Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем
Вот и сейчас Володя пошутил, а Николай не принял шутки, стал сыпать упреки. Вгорячах обвинил Курбатова даже в том, что тот всегда радуется чужим неприятностям.
Грибанов смотрел на них и молчал. Он не знал еще ни того, ни другого и не мог определить, кто прав, а кто виноват.
Вскоре Володя попрощался и ушел: рабочий день уже кончился.
Грибанову хотелось поговорить с Николаем, но у того из-за Володи испортилось настроение. Он сидел и с жадностью тянул папиросу.
Наступило неловкое молчание. Выручили шахматы — доска торчала из-под пачки газет на тумбочке.
— В шахматы играете?
— С удовольствием, — оживился Голубенко.
— Давайте, Николай… как вас по батюшке? Забыл.
— Петрович.
— Первый ход ваш.
Николай уселся поудобней и двинул королевскую пешку. Павел ответил таким же ходом.
Широко распахнув двери, в кабинет вошел Ряшков.
— А, бывший и настоящий! Сражаетесь?
— Да, бывший, — ответил Голубенко, не глядя на редактора, и снял слона.
— Я бью так, — улыбнулся Павел.
— Ох, ты, море зеленое…
— Кругом тебе не везет, — усмехнулся редактор.
— Ничего. В народе говорят: «После плохого всегда бывает хорошее». Будем надеяться.
Игра продолжалась.
Ряшков молчал. Он стоял у стола, широко расставив ноги, курил. Его большая под машинку стриженная голова плотно сидела на толстой шее. Глаза серые, маленькие, мечущиеся. Он с жадностью затягивался и залпом выдыхал дым, широко раскрывая рот.
Из коридора крикнули:
— Иван Степанович, к телефону.
— Посмотрим, как тебе повезет… — бросил ему вдогонку Голубенко. — Вы что-то мне тут… мат вроде. Ловко. Еще одну?
— Давайте.
Не успели начать новую партию, как пришла Аня.
— К вам можно?
— О-о! Аннушка!.. Знакомьтесь, моя жена, — обратился к Николаю Грибанов.
Голубенко смутился. Встал и как-то неловко пожал Ане руку.
— Помешала? Пора уже домой.
— Да вот мы с Николаем…
— Нет, нет, — перебил его Голубенко, — поздно уж. Завтра… И заторопился.
4В первом этаже гостиницы — гастроном. Ане вдруг захотелось белой булки и сыра. Но ни того, ни другого уже не было: разобрали. Ведь только недавно были отменены карточки, и когда в магазине появлялись ходовые продукты, то у прилавков вытягивались петлеобразные очереди… и тут же все разбирали.
Павел хмурым вышел из магазина, молча поднимался на свой этаж, поддерживая Аню за локоть. Он шел и опять думал о войне, о гитлеровцах. Как тяжело они поранили страну! Сколько же лет потребуется для того, чтобы восстановить наше хозяйство? И тогда опять можно будет зайти в магазин, купить пышную, подрумяненную булку, сливочного масла, сыру с большими слезками, колбасы или сосисок, таких мягких, аппетитных…
Аня тоже шла молча.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КОГДА ВСЕ СПЯТ…
Первое дежурство!..
«Как бы не пропустить ошибку. Завтра приду в редакцию, на столе — свежая газета. Вот она! Каждая ее строчка мне знакома», — с волнением думал Павел.
Рабочий день кончился, но в комнате были еще Люба и Володя. Их задержал Армянцев. Он вышел на середину комнаты и с напускной серьезностью доложил, что от Шмагина прибыла телеграмма, всем братьям по перу с длинного пути он шлет сердечный привет.
— О, наконец-то! — воскликнула Люба. — Когда же он прибывает?
— Завтра утром.
— Это зав. промышленным отделом? — поинтересовался Павел.
— Да, и к тому же наш партийный бог, — пошутил Армянцев.
— Надо будет его встретить, — сказала Люба. — Но если он не везет нам яблок, тогда…
И, не успев придумать, что тогда, — засмеялась.
2Грибанов сел за полосу. Это была вторая страница завтрашней газеты.
Заведующие отделами дежурили по очереди, они вместе с редактором вычитывали полосы, готовили их к печати. А с двенадцати часов ночи приходил новый дежурный — «свежая голова», кто-то из литературных сотрудников. Он, как контролер отдела технического контроля, с ротации выпускал газету в свет.
Выходит первая полоса из машины, литсотрудник берет оттиск, бросает на него свежий взгляд: хорошо ли получились заголовки, правильно ли поставлено клише, ведь случалось же, что спортсмен в газете бежал вверх ногами…
Потом сотрудник перечитывает все материалы газеты. Обнаружена смысловая ошибка — переливай весь стереотип, металлическую копию газеты, все начинай сначала; если ошибка грамматическая — сверли стереотип, впаивай другую букву; нет ошибок — пускай машину! Загудит ротация, и пахнущие краской газеты потекут сплошным потоком, налезая одна на другую.
