Григорий Терещенко - Гранит
Первым переступил порог кабинета Шевченко, за ним — его товарищ.
— Садитесь, пожалуйста! — предложил Григоренко, а сам подумал с тревогой: «С чем же они ко мне пожаловали? Не стройматериалы ли просить? Если так, то беда. За ремонт дома Шевченко и то не можем до сих пор оправдаться».
— Вот, привел вам, — начал Тимофей Иванович, — Степана Бороду.
Товарищ его, щупленький, низенький старичок, с волосами цвета выцветшей травы, застеснялся, стал покашливать в ладошку. Потом встал, лицо его покраснело.
— Извиняйте, если зазря беспокоим... Слыхали мы — гранит собираетесь оживлять. Мол, умелые мастера нужны...
— Степан с отцом по этому ремеслу до войны работал,— перебил его Шевченко. — На главной площади раньше бюст Ленина стоял — так это их работа. Украшения для домов делали... Ремесло наше теперь, почитай, погибает. Мы — последние, кто учился работать у отцов-дедов. А отцы наши жемчугом умели вышивать по граниту...
«Да, время бежит, — подумал Григоренко. — Гнали вал, план выполняли. Если кто и поднимал этот вопрос перед начальством, так слышал в ответ: «А это рентабельно?» Оживлять гранит, конечно, не так-то просто, как многим кажется. Умирали, не оставив преемников своего дела, мастера, а вместе с ними — искусство обработки гранита. Умирали умение, навыки, способы и приемы работы, умирали тайны красоты. Пройдет еще пять-десять лет — не станет и этих стариков...»
— Вот что я вам скажу, — встал из-за стола Григоренко. — Бригаду по изготовлению гранитных плит мы действительно формируем в горном цеху и вас с большим удовольствием примем.
— Из нас, Сергей Сергеевич, работники уже скверные,— сказал Степан Борода. — Вы лучше приставьте к нам молодых, кто научиться желает. Все, что сами умеем, им передадим. А зарплату можете нам не платить, у нас пенсия.
— Только таких давайте, чтоб талант к рисованию имели, — добавил Шевченко.
«Да, пожалуй, подходящий момент настал — заняться этим. Станем делать полированные плиты и одновременно, осваивая опыт старых мастеров, «оживлять», как они говорят, гранит. Это может пойти по статье ширпотреба. Если в главке не захотят заниматься этим докучливым для них делом, или предложат повременить, обратиться позднее, после того как они изучат вопрос,— придется идти к Шеру. А учеников найдем. В крайнем случае обратимся к людям по радио, через газеты. Это и министр разрешит».
2
— На сегодня хватит! — Белошапка встал, аккуратно собрал учебники и тетради, сложил их стопкой на краю стола. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого.
Остап оделся, вышел на улицу. После сильных морозов вдруг потеплело. Густыми хлопьями валил снег. Казалось, небо хотело вытрясти из себя все, что накопило. «К урожаю, должно», «Хороший снег», — только и слышалось отовсюду.
Белошапка направился в скверик. Скоро у Зои закончатся занятия. Она учится в десятом классе вечерней школы.
«Институт я, конечно, не вытяну, — не раз говорила Зоя. — Да и зачем в семье два инженера. Одного хватит. А вот в техникум, после школы, на заочное отделение обязательно поступлю».
Так она говорит, а думает, может, и иначе? Кто их, этих женщин, поймет. Но аттестат зрелости Зое, конечно, нужно получить. Сейчас каждый может и должен закончить десятилетку.
Остап вошел в скверик. В нем светло, хотя горит всего три фонаря. На одной из скамеек замерли две молчаливые фигуры. Проходя мимо, Остап старался не смотреть на них. Да, нехорошо у всех на виду целоваться. Сколько народу за вечер пройдет, и всем становится неловко. Но все-таки невольно Остап взглянул в ту сторону. Так, лишь краешком глаза. И пошел дальше.
Он вспомнил, что в январе парочек здесь не было. Все скамьи в скверике пустовали. Сейчас иначе — дело к весне идет.
Остап взял горсть снега. Перед ним возникла школа, в которой он учился. Первый урок... Вспомнил отца. Но образ его был смутен, как во сне.
Остапу стало грустно от этих воспоминаний.
Вдруг послышались крики, смех. Это в вечерней школе закончились занятия и в ход пошли снежки. Взрослые люди, у некоторых по двое, трое детей, а резвятся, как ребятишки, не унять. Но что поделаешь — весна!
Идут группами. Вон самые последние, двое. Или влюбленные, или муж с женою.
В какой же компании Зоя? Кажется, в средней. Нет, Остап не выйдет сейчас к ней навстречу, а догонит в конце сквера.
