Николай Чаусов - Сибиряки
— Евгений Палыч! Вот здорово!..
Миша Косов. Увидал, свалил прямо так, на пол, какие-то брусья и, на ходу вытирая о себя руки, подбежал к Житову. До хруста, до боли сжал ему слабые кисти, долго тряс их, радостно всматриваясь в еще больше почерневшие на бескровном лице глаза. Из смотровой ямы на крик Косова выглянула голова в шлеме; шел мимо, повернул к Житову радиаторщик; выбрался из-под машины монтажник; появились, подошли еще трое. Житова окружили, разглядывали, засыпали вопросами, рассказами о ледянке. Пришел завгар и тоже долго тряс Житову руки. Словно невзначай, выглянула из своей раздаточной Нюська, взмахнула ресницами, крутнула косой и скрылась — не захотела показать своей радости людям. Пришел, познакомился с Житовым и новый начальник пункта.
— Отдохните денька три, товарищ Житов, а там можно и за дело. Да и дел-то у нас сейчас не густо.
— Да я уже, собственно, вышел.
— Молодежь! — одобрительно молвил начальник пункта и, оставив компанию, удалился.
— Толковый мужик, — бросил вслед ему Косов. — А секретарем партбюро у нас теперь Рублев Николай Степанович. Хотели его начальником пункта назначить — не согласился. А секретарем партбюро, как не отказывался, избрали. Сам Наум Бардымович за него стоял очень… Ох, и даст он нам теперь жизни!
— Танхаев? — не понял Житов.
— Рублев. Он, еще когда избирали его, сказал: «Ладно, обижаться только не стал бы кто. Я справедливость люблю…»
В кузовном Житов застал Рублевых: Николая Степановича и его отца, старого плотника автопункта. Увидев Житова, оба оставили топоры, выпрямились над бревном, которое они освобождали от сучьев.
— Бог на помощь! — пошутил Житов, пожимая тому и другому жесткие, что еловые сучки, руки. — Что за телегу мастерите, Николай Степанович?
Житов и прежде чувствовал себя стесненным в обществе отца Нюськи, суховатого, скупого на приветливость и беседу. Даже и такое бывало: с другими говорит, спорит, а увидал Житова — и смолк, и заторопился куда-то. То ли техноруком не считает, то ли за Нюську на него сердится, выбором ее недоволен. Сказал бы уже лучше прямо…
Рублев отвел холодный ощупывающий взгляд от Житова, оторвал от бревна топор.
— Да так, делать нечего ради.
— Уж не дом ли перевозить собираетесь? — не отставал Житов, норовя как-то вызвать на разговор отца Нюськи. Почему он так неласков с ним, чем не угодил ему Житов?
Старик, и раньше более почтительный к техноруку, осторожно пояснил:
— К машине телегу делаем. Спытать хочем.
— К машине? — искренне удивился Житов. — Что же вы хотите испытать?
Николай Степанович недовольно повел глазом на отца, вынужденно добавил:
— Ледянка наша уж больно хороша, Евгений Павлович, чтобы по пять тонн грузить только. Вот и маракуем телегу: не кузов, не прицеп, а вроде как полуприцеп, что ли… Семен Воробьев, покуда в больнице лежал, надумал… Где у тебя, папаня, чертеж этот?
Старик заспешил, отыскал в шкафчике изрядно потрепанную бумажку, разгладил ее на ладони, подал Житову. Чертеж этот не был даже эскизом, а скорее плохим рисунком какой-то громоздкой, неуклюжей конструкции. Рублевым пришлось объяснять значение закорючек, пока Житов не постиг сути.
— А ведь это прекрасная идея, товарищи! — забыв одолевшую его робость перед будущим тестем, воскликнул он, возвращая бумажку. — Это же совсем новая конструкция длинномера!
Рублев впервые добро улыбнулся Житову.
— Да нет, Евгений Павлович, на нем все можно вывозить: и рельсы, и кули — под любой груз пойти должен. Только разрешат ли еще. За мотор испугаются, перегрузки…
— Кто не разрешит? Я? Гордеев? — запальчиво возразил Житов. — Тяговые усилия наших машин так велики, что просто жаль, когда они пропадают даром. А тем более на ледянке, где нет ни подъемов, ни мягкого грунта… Нет-нет, товарищи, меня смущает совсем не то, — все более раскалялся Житов, подстегнутый вниманием слушателей, — меня смущает рама вашего полуприцепа. Из бревен — она слишком тяжела и непрочна.
— То есть как? — осторожно перебил Рублев.
— Очень просто! Опасное сечение ее в центре, понимаете? А на концах бревна не испытывают нагрузки, и прочность их тут ни к чему. Вот где рама должна быть крепкой, устойчивой на прогиб, — Житов подбежал к бревнам, показал. — Не лучше ли сделать раму из списанных лонжеронов? Сварить их по два… Хотите, я вам начерчу, как эго сделать? Будет легче, прочнее… Ведь это совсем просто, Николай Степанович… И поворотное устройство изменим…
Серые умные глаза Рублева загорелись.
