Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Знал он и то, что произойдет сегодня: он будет долго бродить под окнами конторы, потому что приемы у Ксаны обычно затягиваются, а потом она выйдет, и он невзначай попадется ей навстречу и, быть может, проводит ее до дому. Только живет она слишком близко: едва разговоришься — уже пришли...
Идти встречать ее было еще рано. Николай причесал мокрые волосы и пошел в технический кабинет.
С недавних пор эта большая комната превратилась в оживленный центр нового движения, охватившего цех. Ее хозяйка, Аня Карцева, до сих пор еще не освоилась с крутой переменой и порой изумленно оглядывала недавно пустую комнату, которая теперь становилась тесной.
Валя Зимина выполняла здесь обязанности добровольного секретаря «штаба» и с первого же вечера своей новой деятельности прозвала его «штабом энтузиастов».
Никто не назначал здесь совещаний, никто не требовал, чтобы десятки разных людей заходили сюда и оставались тут подолгу. Это вышло само собой, поскольку именно здесь можно было добиться нужного решения, обсудить свой замысел, посоветоваться... Технологи, начальники участков и мастера забегали просмотреть новые рационализаторские предложения, чувствуя, что иначе отстанешь, попадешь в неловкое положение и перед своими рабочими и перед руководителями. Кроме того, в штабе было попросту интересно.
На самом видном месте, против входной двери, в техническом кабинете висели две доски. На одной отмечался ход выполнения графика первой турбины. Прыгающие то вверх, то вниз кривые отражали лихорадочное напряжение, в каком завершалось создание первой турбины.
— Малярия! — вздыхая, говорил Полозов.
Вторая доска называлась «Придумай и предложи!». На ней перечислялись нужнейшие темы для работы рационализаторской мысли.
Почти все посетители задерживались возле этих досок. Одни просматривали темы с видом праздно любопытствующих; другие расспрашивали Карцеву, с кем можно посоветоваться, если надумал поработать над одной из тем; третьи, ожесточенно хмурясь, что-то переписывали и быстро удалялись. Аня знала: многие придут сюда еще и еще, многие думают, пробуют, прикидывают. Как предсказать, кому повезет додуматься и найти решение? Но все вместе — решат!
Сама Аня была так довольна всем происходящим, что каждого встречала как желанного гостя, и поэтому всем нравилось заходить к ней.
Сегодня у Николая Пакулина не было никаких дел в штабе, но он надеялся, что там уже известна его победа.
В полутемном коридоре, неподалеку от двери технического кабинета, мотался взад и вперед Аркадий Ступин. Увидав Николая, он постарался придать своему лицу выражение независимое и беспечное.
— Что, Аркаша, дежуришь?
— Паренька одного дожидаюсь.
— Так зайдем в штаб, — пригласил Николай.
Аркадий двинулся было вслед за Николаем, но тут же отшатнулся. Выражение робости странно изменило его лицо.
Николай не стал уговаривать его и вошел один. Скосив глаза на большой лист картона, на котором цеховой художник по трафарету заливал краской буквы, составлявшие лозунг «Привет бригаде Пакулина!», Николай ничем не выразил своего волнения. Кроме художника, в техническом кабинете находились Карцева, Гаршин и Валя. Карцева и Гаршин сидели на дальней парте, у Ани был вид возбужденный и недовольный, а Гаршин отшучивался и повторял:
— Не все сразу, Аня! Не все сразу.
Валя, как всегда нарядная, с завитыми кудрями, свисавшими на лоб, прислушивалась к их разговору и одновременно что-то переписывала с клочка бумаги в тетрадь.
— А-а, именинник! — приветствовал Николая Гаршин. — Поздравляю, герой!.. Вот, Аня, если бы все бригады были такими, как пакулинская, я бы с легкой душой ручался не за четыре турбины — за пять!
— А вы бы сумели обеспечить все бригады так, как эту? — возразила Аня насмешливо; она успела подметить, что руководители цеха, гордясь успехами пакулинцев, снабжают их в первую очередь.
Николая задела насмешка, но он покладисто сказал:
— Исправим это дело, Анна Михайловна. С трясучкой пора кончать.
Подсев к Вале, он пошутил:
— Ты не знаешь, Валя, что за безумец мечется за дверью и кого он ждет?
— Может быть, там робеет какой-нибудь автор рацпредложения? — с удовольствием подхватил Гаршин.
Валя ответила одному Гаршину:
— Спросите его! Кому же, как не вам, Виктор Павлович, поддерживать новаторов?
— Разве это ново — влюбиться в тебя, Валя?
Густо покраснев, Валя восторженно смотрела на Гаршина и не только не искала остроумного или строгого ответа, но даже забыла о том, что их слушают.
— Поклонников надо держать в узде, Виктор Павлович, — сказала Аня. — Пусть бродят по коридору, как часовые. Мы их используем иногда для поручений. Правда, Валя?
