Ильяс Эфендиев - Повесть о Сарыкейнек и Валехе
Кончался март, но ночи были еще холодными. И в котельной я отогревался после длительных пеших маршей.
Я садился поближе к топке с книгой в руке и, заучивая статьи кодексов оказалось, на юрфаке много надо зубрить, - смотрел на гудящее синее пламя.
В такие минуты мне вспоминался костер под скалой Амира. Треск сучьев, фантастическая пляска огненных языков, которая завораживала, если на нее долго смотреть. Вспоминались наши споры о давно минувших временах, когда люди, населявшие эти горы и леса, сидели вот так же вокруг пылающего костра, на котором жарилось мясо, и тянули к пламени озябшие руки. Ведь и они, предки, наверное, мечтали у костра. О чем? О многом. В том числе - о будущем, о времени, в котором мы живем сейчас...
Что ж, по мере того как будущее становится настоящим, мы испытываем одновременно и гордость, и разочарование. На смену дровам из леса, дававшим тепло, пришел вот этот газ - пришел издалека, по трубам, и теперь ровно и мощно гудел в топке. Его резкий неприятный запах, так отличающийся от запаха свежесрубленных веток, уводил воображение не в романтический мир сказок, а в не менее романтический мир науки и техники. Мир, в котором человек проник в космос. .. Там, на стройке, я чувствовал себя сильным. А здесь... И здесь, разумеется, я мог постоять за себя, быть полезным другим. И все-таки... И все-таки в этой новой обстановке я был не так уверен в себе, в своих знаниях.
Когда я выходил покурить (Нусрет-киши не выносил запаха табака, и из уважения к нему я не курил в котельной) и видел девятиэтажный жилой дом, а рядом еще более высокое, с широкими окнами и без единого балкона зданиеНИИ, мне становилось не по себе. В НИИ делали то, что я делать не умел, о чем совершенно ничего не знал. А в доме, что возвышался над котельной и который обслуживала котельная, жили те, для кого город был родной стихией. В основном, конечно, люди честные и порядочные, но наверняка среди них встречались и балаами, обманывающие не только друг друга, но и государство (а значит, каждого из нас, в том числе и меня, Валеха!). При этом я вспоминал банкет Балаами, разнузданное загулье с фальшивыми тостами и улыбками, с тайными объятиями на балконе и скучающими здесь же в ожидании, пока веселье закончится, шоферами. ..
Когда потом я делился этими своими ощущениями с Сарыкейнек, она горячо возражала:
- Не меряй всех на аршин Балаами. Твоя злость еще не остыла, ты пристрастен... Таких людей, как Балаами, не так много.
Делать в котельной, в общем-то, было нечего. Знай посматривай время от времени на стрелки манометров. Но и спать тоже было нельзя: а вдруг давление в котле подскочит?! Чтобы прогнать сон, да и не терять времени зря, я приносил с собой помимо учебников еще и массу книг. Ох, сколько книг я проглотил за те месяцы, что проработал кочегаром! Среди них была книга Тарле о Наполеоне. Просматривая всякий раз страницы, описывающие знаменитые воинские операции, особенно битву на Аркольском мосту, я представлял себе молодого Наполеона худого, хилого юношу, который смело пошел навстречу врагу. А затем перед взором моим возникали сцены ожесточенного сражения моего предка Айдамира с войском Агамухаммед-шаха на продуваемом всеми ветрами перевале в Карабахских горах, то, как Айдамир на своем горячем жеребце влетает в ряды персов и крушит все направо и налево. Как мне порой хотелось оседлать такого коня!
Прошло несколько дней, и у меня на новом месте появился друг, мальчик лет семи-восьми по имени Яшар.
Стоило мне выйти покурить, как мальчик этот тут же оставлял ребят и прибегал ко мне. Иногда он спускался в котельную и с любопытством смотрел на пламя, гудящее в топке, на хитросплетение труб.
После того как я ответил на все его вопросы, связанные с котельным хозяйством, мальчик стал расспрашивать обо мне. О стройке, где я работал ("А на каком самосвале ты работал? На "МАЗе" или "КрАЗе"?", "А подъемный кран какой высоты? .."), о горах и лесах ("Кого больше в ваших лесах - волков или медведей?", "А в лесах бывают змеи?", "А кто пасет горных баранок? ..")...
Я рассказывал ему всякие занятные истории, половину которых придумывал сам. Рассказал и про старика Гадирхана, про то, как тот подружился с медведем. Эта история мальчику понравилась больше всего, и он не раз просил повторить ее.
Вскоре единственным местом, где я мог заниматься, стала котельная. И я сидел там, все время склонившись над учебниками и почти не делая перекуров.
