Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Но это же самое я и говорил!
— Да? Если ты говорил это, ты был прав. А теперь вот зачем я тебя вызвал: в следующий четверг на парткоме ты доложишь о вашем плане. Дело вы начали замечательное, и мы его поддержим и распространим на весь завод. К четвергу у вас уже накопится некоторый опыт. Обо всем и расскажешь. Коротко и ярко.
— Но почему я?
— Потому что руководителем этой работы будешь ты. Так мы сегодня решили.
— С Любимовым? — невольно вырвалось у Алексея.
— Неужели без начальника цеха решать? — улыбнулся Диденко. — Тут его слово — главное.
И, снова шагая по кабинету, спросил: — Что ты невеселый, Полозов?
Алексей молча пожал плечами.
— Скрытничаешь? — усмехнулся Диденко, еще раз прошелся по кабинету, ворча себе под нос. — А ведь ты все-таки неправ, — сказал он. — Срок, конечно, тяжелый, но ты погляди на дело с другой стороны. Коллективу нужно перешагнуть через эту ступень — выпуск первой машины. Вся эта тягомотина с нею деморализует людей, раздражает, бьет их по карману и больше — по рабочей гордости. Не директору и не Любимову только — всему цеху нужна победа, чтобы поверить в свои силы и взять необходимый разгон. Понимаешь?
— Начинаю, — сказал Алексей, ощущая, как тяжесть этих дней отваливается, будто ноша с плеч. — Но...
— Никаких но! — оборвал Диденко. — Ты честный парень и сказал в открытую то, что некоторые думали про себя. За это спасибо. У нас есть любители парадной шумихи, торжественных обязательств и громких обещаний. И страшных приказов тоже. Пошумят, а потом надеются, что забудется и за другими делами простится. Кое-что в этом роде возможно и у нас. Будем говорить прямо…
Он помедлил, как бы взвешивая, стоит ли высказать свою мысль молодому инженеру.
— Будем говорить прямо, — повторил он. — Цех сейчас не готов к тому, чтобы дать к октябрю четыре турбины, но мы обязаны в кратчайший срок сделать его способным на это. Потому что иначе нам не взять разгона! А это нужно для Краснознаменки, для государства, и для завода тоже, для завтрашнего дня завода. В обсуждении проекта приказа я, друг мой, участвовал и при этом учитывал все: не только скрытые возможности цеха, но и силу партийного влияния и агитационно-массовой работы, и способности таких людей, как Полозов, Воловик, Смолкина и другие... и ваш план коллективного творчества тоже. Понял?
Он обнял за плечи и подтолкнул Алексея к двери:
— Иди и действуй.
У двери Диденко сам придержал его за рукав и спросил:
— Что ты думаешь о выборах партбюро?
Алексей промолчал, вопрос застал его врасплох.
— Зря не думал, коммунист, когда выборы на носу. — Он вернул Полозова в кабинет и прикрыл дверь. — Твое мнение о Ефиме Кузьмиче?
— Ефима Кузьмича уважает весь цех, — сказал Алексей. — Только ему, пожалуй, трудно в нашей обстановке.
— Трудно! — энергично подтвердил Диденко. — Прекрасный член партбюро, даже парткома. Но на секретарском посту он рано или поздно сорвется. А его стоит поберечь. Чудесный он старик!
Диденко помолчал, ласково улыбаясь.
— Что особенно хорошо в нем? Бесстрашие! — воскликнул он. — Весь опыт революции, сама история партии у него за плечами, — да что за плечами! В нем она сидит. Ничего он не боится и все понимает. Вот и теперь... Понял он, что говорил ты честно, да не дотянулся до истины, и получилось — ну, чуть-чуть не оппортунизм! И сам первый пришел. Не скрытничал, как ты, недомолвками не укрывался, а все выложил — и сомнения свои, и досаду, что не сумел разобраться...
Он ткнул пальцем в грудь Полозова:
— Ты, может, и сумел бы, хотя пока доказал обратное. А он не сумел. Но он пришел и все выложил как на духу. А ты маешься, отмалчиваешься да еще дешевые эффекты устраиваешь! Хлопнул дверью и пошел «искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок»... Случаем «карету мне, карету!» не кричал?
— Кричал, — смущенно улыбаясь, сказал Алексей. — Только я не собирался отмалчиваться, я вернулся с решением бороться, доказать…
— Э-э, милый! Ты будешь доказывать, он будет доказывать, они будут доказывать... а турбины кто выпускать будет?
— Я вам уже говорил, — твердо сказал Алексей. — Сделать можно, только нужна ломка.
— Вот и будем ломать, дорогой, с твоим участием будем. Но тебя я прошу... Предупреждаю и прошу: ломай и свой характер. Петушиный. Не наскакивай. Не спорь ты все время с Любимовым, не горячись, от драки ведь только перья летят, а вам дело делать вместе.
