет Арсения папкой.
— А ну его, этот сон, не идет и не надо, — вслух произнесла Анна, ощущая прилив сил и вскакивая с кровати.
После весеннего речного простора, где она провела последние сутки, в комнате ей показалось темно и душно. Не одеваясь, она подняла маскировочную штору, а потом, вскочив на подоконник, рванула форточку. Весна дохнула в лицо ароматом талого снега. Донеслись звонкие, торопливые шаги прохожего, вероятно боявшегося опоздать к гудку. Грузовик, разбрасывая колесами воду, с шипением проехал мимо. Солнечный луч лег на босую ногу. Даже сквозь прохладу, рвавшуюся в форточку, было ощутимо его ласковое тепло.
Апрель был любимым месяцем Анны, даже тот скромный, тихий апрель, который, на цыпочках зайдя на фабричный двор, бродил по закопченному снегу, еще лежавшему в тени корпусов, позванивал в ручьях, бегущих вдоль тротуаров, звучал в песнях жаворонков, что мешались с грохотом станков, вырывавшимся на улицу в открытые фрамуги окон. Этот вездесущий апрель проник через форточку и сюда, в комнату с забитым досками окном, и Анне вдруг стало беспричинно весело. Как в детстве, прикоснулась она рукой к солнечному лучу и почувствовала робкое тепло. Вот она, весна!
Накинув халат, Анна побежала на кухню и, умываясь, фыркала и брызгала над раковиной, как мальчишка. Потом, размотав шали, достала вчерашние щи и кашу и с аппетитом доела их, хотя то и другое уже остыло и было невкусно. Свежий воздух, звонкий шум улицы, холодная вода и даже то, что изрядно ломило натруженные руки и ноги, — все веселило ее. И вдруг снова потянуло на фабрику. Костюм, в котором она обычно ходила на работу, был влажен и весь измят. Ботинки тоже никуда не годились. Пришлось надеть выходное платье из голубой шерсти, туфли-лодочки на высоких каблуках. У зеркала и застала ее Юнона. В шубке, в меховой шапочке, она заглянула в комнату, держа какую-то бумагу.
— Ой, куда это ты, тетя Анна, разрядилась? А как тебе идет! Только вот в груди тесновато да бедра слишком уж выпирают.
— Подумаешь, — беззаботно отозвалась Анна, проводя руками по высокой груди и бедрам. — Гардероб мой весь — фью! — Она даже свистнула, сложив, губы трубочкой. — В одном этом и в пир, и в мир, и в добрые люди… Сойдет… Садись, чего стоишь?
— Некогда, я ведь по делу. — И Юнона рассказала, что собирается мобилизовать комсомольцев-прядильщиков на помощь ткачам, пострадавшим от наводнения. — Вот тут я и план набросала. Посмотри, как?
План был продуманный и даже тщательно переписанный. Он предусматривал посылку молодых слесарей для восстановительного ремонта, участие комсомольцев-прядильщиков в массовом субботнике по укреплению вала и, что было в нем главным, обязательство улучшить качество пряжи, посылаемой ткачам. Анна с удивлением посмотрела на племянницу.
— Здорово! И когда же ты это только успела!
— А вчера вечером… Сейчас вот встала — переписала… — Юнона улыбнулась. — Руководить — это значит предвидеть.
