Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый
У единственного деревца, у молодого клена, сиротливо стоявшего неподалеку от порога, породистый караковый рысак, впряженный в щегольскую пролетку, нетерпеливо натягивал повод. Он уже изломал ветки, обгрыз кору на клене и выбил копытом в промерзшей земле глубокую борозду.
— Одни убытки вам от меня, Кузьма Петрович, — сказал Лагутин, — Жаль деревцо. — Они невольно залюбовались молодым жеребцом. Был он суховат в сложении, с глубокой подпругой, с могучими мускулами ляжек, с длинными плечами и несколько сдавленной грудью. Маленькая, гордо поднятая голова на сильной, плавно изогнутой шее казалась выточенной из серого камня. Он настороженно обернулся на голоса, навострив чуткие уши.
— Я знаю, чей это жеребчик, — сказал Калюжный. — Его зовут «Ветер». Это господина Копта. Немец тут есть такой…
Но господин Копт уже появился собственной персоной в дверях мазанки.
— А, Леонид Иваныч, майн фрейнд! — закричал он так радостно, словно давно уже был самым близким другом Лагутина, хотя они виделись впервые. — Мы ожидаль, очень ожидаль!..
Торопливо неся свой тяжелый живот и размахивая коротенькими руками, господин Копт попытался обнять Лагутина, но Леонид Иванович отстранился. Это нисколько не смутило немца. Сияя восторженной улыбкой, он подал руку:
— Оскар Эльза Копт!.. Я очень хотель имейт знакомство… О, ви зиайт меня. Мой шахта находится рядом, в Саево.
Не зная, как поскорее избавиться от еще одного собеседника, Лагутин прошел в горницу, разделен с помощью Кузьмы и лег в постель. Копт непрестанно охал, бестолково суетился и выражал сочувствие.
— Я пришлю вам лутший врач! — кричал он почему-то угрожающе. — Что, врач уже бил? Но я выпишу из Бахмут!.. Как, тоже бил?.. Екатеринослав! Я не постою за деньги. Моя родина — страна культурный прогресс, там ценят такой большой специалист!
— У вас ко мне дело? — нетерпеливо спросил Леонид Иванович, Говорите. Я очень устал…
Немец покосился на Калюжного:
— Это есть маленький секрет…
— Понятно, — хмуро сказал Кузьма и вышел.
— Это большой деловой вопрос, — доверительно зашептал немец, склонясь над кроватью, вытирая клетчатым платком маслянистую розовую лысину. Лицо его было таким же розовым, как и лысина. Странное лицо без характерных черт, просто большой кусок оплывшей свинины. — Да, это есть очень пикантный вопрос…
— Понимаю, — прервал его Лагутин. — Вы хотите, чтобы я не показывал на карте…
— Вот именно!..
— Чего не показывал?..
— Что на моей земле за Саево, в Яблонском, в Сурове, в Мышарове нет угля.
— Но его там нет. Можете не волноваться…
— Я хочу, чтобы он бил!..
— Вашего желания мало.
— Майн готт! — шумно вздохнул Оскар Эльза Копт. — Он должен там бить. На вашей чертеж… Понимайт?
— Вы хотите продать свою землю подороже?
Немец хихикнул и, улыбаясь, задумался, словно вспоминая что-то смешное.
— Ви есть проницательный человек! — сказал он смущенно. — Я дам вам… О, я не пожалей пятьсот рублей! У меня триста десятин земля. Я буду имейт маленький выручка.
— Кузьма Петрович! — негромко позвал Лагутин. Калюжный тотчас появился в дверях. — Сделайте одолжение, Кузьма Петрович, помогите господину Оскару Эльзе Копту выехать со двора.
Калюжный решительно шагнул к немцу. Тот посмотрел на него изумленно, потом перевел взгляд на Лагутина.
— Я хотел еще говорить… Я пошутил… Пять тысяч. Не векселями, нет. Золотом!.. О, ви есть большой специалист!..
— Я не торгую. Можете идти…
Немец сорвался со стула, весь багровый от гнева. Толстые губы его тряслись.
— О, ви не есть практик!.. Ви еще меня споминайт…
— Я сообщу журналистам о вашем предложении, — сказал Лагутин. — Вы такой же мошенник, как и Шмаев…
Оскар Эльза Копт растерянно попятился к печке. Бурая краска тотчас сошла с его лица.
— Я еще не слышал такой оскорблений!. Как ви посмел?.. Я имею два миллиона рублей в государственный банк… Я хорошо знаком самый губернатор. Фи!.. Ни один газет не напечатайт ваши слова. Но ви еще подумайт. Вы оскорбили Оскар Эльза Копт!
Калюжный сделал еще один широкий решительный шаг и стал перед немцем. Лагутин приметил, как сжались тяжелые кулаки шахтера.
