Александр Розен - Почти вся жизнь
«И этот человек — я!..» — с ужасом подумал Ларин, вспоминая, как он хотел с выгодой для себя показаться генералу.
Глубокой ночью приехал Макеев и сразу же приказал командирам дивизионов и батарей явиться к нему.
— Командующий недоволен нашей дивизией, — сказал Макеев. Морщины на его лице обозначились так резко, что, казалось, еще немного — и они проткнут щеки. — Почему мы остановились на этом рубеже и заняли оборону? Почему не преследуем противника, даем ему время опомниться? Боевая задача — гнать противника, добить его. Наступление продолжается. — И он своим «вежливым» голосом стал отдавать приказания.
Все снова пришло в движение. Но Ларин еще не отходил от Макеева, словно ожидая какого-то лично к нему относящегося приказа.
— Действуйте, Ларин, — сказал Макеев. — Все остальное выкиньте сейчас из головы. Для будущего учтите то, что было сегодня на учениях…
— Товарищ подполковник! — сказал Ларин, еще не веря, что командир полка отвечает ему на его мысли.
— Я считаю, — сказал Макеев твердо, — что военный человек должен быть честолюбивым. Но я считаю также, что бывают времена, когда этим можно пренебречь. Мелким честолюбием пренебречь, а от большого отказаться.
Глава шестая
Ларин соединился по телефону с командирами батарей и передал приказ командующего. Настроение его снова стало бодрым. В словах Макеева был не только укор, но и прощение. А приказ командующего позволял Ларину действовать, действовать немедленно, этой же ночью, и показать, на что способен дивизион.
— Вам ясно, что надо менять огневые? — спросил Ларин командира первой батареи Воробьева.
— Ясно, товарищ капитан. Докладываю: снарядов не хватает.
— Как это не хватает снарядов? Вот это здорово!..
Но и на других батареях Ларину отвечали то же:
— Мало снарядов…
— Давайте, давайте вперед! Снаряды будут…
Но для того чтобы получить снаряды, требовалось разрешение командира полка. А Ларин никак не мог разыскать Макеева.
Наконец он по телефону соединился с командным пунктом стрелкового полка. Макеев был там.
— Немедленно поезжайте в тыл, лично передайте Хрусталеву, чтобы дал вам снаряды. Не теряйте времени.
Ларин приказал ездовому седлать Баяна, и двух минут не прошло, как он уже скакал в тыл по осеннему безлунному шоссе.
Хрусталев был назначен начальником артснабжения дивизии вскоре после того, как Макеев отстранил его от прежней должности. Как и предполагал Ларин, начальство не согласилось с командиром полка. Обычные доводы — давно служит, опытный офицер, не было взысканий — взяли верх. Хрусталев ездил к начарту дивизии, старому, очень уважаемому военному, до войны преподававшему тактику в артучилище, и от него приехал успокоенный. На следующий день был получен приказ о назначении Хрусталева в артснабжение.
За это время Ларин не раз встречался с Хрусталевым в штабе полка. Тот по-прежнему щеголял своей безупречной выправкой и по-прежнему то там, то здесь слышались его циничные шуточки, по-прежнему в разговоре он небрежно переходил с официального «вы» на короткое «ты», но все это было, по мнению Ларина, напускное.
— Что-то с ним происходит, — говорил Ларин. — Замкнулся. Переживает, конечно.
— Переживает-то он переживает, — осторожно соглашался Макарьев, — а вот что он переживает, этого мы не знаем. Если он свои старые замыслы осудил, это хорошо. Ну, а если он свою обиду день и ночь с капустой кушает… — и Макарьев неодобрительно покачал головой…
— Товарищ майор, — сказал Ларин, входя в ярко освещенную палатку Хрусталева. — Вы нас снарядами обидели. Прошу вас дать указания и…
— Что это ты, доктор, такой ошалелый? — заметил Хрусталев. — Не как человек зашел, не как человек разговариваешь…
— Так ведь с временем вот как… — Ларин поднес руку к горлу. — Дайте приказание!
— Ну, не хотите по-человечески разговаривать, не надо, — сказал Хрусталев добродушно. — Давайте заявку.
— Заявки у меня нет. Бой идет. Заявку я завтра доставлю.
— Ну так завтра и снаряды получишь, — засмеялся Хрусталев.
— Товарищ майор!
— Да я уж сколько лет как майор, я и войну начинал майором… Вот у нас в корпусе вместе со мной некий Буркин служил, в сороковом году. Теперь он генерал. Товарищ генерал! Вот как!
