Владимир Бахметьев - Железная трава
— Ух, ядрит твою корень! — вскочил Кузьмич. — Да ты, барыня, в уме?
— Что такое? — встревожилась докторица.
— А то! Не щекочи… ни к чему это вовсе!.. Сыздетства не балованы…
— Ах, какой вы, право…
Успокоила его докторица (это, говорит, для определения ваших нервов), опять уложила, опять стукать принялась, то в грудь, то по животу — и вроде как не живот ей человеческий, а барабан.
— А ну-ка, закройте глаза… так!.. А подымите-ка эту руку… Так!.. А ну попадите пальцем в нос… Вот этак… Да вы сразу, сразу!..
Кузьмич крякнул, с силой отстранил докторицу и молча, посапывая, накинул на себя рубаху.
— Стойте, куда же вы?
— Будя! — отмахнулся Кузьмич. — Хватит с нас!
Докторица и сердится и улыбается.
— Ну, ладно, — говорит. — Будет, так будет!.. Вот вам книжечка процедурная, сестра все объяснит…
Вышел Михей Кузьмич за дверь, а больные к нему.
— Ну, что, дедка, как?
— Да, что! — сплюнул Кузьмич. — Не то лечит старая, не то играется…
— В чем дело, чем недоволен?
Расспросили все по порядку, стали объяснять. Отлегло маленько у Кузьмича от сердца.
— Дык, значит, со всеми она так? А насчет щекотки и за нос?!.
— Со всеми, дедка, со всеми… По медицине требуется, по науке!..
— Ну, ежели по науке, статья иная! Известно, мы люди темные, несвычные… Есть, скажем, нос, а что к чему — неизвестно…
Огляделся, попривык Михей Кузьмич на курорте, со всеми перезнакомился. Главврач санатория за ручку с ним, о здоровье справляется, кастелянша одежу-обувку выдала, няни о старухе, родных местах расспрашивают… Все честь честью, вежливенько, смирно, без обиды, а на другой день по приезде — та же сытая кормежка.
«Вот те и сухари», — думает Кузьмич и над старухой своей, что наготовила ему сухого хлеба, посмеивается: «известно, где ей, темной».
Книжечку процедурную бережно на груди носил, под поясом.
— Ну-ка, дед, давай, читанем, чего там у тебя!
Сосед по койке — очень острый в грамоте, а из себя пшибжик, из мелкопоместного класса.
— А-а… меокордит, расширение, недостаток двустворчатого клапана… Да у тебя, дед, как у заправского генерала!..
— А что же нам! — хорохорится Кузьмич. — Мы тоже не тяп да ляп исделаны…
— Да ты, дед, не шути! — пшибжик говорит. — Дело твое пиковое!
— Эка! До самой смерти жить будешь.
— Так-то оно так, а вот у тебя двустворчатого клапана недостает… Понимаешь ты это?
— Недостает, так и не надо! Где ж его узять?
За обедом, похихикивая, рассказывал Кузьмич своей соседке — ткачихе:
— У меня, мать моя, похлеще твово будет! Перво-наперво сердце с корды соскакивает… Опять же — в растяжении… Во! — развел он руками. — Окромя того, двухстворчатого кляпа в ем не хватает.
— Клапана, отец!..
— Ну, клапана… это все едино!..
— Лечиться тебе надо! — вздыхает соседка. — Серьезная болезнь!..
— Чего там! Для нас, трудового, это все — тьфу, боле никаких! Мы же одностворчатым проживем… Не штемберлены какие-нибудь… Пускай буржуй двухстворчатыми ходют, а мы и с одним хороши… Очень даже просто!..
Совсем веселый Михей Кузьмич сделался. Сестра хозяйка блюдо подаст — он не просто примет, а еще бородой тряхнет да словечко бросит:
— Благодарствуем! С нашим пролетарским удовольствием…
Ел он обстоятельно, все до капельки, только сладкое ему не нравилось.
— Ты мне, сестрица, заместо фентиклюшек этих щец подавай две плепорции!..
И жаркого не всегда хватало Кузьмичу. Просил:
— Сестрица, накинь-ка… — И пояснил в самооправдание: — При одностворчатом нашем положении еда нам во как пользительна!
IV— Завтра вам ванна нарзановая. В шесть двадцать утра!.. — сказала с вечеру Михею Кузьмичу сестра. — Глядите не проспите!..
— Что ж я — спать сюда прислан?..
Чуть свет вскочил Михей Кузьмич, оделся, прихватил с собою все, что полагается, и полотенце также (простыню, что выдали ему, пожалел: больно чиста, хоть на стол в престолпраздник стели!)
У кабинки — ванщица, из себя востроглазая, быстрая, белым передником — виль, виль.
«Тьфу ты, пропасть какая! И тут — бабочки!»
Однако стерпел, даже о жалованье спросил:
— По какому разряду состоите, барышня?..
Ванщица не в духе была, на вопрос — вопросом:
— Цельную вам?
Кузьмич тоже прихмурился.
— А то как? Знамо, не половинку!
— А градусов сколько?
— То-ись, как это?
— Теплоты какой?
