Григорий Терещенко - Гранит
Нервы Оксаны Васильевны были напряжены до предела. Раньше Григоренко казался ей защитником и опорой, умным, сильным. Теперь же...
«И ведь, уезжая, ни словом не обмолвился о Любе. Побоялся. Решил скрыть. Жена, дескать, на другом карьере работает, не дознается. Конечно, и не узнала бы, если б не звонок...»
Ей вдруг припомнилось, как на торжественном собрании, когда читали приказ о премиях и была названа фамилия Любы, Сергей Сергеевич весь как-то просиял и во взгляде его появилось даже нежное выражение. О, она, Оксана, не забудет того взгляда! Припомнилось ей и еще кое-что, чем она сможет упрекнуть его. «Нет, я ему прямо скажу: или — или...»
Оксана подошла к свекрови. Та не спала.
— Ложись, доченька, мне полегчало, — проговорила тихим голосом Елизавета Максимовна.
Если бы свекровь не болела, Оксана поделилась бы с нею своими мыслями. Но сейчас ее волновать нельзя.
«А может, я все это просто выдумала? Может, Сергей сейчас спит себе спокойно в доме на Калошином, а Люба еще только едет в поезде. И ничего, ровным счетом ничего не произошло. Да и сестра его сейчас в Москве... Ну, а если он в гостинице остановился?..»
Лишь под утро сон сморил наконец Оксану.
4
На дворе март. Погода прескверная: слякоть, пронизывающий ветер, а с неба сыплется то ли дождь, то ли снег, не понять.
Сабит шел по участку не спеша, уверенно, как хороший хозяин по своему двору. Вот остановился возле Егора Конопли, придирчиво осмотрел швы кладки.
— Твой глаза как видят?
— Пока что без очков...
— Сходи к доктору. Мало-мало на два сантиметра шов гонишь! Неладно получается. А с половинками, по-твоему, кто-то другой работай?!
Подсобный рабочий стал подавать половинки и четвертушки. Конопля начал класть их на раствор, продолжая с напускной важностью бурчать:
— Что теперь — лето?.. Швы ему велики... Половинки... Лучше бы за разгрузкой кирпича следил...
Сабит подошел к Лисяку:
— Мало-мало освоился? Сам уже кладешь?
— Не боги горшки обжигают.
Там, где закладывали фундамент, какой-то парень, дурачась, обнимал девушку. Девушка отбивалась, стараясь высвободиться. Сабит поспешил туда.
— Вам что, никакой дела нет?! Ишь какой петух!
Парень тут же взял мастерок, а девушка, подхватив носилки, пошла к своей напарнице.
Возле электропечки кто-то спал. А может, не спал, просто притворялся. Сабит тронул спящего за плечо: сначала легко, спокойно. Не помогло. Тогда он взял его за нос.
— Ты что это, в рабочий время спишь? Или заболел?
Парень посмотрел на Сабита мутными, бессмысленными глазами.
«Пьяный, — понял Сабит. — Вот подлец! Ввели бесплатные обеды, заказывай на завтра что хочешь. Как в санатории. Но ему и этого недостаточно. Видимо, еще до обеда на Хорольской улице причастился».
Сабиту вдруг стало нечем дышать. От нахлынувшего гнева он начал задыхаться. Сабит шагнул к парню. У него появилось желание ударить этого пьянчугу. Он схватил парня за ворот, рывком поднял перед собой. Но тут же отпустил.
— Чтоб тебя, мало-мало, не было в моей бригаде! Понял?
— Не грозись. Видали мы таких. Сам гляди не споткнись, карьер тут! — крикнул парень вслед Сабиту и грязно выругался.
Сабит подошел к группе ребят, которые стояли и молча курили.
— Что, загораем? Работать надо, а не загорать!
— С раствором задержка. Тот, что утром привезли, половину в снег выгрузили.
— А вы не видел? Где ваш глаза были?
Сабит обвел всех укоризненным взглядом. Многие тут же потупились: стыдно все же, действительно — куда смотрели?
Потом Сабит пошел к демобилизованным. Они возводили стену. Здесь всегда порядок. Раствор здесь в снег не сбросят, бездельничать не будут. Возле этих парней можно прийти в себя.
5
Когда врач ушел, Елизавета Максимовна позвала Оксану.
— Ксанушка, милая, не обижай без меня Иринку. Она сиротка...
— Мама!..
Не в силах совладать с собой, Оксана упала на колени, прижалась мокрым лицом к большой смуглой руке свекрови.
Ночью Елизавете Максимовне стало хуже.
— Может, «скорую помощь» вызвать? — спросила Оксана.
— Не нужно, доченька.
Оксана сидела возле свекрови, меняла спиртовые компрессы. Задремав, просыпалась, как от толчка.