— Кстати, надо послать за протоколом, — вспомнила Валя и, пробежав мимо Гаршина, выглянула в коридор. — Аркаша, ты не занят? Сходи-ка на пятый участок, спроси у начальника или у сменного протокол сегодняшнего совещания. Скажи, Валя просила срочненько!
И она, смеясь, вернулась на место.
Но Гаршин уже не обращал на нее внимания: пришел главный конструктор Котельников, а с ним Любимов и Полозов. Сегодня вечером начинались предварительные испытания «автоматики» — аппарата для автоматического регулирования турбины.
Котельников рассеянно со всеми поздоровался, сел в кресло, закурил и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Ну-с, посмотрим.
Он силился казаться спокойным, но все знали, что в дни испытаний он ходит сам не свой.
Вслед за ними пришел Ефим Кузьмич с Воробьевым и другими парторгами участков.
— Ну, хозяйка, показывай, чем богата, — сказал Ефим Кузьмич и положил перед собою потрепанную записную книжку.
— Ой, многим богата! — сказала Валя, раскрывая тетрадки.
Ежедневно Полозов, Карцева, Воробьев и их добровольные помощники проводили по участкам, по бригадам, в группах рабочих одной специальности совещания по плану. С этих совещаний к Вале стекались замусоленные, торопливо исписанные листки протоколов, составленных из одних предложений.
Ефим Кузьмич интересовался предложениями, но еще больше людьми, вносившими их.
— Смотри-ка, Петунин заговорил! — восклицал он, просматривая протоколы и торопливо записывая в свою книжечку новую фамилию. — И как толково заговорил! Мо-ло-дец! Гриша! — окликнул он парторга участка, где работал Петунин. — Возьми себе на заметку Петунина. А это кто такая — Афоничева? Не знаю такой. Т. А. Афоничева... Фу ты, это же тетя Таня, сверловщица, знаешь, толстенькая! Ах, умно придумала!
Он немного терялся, Ефим Кузьмич, перед обилием новых имен и новых предложений. Казалось, знал, от кого можно ждать толку, кому можно поручить общественное дело, а кому нельзя — завалят... А тут будто поток хлынул и поднял новые пласты, и оказалось, что цех богаче людьми, чем думалось, а работали до сих пор недоверчиво, робко.
Аркадий Ступин, хмурясь и ни на кого не глядя, вошел в комнату и протянул Вале две скрепленные бумажки.
— С пятого участка, — сказал он и остановился, переминаясь с ноги на ногу.
— Спасибо, Аркаша, — бросила Валя и углубилась в чтение протокола.
Аркадий постоял-постоял и вышел в коридор, осторожно прикрыв за собою дверь.
— Этот молодец еще покажет себя, — сказал Ефим Кузьмич. — Ты, Валюта, его не презирай, не смотри, что у него такая слава. Скажу тебе по секрету: и у меня в ранней молодости всякое бывало. Ты смотри, что у человека внутри заложено.
— А почему я должна смотреть? — с гримаской возразила Валя. — Вы это Пакулину скажите, Ступин в его бригаде. А мне он ни к чему.
Гаршин вдруг обернулся к Вале и шутливо вздохнул:
— Вот и влюбляйся после этого! А, Ефим Кузьмич? Человек обмирает, а ей и дела нет. Нет, надо уходить, пока сам не влип!
И он пошел к двери, довольный собою и другими, беспечный, как всегда. Валя не сразу опомнилась и не сразу догадалась отвести взгляд от двери, за которою он скрылся.
У входа в цех на Гаршина с разбегу налетел какой-то растрепанный и неказистый паренек. Паренек отскочил, прижался к двери и виновато сказал:
— Ох, простите, Виктор Палыч!
— Хорошо, что на меня, а кабы на стенку — своротил бы! — строго сказал Гаршин, щелкнул паренька по затылку и прошел мимо.
Кешка Степанов растерянно посмотрел ему вслед. Этот добрый, но забывчивый инженер вызывал у него восхищение и обиду. Кешка не мог понять, почему Гаршин заступился за него в тот несчастный день, когда он украл у Ступина завтрак, и почему, сказав: «Ты теперь мой и без меня дышать не смей», — тотчас начисто забыл про него.
С того несчастного дня Кешка много раз нарочно попадался Гаршину на глаза, но Гаршин, видимо, даже не узнавал его. Зато нельзя было не восхититься тем, как Гаршин весело и затейливо ругается, нельзя было не прислушаться, когда Гаршин поблизости шутит с кем-либо и заразительно хохочет, так что слышно в дальних углах цеха. Если бы Кешку спросили, на кого он хочет быть похожим, он без колебаний сказал бы: на Виктора Палыча. Вот настоящий молодец! Кешка пытался ходить размашисто, как Гаршин, пробовал так же затейливо ругаться, так же лихо набекрень, как Гаршин кубанку, надевал свою потертую шапчонку, но сам понимал, что не получается у него настоящего форсу; а за ругань Кешке неизменно попадало.
