Константин Коничев - За Родину
– Лучшего ты ничего не смог придумать, – и ушел спать, позабыв рассказать о кизинских мужиках, изловивших сегодня медведя…
* * *Осень с крепкими заморозками подходила к концу. Незаметно наступила зима, мягкая, свежая, с обилием пушистого снега.
Вдоль деревни, по тракту, часто с топорами и большими кузовами проходили на отхожие промыслы сезонники: плотники, печники, конопатчики. Охотники рыскали по лесам, гонялись за сытыми ушканами и разыскивали медвежьи берлоги.
Мысль об охоте на медведя не покидала Андрюшу. По вечерам он ходил к соседям – куракинским старожилам и поблизости в другие деревни, расспрашивал опытных охотников, по каким приметам можно обнаружить в лесу медвежью берлогу, далеко ли от селений медведи обосновываются на зимнее житье и с какого времени, когда считается дороже медвежья шкура и вкуснее медвежатина; какое место у медведя самое уязвимое и чем проще убить медведя – пулей или рубленным свинцом.
…Весть о местонахождении медведя в дебрях неподалеку от Куракина Андрюша услышал от соседних ребят. Они как-то в конце лета ходили за спелой клюквой и будто бы видели здоровенного медведя, таскающего сучья. А раз медведь ломает и таскает лесной хлам, значит, в этих местах он должен зимой «квартировать». Слыхал Андрюша от охотников, что берлогу медведя не трудно обнаружить в тихое морозное утро. Тогда чуткое ухо охотника может различить среди шума ветвей чуть-чуть посвистывающий храп медведя; а если уши не помогают, то зоркие глаза охотника в морозный утренник должны приметить над берлогой чуть заметное испарение.
На широких самодельных лыжах, вытесанных из старых полозьев, с двустволкой за спиной Андрюша ходил в лес. Там он скользил по снегу, прислушивался, присматривался к поваленным буреломом деревьям и не обнаруживал берлоги. Поблизости от него пролетали куропатки, иногда белый, как ком снега, проскачет мимо заяц. Андрей сдерживался, не портил зарядов. Заряд в ружье положен особенный, медвежий: в одном стволе крупная дробь, чтобы запустить ее в заспанную медвежью морду, в другом – туго забита свинцовая с надрезами пуля, она должна пронзить медведя, когда тот поднимется на задние лапы… Не раз и не два, тайком от других охотников, Андрюша пробирался в лесную чащу – и все зря. Домой он приходил с пустыми руками, раздевался, вытряхивал снег из валенок и, задумчивый, садился у промерзшего окна…
Зиму Андрюша прожил у себя дома. Брат Александр уходил на заработки. Андрюша не сидел сложа руки, он понемногу начал заниматься починкой обуви и на этом деле стал зарабатывать на пропитание себе и матери.
Когда наступили мартовские оттепели и чуть-чуть начал таять снег, а по утрам заморозки создавали крепкий наст, Андрюша сообразил, что в такую пору, по насту, скорей, чем когда-либо, можно найти в лесу звериное логово и вступить в единоборство с медведем. Но ему это никак не удавалось. После долгих безуспешных хождений в лесу на Ваге и по мелколесью в Лодейке и на Черной речке, он мало-помалу начал охладевать к медвежьей охоте, зато дичи – рябчиков и куропаток приносил каждый раз вдосталь.
4. В РАБОТНИКАХ У БАЛАГАНЦЕВА
Долго о Ваське Балаганцеве не было слуху. Потом прошел слушок, будто бы Васька остался на стороне белых, говорили про него что он убит, верно ли это – никто не знал.
Прошло два года с тех пор, как затихла долгая, казалось бесконечная, война, а Васьки все нет и нет. И люди стали забывать о кулацком последыше Балаганцеве.
Но вот в Куракине неожиданно появился Васька Балаганцев. Лет пять он не был у себя в деревне, и приезд его вызвал не мало догадок и разговоров среди куракинских мужиков. А всего больше их удивляла Васькина вежливость.
Сапожник Шадрина заметил это и соседям говорил:
– Большевики отесали Ваську, стал как миленький. Раньше – фик-фок, ходил на один бок, а теперича знает, что спесь до добра не доводит. Теперь того и гляди – от поклонов у него голова напрочь отмотается.
Выглядел нынче Балаганцев по-иному, по-деловому. В одиночку разъяснял мужикам о налогах, о страховке, и жалобу для кого угодно написать в уезд, в губернию ему ничего не стоило.
Куда девалась прежняя кулацкая прыть, куда исчезла офицерская заносчивость? Вот уже его по имени и отчеству возвеличивают – Василий Алексеевич. Вот уже он в волостной исполком тянется на советскую службу. И вот уже он, краснобай Василий Алексеевич, на собраниях говорит, а с языка мед каплет.
