Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем
— Вот наш передовик, Егор Лукич Кубасов, побеседуйте, пока не ушел. Время-то уж четыре, конец смены.
Кубасов — высокий, удивительно широкоплечий и на первый взгляд угрюмый человек — продолжал возиться у станка, не замечая Ани, будто ее там не было вовсе. Он побренчал резцами и ключами, укладывая их в железный шкаф, убрал посиневшую стружку, долго мягкой тряпкой чистил станину, потом взял из шкафа жестяную масленку с длинным рожком и стал тонкой струйкой масла выводить на станине змейки, петли и восьмерки.
Закончив свои дела, Егор Лукич повернулся к Ане и, тщательно вытирая руки ветошью, сказал:
— Теперь порядок, можно и поговорить.
Она обрадовалась, стала задавать вопросы.
— Вы из газеты? — перебил ее Лукич. — Ах, радио.
— Мы оформим материал, а потом выступите перед микрофоном, — уточнила Аня.
— Буду говорить по писаному?
— Да. У нас так полагается.
— Гм. С чего же начать? Ну, пиши. — Егор Лукич положил ветошь на шкаф, достал из грудного кармана маленькую трубку с серым роговым мундштуком, постучал ею о ладонь, продул и, посматривая на свою трубку, начал:
— Пятилетку обязался выполнить досрочно. Тут у нас собрание было. Все об этом говорили. Я тоже высказался. Не отставать же. Ну, а теперь стараемся, чтобы обязательства выполнить. Народ у нас напористый. Так что не осрамимся. Ну, что еще? Задание прошлого месяца я выполнил на сто восемьдесят процентов. В этом месяце, думаю, дам и более. Ну, а остальное, дочка, сама допишешь. Вы ведь мастера…
4Грибанов в это время хлопотал о новой теме. Сначала поговорил с Армянцевым, тот дал несколько советов. От него пошел к Крутикову, заведующему отделом пропаганды редакции. Тот водил носом по строчкам журнала «Большевик», шевеля губами. Из-за сильной близорукости Крутиков вначале не узнал Грибанова, а потом улыбнулся, заговорил:
— А, москвич, привет!
— Не москвич, уралец.
— Я по путевке сужу.
— По путевке… У меня вопрос к вам, Захар Филиппович. Говорят, вы музеем занимались?
— Да, в конце прошлого года. В общем, в комиссии был.
— В какой?
— От Ленинского райкома партии. Знакомились с новой экспозицией музея. Собственно, не новой, там… после ремонта, в общем.
— Ну и что?
— Отметили недостатки, зафиксировали их, как водится. Этот вопрос хотели обсудить на бюро райкома, а директор музея — в обком. Щавелев забрал все материалы и заявил, что, мол, музей — областной, мы сами им займемся. Вот и все. А вам, собственно, зачем это?
— Хочу написать статью.
— О, писать там есть о чем. Только надо поговорить с редактором. Напишешь, а он потом… Словом, посоветуйся.
Грибанов так и сделал.
Ряшков внимательно слушал Павла, даже изредка головой покачивал, но в глаза ему не смотрел.
— Да, тема интересная, большая. Но когда вы будете ею заниматься? Ведь на это нужно уйму времени. — Редактор выпрямился в кресле, полез в стол за папиросой.
— Это можно делать исподволь, — ответил Павел.
— Да, разумеется, постепенно, на досуге.
— Ну, а газете этот материал нужен, стоит работать?
— Видите ли, Павел Борисович, его надо еще написать. Кота в мешке не покупают. — Ряшков рассмеялся, — Если влезете в историю Забайкалья, не выпутаетесь. Там ведь века, века. Я историк, знаю.
— Но мне не нужна вся история.
— И все-таки потребуются недели, месяцы. А мне, вернее, газете, нужен сейчас материал о сегодняшнем дне. Вот хотя бы о передовом сельпо. — Редактор подал Грибанову бумагу: — Ознакомьтесь. Это решение обкома и облисполкома о соревновании в торговле. Завтра выезжайте.
…И работа над трудной, но полюбившейся темой опять отодвигалась.
5Редактор отдела прочитал материал Ани и… не обрадовался. Она сразу заметила по глазам. Он сказал, что в выступлении токаря нет главного: опыта работы. Надо опять ехать.
И Аня снова едет…
Егор Лукич, увидев ее в цехе, удивился:
— Ко мне?
— Да, — заливаясь румянцем, ответила Аня. — Понимаете, кое-что надо добавить. Вы бы смогли сейчас уделить мне несколько минут?
— Ах, дочка, время-то… Ну, раз нужно, что поделаешь. — По-отцовски положив ей на плечо руку, он заглянул в ее раскрытый блокнот и добавил: — Ну что там нужно?
Аня задала ему несколько вопросов.