Учащиеся проходят совсем близко от него.
— Зоя, а твой не встречает сегодня? — долетает до Остапа.
— Чего ты за нее волнуешься, Люсь, — слышится мужской голос. — Провожатых разве не найдется? Вот я, к примеру, возьму и проявлю инициативу.
— Да тебе твоя Христя глаза выцарапает. Небось уже где-нибудь поджидает.
— У меня постоянный провожатый, лучше вас всех... — смеется громко Зоя. — Ну, пока!
Она отделяется от попутчиков и сворачивает в скверик. Остап выходит из своего укрытия, ускоряет шаг.
— Ты что, в засаде был? — спрашивает Зоя. — Я тебя даже не заметила. — И она сильно сжимает его руку.
На скамейке по-прежнему беззастенчиво целуются.
— Весна уже. Даже в воздухе чувствуется, — говорит Остап.
— Да, — кивает головой Зоя. — Февраль пройдет, а там уже тепло.
Замолчали. Неторопливо идут по аллее.
— Ты знаешь, Зоя, — словно продолжая мысль, заговорил снова Остап, — решил Сабита перевести па строительство завода вторичного дробления. Неважные там дела. Как думаешь, согласится Сабит оставить свою бригаду?
— Не знаю. Ты бы с директором посоветовался. А разве Лисяк не помогает?
— Помогает, — усмехнулся Остап. — Сегодня отобрал у Конопли бутылку и разбил. Конопля полез в драку. Насилу разняли.
— Правильно сделал, что разбил.
— Правильно-то правильно, но началась драка.
— Знаешь, Остапик, недавно читала я статью одного критика. Он высмеивал писателя за то, что его герои даже дома о производстве только и говорили. Мол, неправдоподобно и прочее. Вот и мы с тобою похожи на тех героев. Встретились — и о производстве сразу. Как будто больше не о чем говорить.
— Что поделаешь, муж живет производством, — улыбается Остап. — А жена — первый советчик. Разве не так?..
Незаметно дошли до дома. В окнах Григоренко горел свет.
«Не заболела ли снова мать Сергея Сергеевича»,— с тревогой подумал Белошапка.
3
— Ты что, Григоренко, опять за старое?! — послышался в трубке голос Громова.
«За что же теперь будет разнос? — пытался сообразить Сергей Сергеевич. — За план не могут. За бюрократизм? Тоже вроде бы не грешен. За квартиры, должно быть...»
— Чем я еще провинился?
— Пойми наконец, ты не только директор, но и коммунист!
— Не пойму, о чем вы... В чем обвиняете?!
— С чужой женой живешь! Вот о чем речь. Это, товарищ Григоренко, знаешь как называется?
— Со своей я живу, Георгий Михайлович!
— Как это со своей?!
— А вот так. Зарегистрированы мы. По всем правилам советского законодательства. Правда, без свадьбы...
— Ну, тогда извини меня. Поздравляю! Жена где работает?
— На Клинском карьере.
— Тем лучше. Так ты извини меня...
«Значит, опять слухи, опять сигналы и анонимки посыпались в горком», — с горечью подумал Сергей Сергеевич.
4
Сабит вошел в кабинет Григоренко и растерялся, увидев, кроме директора, начальника отдела кадров и председателя завкома. Черные глаза Григоренко — как угли. Глаза Боровика добрые. А что выражает взгляд председателя завкома — не поймешь.
— Вызывали?
— Да, просили зайти, — мягко ответил Григоренко. — Садитесь.
«Значит, не ругать позвали», — отметил про себя Сабит.
Потоки солнечного света, отраженного снегом, щедро лились в широкие окна. Красная ковровая дорожка, лежащая между столом и дверью, казалась в этом свете совсем новенькой, хотя и была порядком истертой. Солнечные блики празднично сверкали на черных боках телефонов.
Григоренко рассматривал Сабита, будто впервые его видел.
— Вы знаете, что на участке Бегмы дела из рук вон плохи? — обратился наконец он к Сабиту. — Нам нужна ваша помощь.
— Нашу бригада хотите туда? Жаль, мало-мало ребята втянулись в работу... Может, сперва хранилище кончать... Но если надо...
— Как у вас с учебой?
— Мало-мало английский запустил. Подтяну.
«Вот кого отправить бы в Новосибирский университет,— подумал Сергей Сергеевич. — Толковый парень. Такой сможет заставить машины управлять предприятием».
— Мы тут посоветовались и решили назначить вас бригадиром комплексной бригады. Там бригадира нет. Конопля вот уже две недели как освобожден, — сказал Григоренко, глядя в глаза Сабиту.
Сабит растерянно заморгал и почувствовал, как застучала кровь в висках.