Как-то под вечер Андрюша отвозил на салазках корм, а ему навстречу из волостного совета возвращался Васька. Сапоги на нем с калошами, шапка серая, каракулевая, офицерская. Галифе – шире зимней дороги, а у френча четыре кармана отвисли, как мешки. Шел Балагавцев, насвистывая себе под нос и помахивая портфелем.
Андрюша осмелился его остановить, спросил:
– Василий Алексеевич, давно я собираюсь зайти к тебе, у тебя, наверно, есть много книжек интересных?
– Интересуешься?
– А как же, люблю книжечки. Нет ли про политику?
– Вот как! А разберешься в политике-то?
– А ты дай попроще, может и разберусь.
Балаганцев расстегнул портфель, порылся и с затаенной усмешкой протянул Андрюше тощую брошюрку:
– Я в твои восемнадцать лет таких книжек не читывал.
Андрюша взял книгу, и на обложке прочел: «Лафарг. Экономический материализм Карла Маркса – перевод с французского». С минуту он перелистывал брошюру и думал: сейчас ли ее возвратить Ваське, или попытаться что-нибудь понять из нее.
– Куришь? – спросил Балаганцев.
Андрюша обрадовался, думая, что Васька угостит его папироской.
– Изредка, когда табачишко есть.
– То-то, смотри книгу не искури. – И Балаганцев торопливой походкой пошагал к дому…
* * *В глухой отдаленной Куракинской волостк в ту пору не было ни комсомола, ни партийной ячейки. Коммунисты из уездного города заглядывали в волость редко и на непродолжительное время. При помощи кулаков и подкулачников Балаганцеву не трудно было пробраться на должность председателя волостного исполкома. Для этого Балаганцев пускал в ход всевозможные средства: и лесть с краснобайством, и подсиживание с вытеснением неугодных служащих, и ложные доносы, одним словом, не все сразу заметили, как над Куракинской волостью стала во весь рост фигура бывшего офицера, кулацкого сына.
В ту пору советская власть временно допускала аренду земли и наем рабочей силы в сельском хозяйстве. Кулаки нанимали батраков. Кулакам можно, а почему Балаганцеву нельзя? Вначале наем батраков и батрачек он объяснял тем, что сам служит, о всей волости заботится, работать в поле ему нет времени, да и его ли это дело? А потом, когда закопошились кулаки и частники-торговцы, предвика агитировал:
– Без богатого мужика вся Россия может по миру пойти, а если все будут нищими, кто нищим подавать станет?
Братья Коробицыны Александр с Андреем и мать их Степанида по-прежнему жили бедно. Помощь бедноте по «милости» Балаганцева не оказывалась. Комитет крестьянской взаимопомощи существовал лишь на бумаге.
И братья по-прежнему были вынуждены работать по найму.
Балаганцев приглядывался к молчаливому, скромному Андрюше и находил, что для хозяйства такой парень – клад. Балаганцев пригласил его к себе на лето работать. Андрюша ответил, что сначала посоветуется с матерью, а потом будет рядиться с ним.
– Разве ты сам себе не хозяин? – удивился Балаганцев, – зачем тебе со старухой разговаривать? Небось, за девчатами стреляешь – ни свата, ни брата не спрашиваешь…
– Так то за девчатами, а в работники наняться дело посерьезней. У меня вот брат постарше будет, да и то не спрося маму в люди не идёт.
Андрюша обдумал предложение Балаганцева: как ни как – председатель, хозяин волости, такой не обидит.
Дома он разговорился с матерью:
– Мама, меня сам председатель на лето в работники зовет, итти к нему или нет?
Степанида помолчала. Прикинула в уме. Сумеет ли она одна с сенокосом и другими работами управиться? И рассудила, что без Андрюши в своём хозяйстве можно обойтись.
– Не мне, сынок, работать, а тебе, сам и подумай. Я ведь не знаю, каков он, если по отцу судить, так собака.
– А мне кажется – он не заносчивый, ужиться с ним можно.
– Дело не в гордости, сынок; сатана гордился, да и с неба свалился.
– По-твоему, как, итти или нет? – переспросил Андрюшка.
– Наймись. Не полюбится, уйдешь.
– В поденщику или помесячно?
– Как хочешь. Рядись – не торопись, на прибавку не надейся.
Андрюша перешел на житье к Балаганцеву.
Работы у того хватало: и косить, и грести, и стога метать. Едва с сенокосом управились наступила уборка урожая. Полосы у Балаганцева широкие. Жали их наемные бабы, жали «помочами» и вручную, серпами, работали дружно и много, бесплатно – за одни харчи. К концу дня на стол подавался самогон, но пить полагалось не допьяна, а только для веселья, умеренно.