Егор Лукич рассказывал так, будто перед ним стояла ученица. Посмотрит на Аню, если не успела записать, подождет, когда кончит, и снова говорит.
Она писала прямо на руке; буквы плясали, строчки уползали то вниз, то вверх, и руки уже так устали, что хотелось вот сейчас все бросить. Но нельзя, надо еще спрашивать и еще писать.
— Мне говорили, что вы свой станок изменили.
— Да, переделал малость. — Егор Лукич раскурил свою трубочку, затянулся. — Раньше шпиндель медленно крутился, а на нем — патрон. Вот этот. — Он хлопнул по патрону ладонью. — Заложишь, бывало, деталь, пустишь станок, он тихонько работает, а ты покуриваешь, лясы точишь. Станок-то, наверное, мне ровесник, вот и не спешил. Я решил его омолодить. Поставил другие шестеренки, тогда патрон стал крутиться, что пропеллер самолета. А при нынешних резцах, знаете!
— Все своими силами?
— В нашем цехе делали. Мощность станка почти удвоилась. Начальству понравилось. Теперь решили на заводе все станки так переделать. Так что эти старички нам еще послужать. — Он обошел вокруг своего станка, похлопал по нему, словно рассказывал о чем-то живом.
— Только вы уж, пожалуйста, отметьте, что все это делаю не я один, — сказал он улыбаясь. — Мне помогают инженеры, мастера, наши же рабочие. И книжечки читаю. Вот, скажем, резец для обточки чугунного литья на больших оборотах. Его предложил я, это правда. Но сколько я до этого перечитал о резцах токарей Москвы, Ленинграда, Куйбышева! Вот об этом надо сказать.
Лукич снова поднес к трубке спичку, но убедившись, что весь табак уже сгорел, выбил из трубки пепел, сунул ее в нагрудный карман спецовки, посмотрел на часы и засуетился:
— У-у!.. Времени как много. Ну, все?
— Да, как будто все, — ответила Аня.
Они вместе вышли из завода. Аня еще раз напомнила Егору Лукичу, что завтра в шесть часов вечера ему надо быть в студии, у микрофона, и на прощанье, как старому знакомому, подала руку.
Она долго смотрела ему вслед. Большой, немножко огрузневший, он крупно шагал по тротуару, заложив руки за спину, ссутулясь, всем корпусом подавшись вперед, как будто шел навстречу сильному ветру.
Когда Лукич скрылся в людском потоке, Аня заспешила к автобусной остановке — теперь в редакцию, писать! Уж теперь-то материала, кажется, достаточно.
6Вечером Павел зашел к Шмагину.
— Здравствуйте, Грибанов…
— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Грибанов. — Шмагин вышел из-за стола, подал Павлу руку. — Дмитрий Алексеевич… Рад вас видеть, — и, усаживаясь против него, добавил: — В нашем полку, значит, прибыло. Это хорошо.
Шмагин, щурясь, пристально рассматривал Грибанова и по привычке то и дело ощупывал очки в массивной роговой оправе, словно проверял, тут ли они.
С интересом поглядывал на собеседника и Павел Грибанов: ему много рассказывали о Шмагине. Говорили, медлителен, но трудолюбив. Имеет чистую, неподкупную душу. Свои рукописи готовит тщательно. В секретариате с его материалами возились мало, прочитают бегло и в набор. Если срочно требовалась передовая, шли к нему: всегда выручит — сядет и напишет.
Конечно, и он страдал «штампом», и у него бывали огрехи. И ему не прощали их, нет! В этом коллективе уважали друг друга, а потому — критиковали.
Шмагина любили в редакции: он очень мягкий, рассудительный человек. За многие годы все привыкли к тому, что любой вопрос можно решить только вместе с ним: а что скажет Шмагин…
…Первым заговорил Шмагин.
— Значит, по командировке Москвы?
— Да. Вот на учет к вам.
— Это успеется, оформим. Вы лучше расскажите…
И он начал расспрашивать Грибанова о Москве, о новых спектаклях и книгах, учебе.
А потом они перешли к делам редакции.
— Наш редактор — человек образованный, — сказал Шмагин, — но в газетном деле очень неопытен. Да и призвания к этому у него, по-моему, нет. К тому же он, как вам сказать… Станешь с ним говорить — согласен, на другой день: «я передумал», «я еще не решил». Снова говорим, снова соглашается. Какой-то он немножко… скользкий.
Шмагин прошелся по кабинету, поправил очки и — спохватился:
— Да, а как вы устроились? И не спрошу.
— Ничего, спасибо. Пока в гостинице.
— Жена есть, дети?
— Жена. Ждем сына, — Павел смущенно улыбнулся.
— Ого. У меня два сына. Один уже в армии. А кто жена?
— Журналист.
— И тоже к нам?
— Нет, в радиовещании. Сейчас вот, наверное, мучается, о передовом опыте передачу готовит.
