Александр Винник - Приметы весны
Девушка, видимо, очень испугалась, но, с трудом переводя дыхание, сказала иронически:
— А, так это вы!..
Михо растерянно пролепетал:
— Я тово… Я не знал, что то… вы.
Испуг ее окончательно прошел, и она звонко рассмеялась.
— Объяснил, называется! Выходит, что меня калечить нельзя. А будь это другая?
Но, увидев, что парень совсем растерялся и не может вымолвить ни слова, сказала, смягчаясь:
— Вы особенно не расстраивайтесь, мало ли что бывает.
Но Михо все еще никак не мог прийти в себя. Заметив это, она протянула ему руку и сказала:
— Раз так случилось, давайте познакомимся, а то ругаться — ругаемся уже второй раз, а совсем незнакомы.
Она сняла варежку и подала ему руку. Ему показалось грехом коснуться ее своей грубой, затвердевшей, в мозолях огромной ручищей, которая только что держала грязный повод лошади. Это длилось миг, но она заметила, что он медлит, и сказала:
— Ну, что же вы? Не хотите познакомиться? Меня зовут Марийка. Мария Иващенко. А вас как?
— Меня?.. Михо. — И с силой пожал протянутую руку.
Она быстро отняла руку, подула на нее, потрясла в воздухе пальцами, стараясь утишить боль, и, нарочито надув губы, как будто сердясь, сказала:
— У, какой вы сильный!
Он не нашелся, что ответить, и потупил глаза. Потом поднял голову и взглянул на Марийку. Ее смутил горячий, быстрый взгляд.
— Вот, значит, мы и познакомились, — тихо сказала она. — А теперь прощайте, или… до свиданья. Я бегу на совещание.
И снова протянула ему руку, сказав с улыбкой:
— Только вы осторожно.
Он неловко пожал руку. Марийка быстро перебежала дорогу. На тротуаре обернулась, помахала рукой и завернула за угол.
А Михо стоял растерянный. Рука еще чувствовала тепло ее пожатия, а в ушах звенел ее голос. И путалось почему-то слово «совещание», точно это было самое главное.
Потом он вспомнил, что не ответил ей, когда она сказала «до свиданья»… Надо же было спросить, где она работает или где живет. А может, она и не сказала бы…
Кто знает, сколько времени простоял бы Михо посреди дороги, не чувствуя нетерпеливых подергиваний лошади. Но в это время раздался свист. Ромка остановил тяжело дышавшую лошадь.
— А я думал, не догоню тебя, — сказал он. — Чего стоишь?
Михо не хотелось сейчас ни о чем говорить, даже с Ромкой, закадычным другом, которому он обычно доверял все свои тайны.
Он ехал, молча слушая рассказ о том, как Ромка, покупая ножик, вместо одного взял два, когда продавщица отвернулась. Но Ромкины проделки, обычно восхищавшие Михо, на этот раз почему-то вызвали у него раздражение. Он оборвал Ромку и недовольно сказал:
— Нашел чем выхваляться: у женщины нож украл. Она ж за него заплатить должна!
Ромка удивленно взглянул на друга.
— Да ты что, Михась? Что с тобой? Чи ты захворив?
Михо с досадой отмахнулся:
— Та не хворый я… Годи болтать!
И, не попрощавшись, поехал к Чурило.
Потом он пожалел, что поссорился с другом, и вечером, встретившись с Ромкой, примирительно сказал:
— Ты не обижайся, Ромка. Дело тут такое… Ну, растерялся здорово…
Ромка закивал головой, хотя ничего не понимал.
— Ладно, чего там обижаться! — И с жадным интересом спросил: — А что сталось, скажи, Михо?
Михо взглянул на смешливую физиономию друга и не выдержал, рассказал о знакомстве с Марийкой, хотя и старался — из мужской гордости — облечь весь рассказ в шутливую форму.
Ромка подмигнул Михо и не то с гордостью, не то с завистью сказал:
— Ишь, черт, учительшу отхватил! Видать, хороша краля.
Михо схватил Ромку за ворот.
— Да что ты болтаешь, кляча! — крикнул он угрожающе. — Мовчи, говорю…
Ромка не понял, с чего это вдруг Михо взбеленился.
— Ну что ты, Михась? Я ж ничего, я так просто. Нехай меня бог накажет, если я шо…
Когда расставались, Михо взял с Ромки слово, что тот никому ничего об учительнице не скажет.
Но на другой же день все, кто попался Ромке, знали о «Сокиркиной учительше». Михо, встретив друга, набросился на него с кулаками, но Ромка изобразил на лице такое удивление, что трудно было ему не поверить.
— Да что ты выдумываешь? — возмущался он. — Ничего я никому не говорил. Нехай я на этом самом месте провалюсь, нехай моя лошадь завтра околеет, вот те крест святой… Может, кто видел, как ты стоял с ней, вот и разнес.