— Так что — до свиданья, господин Копт…
Если в разговоре с Лагутиным немец еще кое-как держался в рамках приличия, то теперь он словно взбесился. Размахивая пухлыми руками и не забывая промакать платком лысину, он закричал надрывно, с визгом:
— Как?.. Ты, простой шахтер, смеешь меня выгоняйт?! Ты русский свинья! Ничто ты есть перед господин Копт!.. Сегодня тебя увольняйт с работы. О, подожди, я тебя вернихтен… уничтожить!
Калюжный взял его за плечи, легонько повернул и мягко, почти любезно, вывел из горницы. Уже на дворе он сказал немцу Негромко:
— За этого человека… Вы понимаете, господин Копт?.. За этого человека я, если надобно, на самую крайность пойду!
Только взглянув в ледяные глаза Калюжного, немец притих и принялся отвязывать от молодого клена повод. Провожая взглядом пролетку, Калюжный видел: немец направился прямо к особняку Шмаева.
* * *Шмаев обещал навестить Лагутина через три дня. После того как у него побывал Копт, он изменил свое намерение и прислал посыльного. Развязный, ресторанного типа юноша без стука вошел в горницу, молча сложил в корзинку посуду, снял и свернул скатерть. Потом он достал из нагрудного кармана длинный листок бумаги, разгладил его на ладони и положил перед Лагутиным. Молча следивший за всей этой операцией, Леонид Иванович взял листок. Это был счет. Лагутин пробежал его глазами. Здесь была учтена каждая мелочь: лекарства, принесенные фельдшером, прогон лошадей, вызов врача, снова прогон лошадей, сигары, конфеты, чай… В итоге значилось: двести тридцать четыре рубля ноль три копейки.
Юноша подождал, неловко переступая с ноги на ногу, и спросил, робея:
— Разрешите получить?
— Счет не совсем точен…
— Я здесь ни при чем. Они сами составляли…
— Допишите, — сказал Лагутин: — Чашка черного кофе, сигара, рюмка коньяку. Шмаев забыл о расходах, которые понес в собственном доме…
Юноша выдернул из кармана карандаш и добавил какую-то цифру.
— Так. Теперь напишите расписку, что вы эту сумму с меня получили.
Сопя и потея, посыльный нацарапал расписку. Лагутин взял свою сумку, отсчитал деньги, уплатил. Его удивила растерянность посыльного, с какой тот смотрел на деньги.
— Почему же вы медлите? — спросил Леонид Иванович. — Можете пересчитать.
Посыльный пересчитал деньги, спрятал их в карман, но продолжал стоять у тумбочки. Лагутин кивнул ему головой:
— Передайте мою благодарность за услугу…
— Я хотел сказать вам, господин… Я не виноват, честное мое слово! Этакое стыдное дело… Я знаю, кто вы такой. Только мне приказано, а хозяин строг — вы меня простите, сударь…
Неожиданно Лагутину стало жаль этого простоватого парня, не сумевшего сыграть до конца порученную ему роль.
— Пустяки! — сказал он, смеясь, — Передайте благодарность…
Робко поклонившись, посыльный ушел. Калюжный недвижно и молча стоял в уголке горницы. Лагутин взглянул на него и усмехнулся:
— Все это не стоит волнения, Кузьма Петрович… И в самом деле: кто он мне — сват или брат? Он — человек дела и получил по счету. Вы лучше о другом подумайте, дорогой мой. Мне уже нужно собираться. Завтра осмотрю этот прослоек в известняке, пробу возьму — и в дорогу.
Из прихожей послышался испуганный голос Натальи:
— Бог мой… Опять на скалу?..
Лагутин откликнулся весело:
— Не уходить же мне побежденным? Стыдно, хозяюшка. И скала эта манит.
— А ты не вмешивайся, — строго заметил Кузьма жене. — Это мужское дело. Мы вместе на веревках к пласту доберемся. Я тоже, Леонид Иваныч, заядлый: если уж задумал — настою…
Наталья глубоко вздохнула и загремела посудой.
— И чего только мытарятся люди? Один из-за камушка, другой из-за флажка…
— Да замолчи ты, женщина! — строго прикрикнул Кузьма. — Или пуще греми кастрюлями, чтобы слов твоих не было слышно… Может, перед этим камушком да флажком на колени стоит опуститься. Может, это и есть чудо… Главное из чудес.
Лагутин смотрел на него удивленно.
— Кузьма Петрович!.. Я запомню эти слова…
* * *Шмаев не любил исправника. Он не терпел того нагловатого тона, какой был усвоен Трифоновым со всеми, без разбора. За резкими манерами — оглушительным хохотом, привычкой громыхать каблуками, за дерзким взглядом и неожиданным, наигранным раздумьем — скрывался самовлюбленный и недостаточно воспитанный провинциал.
Неизвестно почему этот рьяный служака вдруг уверовал в собственную проницательность и стремился всех ею удивить. При каждом удобном случае он пускался в нехитрые россказни о своих бесчисленных приключениях, из которых, как правило, выходил победителем. Здесь были и расследования запутанных дел, и неожиданные разоблачения, погони, и неравные схватки, и поимки государственных преступников, обязательно государственных, так как с другими, помельче, Трифонов не желал иметь дела.
