Владимир Малыхин - Наследник
же сам себе задал вопрос: — А почему я, старый пень, вообще их сравниваю? Как можно сравнивать
небо и землю? Черное и белое? Великого человека и тирана?
Он сидел и разговаривал с самим собой. Виктор внимательно посмотрел на Ноделя и заметил, что
он слегка пьян.
— Дядя Марат, вы тоже его помянули?
Нодель усмехнулся:
— А почему бы мне сегодня тоже не зайти в шинок? Я тоже захотел там выпить, кое за что... Разве
я не имею на это право?
Виктор опустил голову и ничего не ответил. Стон скрипок не умолкал. А Нодель продолжал свой
монолог:
— Историк Грановский в день смерти царя Николая Первого сказал: — Неудивительно, что царь
умер, удивительно, что мы еще живы... И я сейчас хочу повторить эти слова.
Маша посмотрела испуганными глазами на Ноделя, потом на Виктора. Нодель медленно протирал
лоскутком очки, Виктор продолжал задумчиво смотреть в одну точку.
— Я поставлю чайник, — сказала Маша. — Будете, дядя Марат?
— Спасибо, Машенька, — ответил Нодель, поднимаясь с дивана, — но я сейчас пойду домой. Мне
надо лечь и уснуть. Я хочу повидать во сне мою бедную Розу и рассказать ей о том, что произошло на
этом свете. Ей это обязательно надо знать. Она мне будет за это очень благодарна.
Маша испуганно переводила глаза с Ноделя на Виктора и с Виктора на Ноделя. Виктор тяжело
поднялся с дивана и положил ей руку на плечо:
— Выпей чаю и ложись отдохни. Я провожу дядю Марата и вернусь.
Когда они ушли, Маша взяла с кресла старого плюшевого мишку, укрылась теплым пледом и
улеглась на диван. Стон скрипок не умолкал. Вдруг за стенкой затявкал соседский пудель. Маша
вздрогнула от неожиданности, подумала:
— Господи, как все перепутано в этом мире...
Пуделю, очевидно, досталось от хозяйки за неуместное тявканье, послышалось его жалобное
попискивание, но вскоре он умолк и Маша снова оказалась во власти скорбных скрипок.
* * *
На улице Нодель сказал Виктору:
— Я счастлив, Витя, что я его победил! Это была моя заветная мечта — Его победить.
Виктор вопросительно поглядел на Ноделя.
— Да, да, — покачал головой Нодель. — Не удивляйся. Я его победил, потому, что пережил. В
этом и есть моя победа! Победа Духа над Произволом!
Нодель надолго замолчал, а когда они подошли к дому, где он жил, тихо сказал:
— Осталась у меня, Витя, одна великая мечта...
— Какая, дядя Марат? — спросил Виктор.
— Я мечтаю узнать подлинную судьбу моего Робика...
Услышав эти слова, Виктор, в который уж раз за эти годы, подумал:
— Прав ли я, скрывая от него, что Робик погиб у меня на глазах?! Наверное, надо было рассказать
ему все, что я видел, кроме того, что Робик был в штрафной. Почему он там оказался, я не знаю, а
потому и говорить об этом не стану.
— А можно? дядя Марат, — спросил он, — я к вам сейчас поднимусь?
— О чем ты спрашиваешь? — удивился Нодель. — Ты у меня всегда желанный гость.
— Но вы ведь хотели вздремнуть...
Нодель махнул рукой:
— А-а-а, — тоже мне, сон в майскую ночь... Когда ко мне приходишь ты, у меня не может быть
сна.
Когда они поднялись на второй этаж, где жил Нодель и вошли в его комнату, старик достал из
шкафа кое-какую закуску, недопитую бутылку красного вина и поставил на плитку чайник. Потом он
выдернул штепсель из розетки радиосети:
— Не хочу слушать эту музыку, у меня сейчас в душе совсем другая музыка.
Они сели за стол и не чокаясь выпили по рюмке вина.
— Я должен вам кое-что рассказать, — начал Виктор, — но я должен выпить еще...
И он выпил еще рюмку. Нодель вопросительно смотрел на Виктора.
— Я до сих пор молчал, — сказал Виктор, закуривая папиросу, — боялся разбередить Вашу рану.
Но сегодня...
Нодель молитвенно сложил руки:
— Ты о Робике?!
— Да, — тихо сказал Виктор.
Нодель встал, подошел к Виктору и, пытаясь встать перед ним на колени, прошептал:
— Говори, Витенька, говори... — Виктор подхватил его под мышки, усадил на стул:
— Его боевые товарищи говорили, что он воевал и погиб, как герой...
— Говори, говори, Витя, — бормотал дрожащим голосом Нодель, — ты возвращаешь мне жизнь...