— А сыпь погорячей! Мы это любим…
Барышня выхватила из его рук книжку, заглянула, фыркнула.
— Что ж это вы городите? Четверть вам… нарзана на всю ванну!
— Четверть? Ну, ин, давай четверть. Тебе видней при своем деле…
Когда ванна была готова и Кузьмич уже разоблачился, вдруг он вспомнил… Ах, ты, нелегкая! Просунул голову в коридор:
— Гражданочка! А нет ли у вас тут мочалишки?.. Мне хучь бы старенькую.
Банщица опять фыркнула:
— У нас, дед, не баня!..
«Ну, это уж как ты хочешь… — думал про себя Кузьмич, залезая в ванну. — Баня ли, нет ли, а без мыла нам нельзя… Вовсе с вами окоростишь тут!»
И принялся, пофыркивая, намыливать голову.
«Эх, знатно бы теперь спину потереть!»
Ванной Михей Кузьмич остался недоволен: не горяча и без мочалки. А тут еще — пришел в зал отдыхать, улегся и только-только всхрапнуть собрался, барыня какая-то явилась: «очистите, — говорит, — место». Хотел было Кузьмич барыне той настоящее слово сказать, да махнул рукою — не стоит путаться. Зато у себя в палате до обеда спал.
Вечером прогуливался он по парку, слушал музыку. Музыка, по правде сказать, плевая, ни одной гармоньи. А народу кругом как на ярмарке!
Попался человек — земляк, из одной губернии. Тоже — в санатории, только в другой. Разговорились о том, о сем.
— У тебя что?
— А сердце же, земляк, расширено!
— У меня, браток, тоже…
Из соседней санатории похваляется:
— У нас — говорят — со всех концов лечат… Ты вот на одном этом нарзане сидишь, а меня, к примеру, и гидропатом и электричеством жучат… Вот как!
— Те-те-те… — протянул Кузьмич. — Ну, у нас — поскупей!
— А чего там поскупей! Сам ты, земляк, разиня… Докторов подхлестывать надо… Так и так, мол, давай!.. Перво-наперво, душу проси — шарко!..
— Чавой-та? — переспросил проворно Кузьмич.
— А струмент такой есть — из кишки водой по всему телу шаркают… Шарко, понимаешь? Дюже при ревматизме помогает… Опять же у кого кровь дурная!..
— Ишь ты! — прихмурился Кузьмич. — У нас это дело притаили… Спасибо, сват, что упредил!..
Наутро Кузьмич по горячим следам к докторице:
— Пропиши ты мне, милостивица, плепорцию душа, шаркот, что ли, по-вашему?..
Улыбнулась докторица:
— Что ж, можно! Отведай…
Прописала.
Сыскал Кузьмич гидропатию, разделся, вошел.
— Фу ты, мать честная, опять дамочки!.. Ну-т, делать нечего. — Прихватил конфузное место рукою и — ждет, что будет. Глядь-поглядь, берет кишку… дамочка!
— Отвернись, бесстыжая! — крикнул Кузьмич и подставил спину.
А она хоть бы что: знай себе из кишки зажаривает, да еще командует:
— Грудь… Спину… Боком!..
«Ну, нет!.. — думал Кузьмич, одеваясь. — Что-что, а это нам ни к чему… И земляк тоже хорош — бабьей кишкой угощает!..»
И больше в гидропатию — ни ногой! А жалко… «Что бы такое взамен испросить?»
Стал у больных допытываться.
— Тет-те-те електрификация! Это — по нас…
И опять — к докторице.
— Ты уж не обижайся! — начал он. — Шаркот мы отменили… ни к чему нам! Пропиши ты, будь матерью, стасов мне душ…
— Статический? — откликнулась докторица. — Да вам зачем же? Это ведь при известной болезни можно…
— Эх-хо! — вздохнул Кузьмич. — А почем ты, мать, знаешь, состоит во мне известная эта болезнь али нет… Да и то сказать: севодни ее нету, а там, глядь-поглядь, она и объявится… Ты уж не жидуй — пропиши!..
— Экий ты, — говорит докторица, — настойчивый!.. Ну, хорошо… На голову жалуетесь?
— Голова? А что ей? Об камень не расшибешь! Ране, точно что болела… Так то в старом еще прижиме когда, при монополии!..
— Ну, вот видите… А сон, как у вас… спите хорошо?..
— Да как сказать… — зачесался Кузьмич. — Дома спал за троих, а у вас худовато! Ну, известно, дома-то — при труде… За день намотаешься, придешь домой, под бок к старухе завалишься и никаких!.. А тут — худовато!.. Это точно — что…
— Ну, ладно, пропишу! — согласилась докторица. — Только больше ничего уж не просите…
— И-и, что ты, мать, нешто мы не понимаем? Да я теперь к тебе — ни ногой!..
Однако слова своего Михей Кузьмич не сдержал. Стаса душ ему приглянулся. Штука аккуратная: сидишь себе спокойненько, ветерок по лысине гуляет и вроде как в пояснице легче.
— Насморком страдали мы… — рассказывал он потом больным. — Так вить что ж вы думали? С тех разов в носу прочистило… ей-ей!..