— А что, верно!.. Чертите, Евгений Павлович… А это мы к другому делу пристроим, — кивнул он на почти готовые бревна.
Окрыленный, Житов заторопился к конторе. И только в своем маленьком, пропыленном до потолка кабинете он вдруг явственно ощутил иную, нахлынувшую на него радость: лед отчужденности, мешавший Житову сблизиться с рублевской семьей, начал таять.
3Протяжный, осипший гудок автопунктовской котельной, возвестивший о конце смены, пропел в душе Житова сладостно и тревожно. Как-то теперь они еще встретятся с Нюськой? И Житов поспешил к проходной будке.
Выйдя на улицу-тракт, он неторопливо двинулся по нему, твердо зная, что именно здесь будет проходить Нюська. Сердце Житова билось учащенно, громко. Дважды обернулся на бойкие, сзади, шаги — Нюськи не было. Почему она задержалась? А не лучше ли было прямо зайти за ней в раздаточную? Но Рублев… Ведь Нюська сама просила Житова не заходить к ней, когда отец в автопункте. Значит, что же?..
И опять шаги — Нюська! Идет с подружками и будто не видит его: пересмеивается, болтает. Ворот стежонки распахнут, коса под ней забавно горбит Нюську, полные в икрах ноги в тугих сапожках. Идет, орешками — тьфу, тьфу! — пощелкивает, девчатам покою не дает, чем-то потешит. И сбавила шаг, сунула в карман орешки, замолкла.
— Здравствуй, Нюся, — еле выговорил Житов.
Они пошли рядом: шаг… два… три… размеренно, молча. И Житов не решался взглянуть на ее профиль.
— Нюся, ты не ждала меня?
Серые Нюськины глаза из темных ресниц с детским удивлением смотрят на Житова.
— Как это?
— Ну здесь… на тракте?
Нюська отвернулась, кивнула.
— Ждала.
— А вообще?.. — с трудом выдавил Житов. И почему-то сглотнул.
— И вообще, — довольно спокойно сказала Нюська. — Ой, что я! Ведь вас на свадьбу зовут, Евгений Палыч!
— Кто? На чью свадьбу?
— Да разве вам Миша не говорил?
— Нет, Нюся.
— Вот дурень! Забыл от радости… Да на его же свадьбу и зовут! И Танечка тоже…
— Почему же она сама?..
— Стесняется! — весело рассмеялась Нюська. — Ты, говорит, сама скажи, а то неудобно… Глупая она, правда?
— Но как же я неприглашенный-то?
— Так я же вам говорю, что звали! Да разве друзей приглашать надо? Они и так должны…
— А когда у них? Свадьба? — тихо спросил Житов.
— В субботу. Мишка уже отгулы взял, а у Танечки в пятницу дежурство, а три дня свободная… Придете?
— А ты, Нюся?
— А как же! Ведь подружка выходит! Ведь мы с ней с первого класса… Ой, пойдемте, Евгений Палыч!
И это «пойдемте» сразу же окрылило Житова.
— Конечно! Обязательно пойдем, Нюся!
И опять: шаг… два… три…
— Нюся, пойдем посмотрим на Лену? — решился Житов.
— Сейчас?
— Ну да. Я так и не видел, как растаяла наша ледяночка.
Нюська участливо посмотрела в его лицо.
— А вы здорово похудели, Евгений Палыч.
— Кощеем стал?
— Да нет, правда.
— Так сходим?
— После. Переоденусь сперва, ладно?
— Хорошо, Нюся. Я подожду тебя здесь.
Нюська перепрыгнула кювет, но не ушла, застряла в калитке.
— Лучше вы идите, Евгений Палыч, а я после приду. Где круговушка была, ладно?
— Ладно, — улыбнулся довольный Житов.
4Нюська не обманула. Она пришла даже раньше, чем ожидал Житов. Явилась в одной вязаной кофте, новой синей юбке плиссе. Толстая русая косища — почти до колен.
— Нюся, ты с ума сошла! Без пальто, без берета!
Нюська хохочет:
— Я не хлипкая, Евгений Палыч. Я ж не москвичка.
Житов снизу вверх с нескрываемым восхищением смотрел на стоявшую над обрывом Нюську. И голыш, которым он собирался «сосчитать блинчики», застрял в его руке. До чего ж она хороша, Нюська! Краснощекая, сильная, с завидной талией, скромным девичьим бюстом. А Нюська, будто ценя свои достоинства, развела пальцами складчатую юбчонку.
— Ой, и плясать же люблю — ужасть!
— Так ты еще и пляшешь, Нюся? — чувствуя, что краснеет, возможно спокойнее спросил Житов.
— А то! Вот на олимпиаде буду испанскую танцевать.
— А петь?
— Ну и петь тоже, — уже равнодушнее произнесла Нюська.
Но белолицая блондинка — она казалась Житову скорее русалкой. Интересно бы увидать ее с распущенной косой…