Начало светать. Когда стали вырисовываться светлые прямоугольники окон, Елизавета Максимовна открыла глаза, приподняла голову и тихо сказала:
— Форму Иринке я выгладила, чулочки постирала...
«Наверное, бредит!..» — подумала Оксана.
Свекровь больше ничего не сказала. Голова ее упала на подушку, дыхание стало тяжелым, с хрипом. Но вот и оно прекратилось.
— Мама! Мама! — позвала Оксана и испуганно прислушалась. В комнате царила тишина.
Оксана наклонилась, подняла повисшую руку свекрови и тут же в ужасе вскрикнула. Не помня себя, кинулась в комнату, где спали дети. Зацепила столик с лекарствами, по полу покатился, подпрыгивая, какой-то пузырек. Сердце Оксаны бешено колотилось. В квартире, кроме детей, никого. Сергей приедет только в восемь утра. Приедет? А если задержится в Москве еще на день?
Куда-то надо звонить, что-то делать... Оксана Васильевна выбежала в переднюю. Затем выскочила в коридор. Он был пуст. Ни одного человека. Оксана поежилась от холода. Надо вернуться за пальто. Вернулась. Надела пальто и снова сняла. Совсем растерялась. Бежать? Но куда? Зачем? Нет, нужно ждать утра. Ничему теперь не поможешь. Все кончено...
Оксана снова вошла в комнату, где лежала свекровь. Отдернула занавеску на окне, распахнула форточку, подняла валявшийся на полу пузырек. Потом подошла к свекрови, закрыла ей глаза, сложила на груди руки. В лице покойницы не осталось ни кровинки. Разгладились морщины, лицо стало спокойным.
«Вот и нет больше свекрови. Как теперь жить без нее? Кто ее заменит? Кто присмотрит за детьми? Да что это я? Почему в голову лезут такие будничные, практические мысли? Разве свекровь у нас была прислугой? Доброй няней? Нет, она была матерью Сергея. Она дала ему жизнь. Она и меня по-матерински приняла... Суровы законы жизни. Только что говорила с ней, видела ее живою, и вот ее уже нет... Да, нужно дать телеграмму Сергеевой сестре».
Григоренко от неожиданности замер: в его квартире было полно народу. Он, как во сне, шагнул раз, другой и вдруг увидел мать. Она лежала на широком диване у стены. Лицо у нее было таким, словно она удивлялась, почему это столько людей пришло к ним.
Вдоль стен сидели женщины. В уголке стояли мрачные, перепуганные девочки.
Оксана, заметив мужа, бросилась к нему, упала на грудь, забилась в рыданиях.
— Горе-то... горе какое у нас... Сережа!..
Только теперь до сознания Сергея Сергеевича дошло, что мать умерла. Острой иглой кольнуло в груди. Он медленно подошел к дивану, где лежала мать.
6
На похороны Елизаветы Максимовны пришло много народу.
Солнце в тот день не скупилось, было по-весеннему теплым и ласковым.
По давнему обычаю, гроб несли на расшитых, с черными лентами, широких рушниках.
Впереди процессии шел пионер. Он нес на красной подушечке орден Трудового Красного Знамени, которым мать Григоренко была награждена еще до войны, когда работала на фабрике.
— Вот и сгорела наша Елизавета Максимовна! — услышал Сергей Сергеевич чей-то голос. — А ей бы жить да жить теперь...
— Горя много изведала, — отозвался другой. — Не то, глядишь, и пожила бы еще...
В тесных проходах между могил, у только что вырытой ямы толпились люди.
Сергей Сергеевич посмотрел на Оксану. Она не плакала, но по ее бледному осунувшемуся лицу было видно, как глубоко она переживает смерть свекрови.
Речей никто не произносил. Собравшиеся вокруг открытого гроба люди стояли молча. Мать лежала, как живая. Казалось, сейчас она откроет глаза и скажет: «Думаете, я умерла? Нет! Мне еще девочек вырастить надо».
Сергей Сергеевич вдруг с особой остротой понял, что никогда больше не увидит матери, не услышит ее голос. И он, не стыдясь, горько заплакал...
На опущенный в могилу гроб посыпались первые горсти земли.
— Прощай, Елизавета Максимовна!
— Прощай, добрая и сердцем щедрая соседушка!
— Пусть земля тебе будет пухом!
Рядом с Григоренко очутилась Юлия Варфоломеевна Комашко. Она раздавала всем рушники. «Зачем она это делает? — удивился Сергей Сергеевич. — Хотя да, это обычай такой — раздавать на похоронах рушники на память об умершем».
Григоренко печальным взглядом окинул собравшихся людей. Неподалеку он увидел Любу Зинченко. Она прижимала к себе плачущую Иринку.
«Люба? Так быстро вернулась? — подумал Григоренко.— За один день, значит, управилась. Наверно, на самолете прилетела».