Дело р том, что в обычные мои маршруты: институт - дом - котельная, котельная - институт - дом - добавились новые объекты. Вокзал и морской порт.
Дома я, разумеется, не говорил, что подрабатываю на разгрузке вагонов. Но я испытывал постоянную усталость.
Где-то на середине разговора я вдруг отключался и приходил в себя оттого, что Сарыкейнек толкала меня в плечо:
- Встань, Валех. Разденься и ложись... Я постелила,
Сарыкейнек
Что происходит с Валехом? Он стал ужасно утомляться. У меня сердце болит, когда я вижу его, осунувшегося" с покрасневшими от бессонницы глазами.
Ведь знала, что работу в котельной и занятия в университете трудно совмещать.
Я всячески ухаживаю за ним. Стараюсь предупредить все его желания, лучшие кусочки подкладываю в тарелку. Когда тетушка Джейран приносит нам после своих поездок немного фруктов, я обязательно сую ему в карман несколько яблок и груш.
Он бодрится, старается не показывать своей усталости. Моя забота ему приятна, я вижу,
И все же...
Скорее б закончить институт!
У меня столько хлопот по дому, а у Валеха - с работой, что на студенческую жизнь у нас не остается времени. Сначала ребята и девчата приглашали меня на вечеринки, в туристские походы, но вскоре оставили меня в покое, видя мою вечную озабоченность и занятость. К тому же я была замужем, в отличие от многих сокурсников, и это невольно как-то отделяло меня от их интересов.
Но как бы нам трудно ни жилось, как бы мы оба ни уставали, - все ничего, если бы не наш злосчастный двор,
.. .В тот день Валех по дороге из котельной в университет забежал перекусить. Только он взял ложку, как со двора донеслись крики:
- Ах ты, развалина старая! Совсем ослепла, да? Тьфу на тебя!
Конечно, это был голос Забиты.
Тут же послышались шлепки и знакомый звук, похожий на придушенное куриное клокотанье.
Валех бросил ложку, распахнул окно.
Забита, схватив одной рукой жидкие белые космы матери, другой била ее по голове, по спине. И после каждого удара старуха издавала этот свой странный и страшный звук. Она даже не пробовала защищаться, только согнулась на ступеньках полуподвала, так что наружу торчала одна голова... На худом, с отвисшей кожей лице ее не было никакого выражения - боли, досады, стыда. Глаза смотрели в пустоту. Только губы время от времени размыкались, чтобы выпустить этот странный звук - не то вопль, не то стон.
- Послушай, соседка, что ты делаешь?! - крикнул Валех в окно. - Ведь она так стара и беспомощна...
Забита словно обрадовалась. Оставив старуху, она подбежала к нам и завопила:
- Какое твое дело, мне указывать?! Свою жену учи, чушка несчастный!.. Приехали черт знает откуда на нашу голову... Убирайтесь обратно в горы, к своим баранам! . . Во все нос суешь, чушка несчастный!
Валех рванулся к двери, я еле успела его схватить. Обняла за плечи, с трудом усадила на диван.
- Оставь ее. Не связывайся с глупой бабой, - шептала я, целуя его.
А во дворе еще долго раздавались истошные вопли Забиты, бранящей нас с Валехом.
Через некоторое время к нам зашла Месма-баджи.
- Не вмешивайтесь в дела этой Забиты, - посоветовала она. - Эта скандалистка своим криком способна собрать всю округу. Так ославит да столько на вас наговорит, что. .. Однажды Вели тоже попытался защитить старуху, эта хамка такое стала вытворять, что мы просто растерялись... С тех пор молчим.
- Но как можно молчать? - Валех все не мог успокоиться. - Надо хотя бы сообщить в милицию.
- И это делали, - нахмурилась Месма-баджи. - Но старуха боится дочери, да и, наверное, привыкла быть битой... Жившая здесь до вас Шура однажды пошла в милицию, но, когда оттуда пришли, старуха все стала отрицать: мол, никто меня не бьет, дочь меня любит... Она так и сказала - любит.
- Ничего себе любовь!
- Шура работникам милиции одно, старуха - другое. А Забита кричит, возмущается: дескать, соседи наговаривают на нее. Мол муж Шуры - вы представляете, какая клеветница! - приставал к ней, к Забите! И потому Шура из ревности. ..
- К Забите приставал?! - Я не смогла удержать смеха.
- Да. Потом побежала за бумагой, чтобы писать заявление в суд за клевету. Такой тарарам подняла, что капитан милиции не знал, что и делать. После этого бедная Шура седьмой дорогой ее обходила. Так что, - Месма-баджи покачала головой, - держитесь подальше от этой семейки, да и вообще от здешних обитателей. Я коренная бакинка, и, поверьте мне, во всем городе нет уголка, где бы собралось столько отсталых, темных людей!