Алексей улыбнулся и промолчал. Теперь, когда Диденко поддержал его в самом главном, стоило ли возвращаться к частностям!
Только у проходной он вспомнил, что в цехе его ждет Карцева, и повернул обратно.
— Аня! — крикнул он с порога. — Победа!
Он начал торопливо и сбивчиво пересказывать ей разговор с Диденко, потом махнул рукой:
— Хватит! Язык заплетается! Пойдемте-ка по домам!
Выходя, он сказал:
— Знаете, если бы я был начальником цеха, я бы запретил кому бы то ни было оставаться в цехе сверх восьми часов. Честное слово!
Аня недоверчиво покачала головой:
— Разве может начальник участка или мастер уйти, когда его участок работает? Да вы и сами, Алеша, весь вечер в цехе...
— Вот и плохо! — сказал Полозов. — Я торчу в цехе, потому что не моя власть перестроить порядок. Что тут нужно? Ответственных начальников смен, дежурных мастеров, четкую диспетчерскую службу... Сдавать и принимать смены так, как в армии дежурства. Первое время будет страшно уйти, когда цех работает, а потом сами удивляться будут, зачем раньше мотались, как лунатики. Зато учиться будут, читать, гулять, песни петь, а от этого и работать лучше!
Алексей был в счастливом, приподнятом настроении и всю дорогу мечтал о том, как они завтра начнут «разворачиваться», как они превратят Анин технический кабинет в центр, в штаб-квартиру...
— Да, да! — воскликнул он. — Обязательно поместим штаб в вашем техкабинете! Вот увидите, как это вам поможет!
Аня снова покраснела, но теперь, увлеченный своими мыслями, Алексей не заметил этого. Признаться ему?..
Она ничего не успела сказать. Алексей не пошел провожать ее, а распрощался на углу, где ей нужно было сворачивать с проспекта, и зашагал дальше широким, вольным шагом человека, который вполне счастлив. Куда он идет и кто сегодня порадуется вместе с ним?
Проспект был залит светом, а боковая улочка тонула в серой мгле, пронизанной оранжевыми, голубыми, зелеными отсветами, падающими из окон. Сколько огней светилось в темноте, и под каждым — своя жизнь, а ее, Анина, жизнь не входит ни в чью. Ни в чью!.. И вот сейчас, когда на душе смутно, некому сказать: «Знаешь, я, кажется, сделала ошибку...»
Она походила по комнате и заставила себя сухо и трезво все обдумать. Зачем перекладывать на кого бы то ни было право решающего слова?
Стремительно постучалась к Любимовым. Пусть неудобно врываться к человеку в его свободный час, но кто знает, скоро ли удастся поговорить с ним в цехе, а пока не поговоришь, покоя не будет.
Она вошла и тут же отступила в смущении, до того некстати было ее вторжение. На обеденном столе стояли закуски и вино, а за столом, кроме хозяев, сидел Гаршин. Гаршин был уже немного пьян, он восторженно раскинул руки и закричал:
— Анечка! Умница! Сама пришла! А я ведь каждые десять минут бегал к вашей двери!
Как ни уверяла Аня, что зашла на минутку, ее заставили сесть к столу, налили ей вина, наперебой потчевали. Аня не могла понять, с чего бы это все в будний да к тому же невеселый для Любимова день?
Но нет, Любимов казался вполне довольным, — никак не подумаешь, что ему сегодня крепко досталось от парторга. Аню разбирало любопытство: притворяется он или Алексей преувеличивает разногласия?.. Она свернула разговор на неожиданное возвращение Диденко: Привез ли парторг хорошие новости, получил ли помощь?
— Не знаю, получил ли он, но нам он поможет, — спокойно ответил Любимов. — Сегодня мы с ним наметили много важного... Кстати, Анна Михайловна, мы вас включаем в одну комиссию, по разработке предложения Воробьева, помните?
Как ни старалась Аня уловить досаду или смущение в лице Любимова, она не видела ничего, кроме обычного спокойного превосходства. Может быть, никакой принципиальной борьбы и нет?
Словно отвечая на ее мысли, Любимов пояснил:
— Ведь что мы могли сделать внутри цеха? Почти ничего. А теперь Диденко решил составлять общезаводской оргтехплан, так что наши проблемы буду решаться всем заводом. Хорошо, правда?
Не сдержав улыбки, Аня сказала:
— То-то Полозов, наверно, обрадовался!
— Ну еще бы! — со снисходительной усмешкой воскликнул Любимов. — С его общественным темпераментом ему как раз такими вещами и заниматься.
И он налил всем вина, приветливо чокнулся с Аней.
— За ваше здоровье, Анна Михайловна!
