Петр Гагарин - За голубым Сибирским морем
— Фу, черт лысый, — сморщилась она и засмеялась. Ее большие темно-коричневые глаза весело поблескивали.
— Ага, Шмагину так можно, а мне…
— Если б тебя встречали…
— Шмагина встретили, да? — поинтересовался Павел.
— О, шумная была встреча, — ответил Володя.
Наверное, долго бы еще делились впечатлениями, но в дверь заглянула курносая рассыльная, сказала:
— На летучку.
Уже идя в кабинет редактора, Грибанов решил: «Скажу правду, но не всю. Зачем обострять отношения». И оттого, что принял наконец решение, ему стало сразу легко.
Так он и поступил. Сказал о хорошем в газете, назвал некоторые недостатки. Но когда уже садился на место, у него невольно вырвалось:
— Со многими замечаниями дежурного товарищ Ряшков ночью не согласился, кое-что в газете осталось неисправленным. Есть пища для «тяп-ляп».
— Это с вашей точки зрения? — спросил Ряшков.
— Н… ну, разумеется, я ни с кем не консультировался. — Павел вдруг покраснел. — Что же я… У меня, по-вашему, своего мнения не может быть. Но ведь правда, что в газете остались крупные огрехи? — Тут он шумно развернул свои полосы. — Вот послушайте, товарищи, что в газете напечатано: «Они успешно справляются с работой двух совмещенных профессий» или: «Он не чутко относится к пожилым труженикам, потерявшим способность трудиться». Дошла до читателя и такая клякса: «Вот доведу печь до ремонта и — в Одессу, на отдых». Это слова сталевара. Он хотел сказать, что в отпуск пойдет только тогда, когда закончит кампанию мартена. А у нас получилось, что сталевар пытается разрушить печь.
Грибанов распалился и последние слова произнес почти со злостью:
— Словесные выкрутасы родились в отделах, в этом повинны мы, журналисты, а вместе с нами — и ответственный секретарь. Его правка последняя. Куда смотрел? Но уж если ошибку заметили на столе редактора — ее следует устранить, надо редактировать: исправлять, улучшать, а не просто подписывать. Иначе… иначе это будет уже не редактор, а… подписыватель.
Все переглянулись. Некоторые не сумели спрятать улыбки. Павел понял, что наговорил много лишнего. «И что бы в этот миг прикусить язык!» — злился он на себя.
После небольшой паузы Ряшков спросил:
— Кто желает высказаться?
Слово взял ответственный секретарь. Он бегло просмотрел страницы газеты, пригладил торчащий на макушке хохолок, начал:
— Правильно говорил Грибанов. Некоторые материалы не отшлифованы. Почему? С колес работаем. Сейчас! — макет составлять, а из чего? Нет материалов. Опять спешка, опять ошибки.
— Это не ново, — вздохнул кто-то.
— Вот именно, «не ново», — вскипел Армянцев. — Без конца говорим, а толку… Где запас? Две статьи промышленного отдела, подборка отдела культуры и несколько информаций. Даже «писем в редакцию» нет! У сельскохозяйственного — ни строчки, хотя весна в разгаре. О решении Пленума ЦК забыли. Пошумели и успокоились.. — Сергей Андреевич злился, весь вспотел.
Встал редактор. До этого он все время сидел, курил. Как всегда, с жадностью вдыхал в себя дым и, широко раскрывая рот, залпом его выдыхал. После каждой затяжки откусывал кусочек мундштука папиросы, скатывал его в комочек и бросал в угол.
— Я скажу пару слов, — начал он, широко расставив на краю стола руки. — Несколько замечаний по поводу выступления дежурного, товарища… — раздался звонок, редактор поднял трубку. Мембрана так затарахтела, что Ряшков отдернул трубку от уха. Звонила его жена:
— Ты слышишь? Объездила все гастрономы. Одна соленая рыба. Слышишь?
— Послушай, у меня совещание.
— Я твои совещания жарить не буду! — Ряшков опять отдернул трубку, поморщился. — Звони на базу.
— Ну, потом, потом, — сказал он и швырнул трубку на рычаг.
Продолжительные звонки долго еще не прекращались, но редактор отодвинул телефон от себя подальше и к трубке больше не касался.
— Так вот по поводу выступления товарища Грибанова, — снова начал Ряшков. — В общем-то говорил он правильно. Но…
«Но… конечно, переборщил, — мысленно соглашался Грибанов. — Подписыватель! И слово-то какое выдумал. Может, извиниться. Тогда что же, критика с реверансами?»
А редактор продолжал:
— Кое в чем обозреватель… Ну да это мелочи. Ничего. Человек он у нас новый. И вообще, нам надо действительно подтянуться. Вот и насчет запаса здесь говорили. Правильно. Работаем с колес. Это безобразие. Надо исправить положение.