Михо недоверчиво отнесся к этому объяснению, но прямых улик против Ромки не было, и они помирились.
Прошло три дня. Михо бродил по поселку, надеясь встретить Марийку. Но ома словно в воду канула. Однажды Михо продежурил целый день у школы, спрятавшись за газетным киоском. Он прождал, пока вышли все дети, все учителя. Марийки не было.
«А может, она вовсе и не в этой школе работает? — подумал Михо. — Кто его знает, сколько тут школ?»
Михо хотел подойти к сторожихе школы и спросить, не знает ли она Марию Иващенко, но в последнюю минуту передумал: «Еще узнает Мария и рассердится».
Несколько часов он простоял у перекрестка, где так неожиданно познакомился с Марийкой. Но ее и там не было.
Потом Михо подумал, что глупо искать почти незнакомого человека. Мало куда она могла деться: может быть, в город поехала или занята чем-нибудь. А может, и совсем приезжая она, не здешняя. И уже уехала…
В воскресенье вечером Ромка потащил Михо в клуб.
— Там каждое воскресенье танцы, — сказал Ромка. — Ходим глянем, а может, и сами потанцуем.
Михо надел новую рубашку, начистил сапоги.
Ромка, наблюдавший за переодеванием друга, посоветовал:
— Ты пиджак коверкотовый надень.
Михо надел пиджак, подержанный, с чужого плеча, недавно купленный на «толкучке». Он был несколько коротковат, но Ромка, окинув взглядом друга с ног до головы, восхищенно сказал:
— Здорово, Михась! Настоящий барон. Та что барон, — герцог!
Он был на голову ниже Михо, всегда в душе немного завидовал его росту, силе, так и рвавшейся наружу. Когда они становились рядом, низкорослый, худощавый Ромка как бы подчеркивал достоинства своего друга. По выпиравшим из рубашки мускулам Михо угадывалось здоровое, сильное тело.
— Ну, ходим, Михась, — торопил Ромка. — А то Гришка свистит уже.
Гришка не только свистел. Когда Михо и Ромка вышли на улицу, Григорий Чурило встретил их у самого порога.
— Что вы там копаетесь? — сказал он недовольно. — Жду, жду, а их нема. Хотел уже сам уходить.
Михо недолюбливал Григория, прозванного Вислоухим за огромные, обвисшие уши. Сын старшины был заносчив, всюду хотел верховодить, ни с кем не считался. Особенно форсил он вставным никелевым зубом.
— Не барин, подождешь, — сказал Михо. — Тебя всегда больше ждут.
— Так то меня! — высокомерно отозвался Григорий. — Далеко куцему до зайца.
— Но-но, потише. А то чтоб зайцу тикать не пришлось.
— Годи вам ссориться, — сказал Ромка. — Ходимте скорее. Аж надоели. Всегда они спорят… Ходимте.
Компания двинулась к поселку, мерцавшему вдали робкими огнями.
Глава пятаяКлуб помещался в здании, где до революции жил директор. И хотя о нем уже и вспоминать бросили, улицу все еще по привычке называли Директорской. Ровная, нарядная, она пряталась от дыма в густой зелени. Рядом с директором поселились его земляки, прибывшие из Франции и занявшие в заводоуправлении и цехах самые видные посты. Французы были главными владельцами завода. Их компаньоны бельгийцы и акций имели меньше, и посты занимали пониже, и жили похуже. Они поселились на улице, идущей параллельно Директорской и получившей название Бельгийской.
Третья улица носила название Миннесота, и мало кто знал, откуда взялось это название. Улочка тихая, в отличие от Директорской и Бельгийской несколько кривая, ибо вилась она по склонам оврага, где когда-то журчала короткая, как уж, степная речушка — приток притока самой большой в этих краях речки Голубой. Речушки той давно и в помине нет, но она-то как раз и была всему виной.
Было это в начале нашего столетия. Завод работал первый десяток лет. Французские промышленники и их бельгийские компаньоны подсчитывали прибыли, очень довольные страной, где много богатств и в избытке дешевая рабочая сила, тем более, что правительство разрешало иноземным гостям распоряжаться в стране куда свободнее, чем они могли бы это делать дома. В России французские и бельгийские капиталисты чувствовали себя под охраной правительства, благоприятствовавшего развитию иностранных концессий. Правда, это требовало определенных расходов, но, в конце концов, принципы всюду одни — во Франции, Бельгии или России: «не подмажешь — не поедешь», как говорят русские. Зато уж если подмажешь, то едешь с комфортом.
В те времена на юг России приехал юркий американец Дрэпер. Фамилия не ахти какая звучная, но не в фамилии, как говорится, счастье. Дрэпер и с такой фамилией умудрялся делать большой бизнес.