— Не время сейчас чиниться, — горячо сказал Ларин. — Идет бой, вы же сами знаете — бой…
— Бой? — переспросил Хрусталев. — В самом деле бой? А я-то думал… Вот спасибо, разъяснил тыловой крысе обстановку… Я думал, дивизия на учении, — Хрусталев откинулся назад вместе со стулом, на котором сидел, и, покачиваясь, смотрел на Ларина. Таким его Ларин еще никогда не видел. Действительно, безмятежно хорошее настроение. «Неужели же только потому, что я стою перед ним в позе просителя?»
— Есть приказ о наступлении, и этот приказ, товарищ майор, обязывает…
— Вы мне лекций не читайте, — сказал Хрусталев. — Стар я для этого, — прибавил он и, встав, резко отодвинул стул. — Вам снарядов столько выдано, что на два учения хватит. А трепать по такой погоде машины для учебной стрельбы я не намерен.
— Дадите вы мне снаряды или нет? — спросил Ларин, теряя терпение. Все у него внутри дрожало от злости.
— Не дам, — спокойно сказал Хрусталев. — Поворот назад, Ларин. Здесь я хозяин, — добавил он, видимо упиваясь своей властью.
Ларин отступил. В голове его носились какие-то обрывки мыслей, создавая такой хаос, сквозь который никак было не пробраться чему-нибудь дельному. Одно он только понимал ясно: надо найти Макеева. Найти во что бы то ни стало!
Он уже повернулся, чтобы уйти, но в эту минуту позвонил телефон. Хрусталев взял трубку, и лицо его изменилось еще прежде, чем он успел ответить.
— Слушаюсь, товарищ генерал. Ясно, товарищ генерал, — говорил Хрусталев, рукой показывая Ларину, чтобы тот не уходил из палатки. — Будет исполнено, товарищ генерал…
Наконец он повесил трубку и, не глядя на Ларина, обошел стол и снова сел.
— Ну, счастье твое, академик, что генерал позвонил. А то бы… — Он наскоро вырвал из тяжелого, окованного медью блокнота листок и, написав приказание, передал его Ларину.
Когда Ларин вышел из палатки, его окликнул чей-то голос.
— Ни черта не вижу. Кто это? — спросил Ларин.
— Водитель, товарищ капитан. Рядовой Смирнов.
— Смирнов? Ты-то мне и нужен. Есть приказание майора Хрусталева, надо поскорее…
— Все в порядке, — перебил Ларина водитель. — Две машины уже погружены. Одну я поведу, другую Кормилицын. Пока вы с майором препирались, мы с Кормилицыным погрузиться успели. Извините, конечно, не нарочно подслушали, однако пришлось выводы сделать. Вы здесь оставьте коня и в кабину забирайтесь. Кончится учение, мы вам лошадку в лучшем виде предоставим.
— Ну, молодец, ну, спасибо, — говорил Ларин, садясь в машину рядом со Смирновым. — А то ведь… — Он хотел сказать о диком поведении Хрусталева, но вовремя спохватился.
Смирнов медленно вел машину. Руля правой рукой, он левой открыл дверцу и, высунувшись из кабины, вглядывался в дорогу, размытую злым ноябрьским дождем. Выехав на шоссе, он захлопнул дверцу и дал скорость.
— Конечно, не прав наш майор, — сказал Смирнов, словно отвечая Ларину на его невысказанные мысли. — И вас он обидел… да и нас, водителей. Как это «трепать машину»? Да что мы, первый день воюем? «Трепать машину»!.. — повторил он обиженно и вдруг резко затормозил: впереди стояла колонна.
Ларин выскочил из машины и в слабых лучах замаскированных фар увидел знакомые лица.
— Почему стоите? — спросил он.
— «Противник» с воздуха разрушил мост, — ответил старший на первой батарее.
Ларин прошел вперед. Бойцы строили переправу. Макарьев, подобрав полы своей длинной «кавалерийской» шинели, подбежал к командиру дивизиона.
— Скоро вырвемся отсюда, а пошли бы по другой дороге, там четыре моста, и все «разбомблены». Со снарядами как?
— Привез. Там в хвосте доповская машина стоит. — Он посмотрел на часы: фосфорическая стрелка показывала второй час ночи. — Мне время на НП спешить. Чует мое сердце, что воевать ночью будем.
— Возьми моего Витязя, — посоветовал Макарьев. — По такой погоде лошадь лучше, чем машина.
Ларин был уже в седле, когда увидел выбежавшего из леса и метнувшегося к нему бойца.
— Товарищ капитан! Разрешите доложить, товарищ капитан! Связист Семушкин…
— Семушкин? А ну, подойди-ка сюда. Откуда ты взялся?
— Разрешите доложить, здесь в лесочке медсанбат.
— А, убитый на поле брани… Как же ты, Семушкин, позволил себя убить?
— Виноват, товарищ капитан. В полосу огня попал.