…В коридоре давно уже стихли возбужденные голоса, а Иван Степанович Ряшков все еще смотрел на дверь, стиснув зубы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ТРУДОВЫЕ БУДНИ
Грибанов с блокнотом в руках читал и перечитывал рабкоровские письма, выслушивал участников собраний, ходил в учреждения, на предприятия, выезжал в колхозы. Дел было много, и Павел работал изо всех сил, не считаясь со временем, чтоб успеть.
Сегодня день выдался особенно неудачный. Грибанов позвонил трем авторам, обещавшим выслать свои статьи, и ни один из них не порадовал. Говорили разное: «Был занят, комиссия», «Только что из командировки вернулся», «Дописываю, дописываю, вот тут еще итоги подобьют мне»… Может, причины и уважительные, но Грибанову-то от этого не легче. Вот почему он чертыхнулся и так громко, что Люба вздрогнула.
— Что у вас, Павел Борисович?
— Да вот, понимаете, как сговорились. — Он бросил карандаш на стол, откинулся на спинку стула, невидящими глазами уставился в стену.
— Знаете что, — предложила Люба, — в запас я смогу сдать статью директора школы. Вот мучаюсь сейчас над ней. А в номер… Что там нужно?
— О пионерских лагерях требуют, хотя бы хронику. Я вас очень прошу — сделайте.
— Но если я займусь информацией, Павел Борисович, тогда, понимаете ли, статьи не сделаю. Она вообще у меня как-то тяжело пишется.
— Ну-ка…
— Вы не разберете тут. Я вам прочитаю.
Он выслушал, сказал:
— Суховата она, на отчет похожа. Постарайтесь раскрыть суть дела да пишите проще, своими словами. К чему вот это, — и он стал перечитывать абзацы, указывая на тяжелые, канцелярские обороты, штампы. — Позвоните в школу, потолкуйте еще раз с директором, схватите два-три ярких факта.
Объяснив ей все, он проверил, есть ли в кармане у него блокнот и карандаш, сунул папку с рукописями в стол и вышел.
2Чтобы сэкономить время, Грибанов нанял такси и помчался на южную окраину города, в поселок мясокомбината. Он радовался, что Бондарева оказалась хорошей помощницей, что на нее можно положиться. Вот сейчас он едет в клуб, возможно, пробудет целый день, но там, в редакции, — Люба! И материал в номер сдаст, и сделает все, что от нее потребуют. Да, славная девушка…
О Любе многие так думали, не один Павел.
Она в этом городе родилась и выросла. В годы Великой Отечественной войны Люба — молодой преподаватель литературы — пришла в редакцию. Была в отделе информации, а теперь — в отделе культуры и быта.
С приходом Павла ей работалось интересней. Грибанов мог так повернуть старую «исписанную» тему, что под пером она становилась волнующей, злободневной.
И у Любы загорались глаза. Сунув под мышку свою сумочку, набитую блокнотами, карандашами, заводскими пропусками, она выбегала из редакции и бодро отстукивала каблучками, мысленно находясь уже там, где обязательно получит нужный материал.
…Сидя в машине, Павел подумал еще о том, что пора ему наконец-то приступать к статье, тему которой подсказал старик у церкви декабристов. Он решил даже написать о приходе в Забайкалье первых русских, о их роли в развитии хозяйства, культуры этого огромного края.
Сегодня об этом напомнил еще телефонный разговор. Позвонил лектор из культотдела и сообщил интересную новость: ездил с лекцией по селам и нашел новые материалы о пребывании Чернышевского в Забайкалье. Думал представить их в музей, а в газету дать хронику, но Павел посоветовал ему сначала написать обстоятельную статью в газету, а потом в музей.
За поворотом показались корпуса мясокомбината.
3Аня Грибанова сегодня впервые готовила большое, ответственное выступление для передачи «Передовики пятилетки у микрофона».
Вот уже все написала, перечитала, все как будто правильно, но что-то боязно идти к редактору. «Может, прочитать по телефону Павлу? Впрочем, не стоит его отрывать от работы…»
А материал этот сделать было нелегко!
…На паровозоремонтном заводе мастер подвел ее к старому токарю:
— Вот наш передовик, Егор Лукич Кубасов, побеседуйте, пока не ушел. Время-то уж четыре, конец смены.
Кубасов — высокий, удивительно широкоплечий и на первый взгляд угрюмый человек — продолжал возиться у станка, не замечая Ани, будто ее там не было вовсе. Он побренчал резцами и ключами, укладывая их в железный шкаф, убрал посиневшую стружку, долго мягкой тряпкой чистил станину, потом взял из шкафа жестяную масленку с длинным рожком и стал тонкой струйкой масла выводить на станине змейки, петли и восьмерки.