— Виктор рассказал ему все, что видел и слышал тогда ночью, на высоте 101,5...
Старый Нодель, обхватил свою седую голову, молча слушал рассказ Виктора.
— Почему же ты, мой мальчик, — глухо проговорил Нодель, — до сих пор молчал?!
— Во время первой нашей встречи не решался, побоялся за Вас... А потом... было стыдно за то,
что не рассказал сразу. . Потому и молчал. Извините меня, дядя Марат. .
Нодель долго молчал, потом подошел к Виктору и положил ладонь ему на плечо. — Виктор
вопросительно на него глядел.
Наконец Нодель тихо сказал:
— Человеческое милосердие иногда боком выходит тому, кто хочет быть милосердным. И знаешь
почему? Потому что на этого человека начинает давить гнет лжи. Да, да. Именно гнет лжи. Хотя, —
он развел руки, — бывает и святая ложь. Ложь во благо... Я каюсь перед тобой, я тоже, как и ты, хотел
во благо... Но сегодня настал и мой день. Я хочу рассказать тебе о твоих родителях.
— Я, кажется, догадываюсь о чем пойдет речь...
— Догадываешься?! — удивился Нодель.
— Кажется, да, — взволнованно сказал Виктор.
Нодель изумленно поднял брови:
— Значит ты все знаешь?
— Увы, нет, — вздохнул Виктор — я прочитал об этом всего лишь несколько туманных намеков в
дневнике... моей матери, моей второй матери — поправился он.
Взволнованный Нодель налил дрожащей рукой в рюмки остаток вина и сказал:
— Выпьем, сынок, за тех и других, они были моими добрыми друзьями и стоили друг друга...
Выпив свою рюмку, он поцеловал Виктора, усадил на стул и сам сел напротив.
— Твой отец и мой друг, Петр Синицкий, — начал он, — работал вместе с Георгием и мной в
московской милиции, а твоя будущая мама, красавица Катя, была сестрой милосердия в нашем
милицейском лазарете. Были они прекрасные, благородные люди, оба были из дворян. Петр в
студенческие годы участвовал в революционных кружках и даже исключался из института. Поэтому
революцию встретил с радостью. Познакомились они на фронте первой мировой. Петр был
поручиком, имел за храбрость офицерский "Георгий", а Катенька — сестрой милосердия. Петр по
собственной воле пошел работать в милицию.
— Революцию надо защищать от всякой грязи и нечисти, — говорил он и скоро стал грозой для
московских бандюг, ворюг и спекулянтов. В уголовном мире его прозвали "Меченым".
— Почему? — тихо спросил Виктор.
— У него был шрам на лбу от германской пули — Виктор, как завороженный, слушал, боясь
пропустить слово. И эти гады, — продолжал Нодель, — ему отомстили.
— Они ночью ворвались в их квартиру. Обороняясь, Петр уложил наповал двух бандитов, но
остальные совершили свое черное дело. Тебя спасла люлька, в которой ты спал, они тебя не заметили.
Нашу оперативную группу, которая приехала по вызову соседей, возглавлял Георгий. Он тут же
забрал тебя и отвез домой. С той поры ты и стал Дружининым.
Виктор тяжело вздохнул, поднялся из-за стола, подошел к окну, распахнул его, облокотился рукам
на подоконник и, устремив взгляд вдаль, надолго застыл в такой позе.
Нодель зашел за деревянную перегородку, где стояла его кровать, выпил большую дозу сердечных
капель и лег на кровать. Виктор почувствовал запах лекарства и зашел в закуток Ноделя.
— Вам плохо, дядя Марат? — спросил он.
— Ничего... сейчас... пройдет, — тихо проговорил Нодель. — Ты... иди... уже поздно... Маша...
будет волноваться.
— Я сбегаю домой и вернусь, — сказал Виктор.
— Нет, сынок, не надо... — прошептал Нодель, — мне уже лучше...
Но Виктор сделал так, как сказал. Всю ночь он провел на раскладушке в комнате Ноделя.
Несколько раз, услышав его стон, он давал ему капли. Сам спал урывками. Под утро очнулся от
громкого стона. Вскочил с раскладушки, подбежал к Ноделю.
— Что с Вами, дядя Марат? — тронул он его за плечо.
Нодель не ответил. Виктор внимательно посмотрел на него. Нодель лежал с полуоткрытым ртом,
лицо его было очень бледным, щеки ввалились. Виктор взял его руку, стал нащупывать пульс, пульса
не было. Приложил ухо к груди, сердце не билось.
— "Неужели?!" — со страхом подумал Виктор. Нодель был мертв. — Виктор некоторое время
смотрел на него широко раскрытыми глазами, потом опустил голову и закрыл лицо ладонями.
* * *