Но прежде всего вот это: вычитывание полос, самое сложное и ответственное.
Грибанов читал напряженно-внимательно, вдумывался в каждую фразу. Удачное слово он быстро пробегал глазами, другое — подправлял, третье — зачеркивал, выводил от него на чистое поле полосы «вожжу» — линию, и там писал новое, более точное.
Но это слово надо найти, а потом еще раз взвесить: на месте ли оно, может быть, его следует заменить другим?
А сколько слов в большой газете!.. Но и медлить нельзя: утром газета должна быть в руках читателя. Сейчас он спокойно спит и не знает, отчего всю ночь в редакции горит свет. Читатель и не задумывается над тем, успеют там, в редакции, или не успеют, трудно или легко делать газету. Он отдыхает! А утром, идя на работу, он завернет к киоску — ему дай газету. Недаром журналисты друг другу частенько говорят: «Не спеши, но поторапливайся!»
И Павел поторапливался. На некоторых строчках его перо потрескивало и брызгало.
— Ну, что у вас? Долговато читаете, — слегка улыбаясь, проронил редактор. — У нас ведь график…
— Есть замечания, — ответил Грибанов. — Вот, например, в первой колонке, третий абзац, смотрите: «Кадры, товарищи, дело нелегкое, сами понимаете». Видимо, нужно сказать: «Подбор и воспитание кадров — дело нелегкое!»
— Ошибки в этом нет, но… можно исправить… — Переписал строчку по-новому. — Еще что?
— В информации о механизаторах вот что написано: «После ремонта трактор прямо-таки заиграл, показывая удивительную скороходность в работе».
— Это — язык деревни. Оставим.
— Но при чем тут «заиграл» и «скороходность»? Это же не гоночный автомобиль.
— Слушайте, вы просто… Человек вы у нас новый… Мы так до утра дебатировать будем, а у нас — график, закон! — Он сложил полосу вчетверо, размашистым почерком набросал «В печать», расписался и подал Грибанову: — Пожалуйста, несите в линотипную.
Грибанов пожал плечами и понес редакторскую полосу в типографию.
3Павел пришел домой, когда перевалило уже за полночь.
Ему долго еще не спалось. Он думал о завтрашнем дне, о летучке, о том, как воспримут его обзор газеты журналисты. Может быть, вместе со всеми следовало бы встретить Шмагина, но поезд приходит рано — надо поспать…
А в городе такая тишина! Только на станции изредка паровозы перекликаются. Все слышно. Вот это мощный локомотив отдувается после большого пробега: туф-туф, туф-туф! Устал, бедняга.
Да нет, это не паровоз… Это — мощный паровой молот. Ба, так это же завод, ремонтное отделение! У молота орудует кузнец! Он частенько подходил к Павлу, безусому токарю, и, закуривая, говорил: «Ну как, сынок, дела? Идут? Молодец! Расти, расти, да смотри не оступайся. Главное — честным будь во всем. Помни, что самое красивое в человеке — совесть!»
Он, он это, кузнец златоустовского завода. А там кто руками машет? Э… э… Комсомолия! Нет, нет, это слушатели партийной школы. Ну да, — провожают. До свида… — хотел крикнуть и… проснулся.
4Один за другим приходят сотрудники редакции. В коридоре раздаются возгласы: «Привет»… «Здорово живем»… «Доброе утро»… А потом — чирканье спичек, шутки, смех.
Вдруг все стихло. Тяжелые шаги, многоголосое, сбивчивое «здравствуйте» — пришел сам редактор.
Сотрудники, заканчивая разговоры, расходятся по кабинетам.
Павел давно уже на своем рабочем месте. Снова просматривает страницы газеты, нервничает. Сегодня на летучке он впервые выступает обозревателем. Надо дать газете оценку. Это — не просто.
«Может, отметить только положительное? — размышлял Павел. — Односторонне получится. Значит, говорить начистоту? Но тогда… и редактора, и заведующих отделами, и ответственного секретаря задеть придется…»
Быстро, мелкими, упругими шагами вошла Люба Бондарева. Она на ходу кивнула Павлу, села за свой стол. Не отрывая взгляда от кругленького зеркальца, поправляя прическу, Люба спросила было Павла, как дежурилось, но тот не успел ей ответить: в комнату влетел Володя Курбатов. Он подошел к Любе, нежно, двумя пальчиками взял ее руку и, согнувшись в три погибели, чмокнул. Люба вырвала руку и с размаху стукнулась локтем о спинку стула.
