Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо
При смутном свете нарождающейся луны мы наблюдали — за ними, онемев, и не могли взять в толк: уж не медведи ли это или еще какие–нибудь звери? И чего они там топчутся?.. Мы не решались спугнуть их криком.
Горы шутят и даже издеваются. Но горы и мстят. Они ужасны в гневе. В одиночку с ними не сладить (хотя известен единственный в мировой практике случай, когда одиночка покорил не просто случайную какую–нибудь вершину, а исполинский семитысячник Памира, высшую точку страны; в сущности, тот одиночка не был даже альпинистом, он работал в экспедиции завхозом; и хотя он погиб при спуске и нам неясны мотивы его странного подвига, перед столь незаурядным мужеством и силой духа остается лишь склонить голову). Нет, в одиночку в горах нельзя, на них нужно наступать лавиной, массой. Научите нас приемам, которыми владеете в совершенстве, мастера. Но не очень–то задавайтесь. Перед лицом гор эго по меньшей мере бестактно.
2
На занятиях по скалолазанию получаю высший балл — значит, не прошел без следа старый опыт, есть еще порох в пороховнице!
Наблюдаю за товарищами: у них результат немного хуже. Правда, шустро преодолел стенку длинный Петр Ухо, горло, нос. Оборотистый, видно, парень, семижильный. Шахтер…
На что уж Тутошкин крепок и сбит, но здесь он в иные минуты выглядит совсем беспомощно. Вот и сейчас — сорвался и повис на страховочной веревке, как марионетка. А чтобы опять ухватиться за выступ скалы, нужно раскачать себя, что он и делает, побагровев от натуги. Кошки время от времени жалко царапают скалу.
Пробует шутить:
— Тут держишься, как на проклятье: того и гляди загремишь в тартарары.
Но Тутошкин упрям и, покачавшись маятником, все равно взбирается наверх.
Самедовой тоже не везет. Сорвавшись, она долго описывает амплитуды и не может ухватиться за ближайшую скальную закорюку.
— Подсади‑и…
Она просит именно меня, а не Кима или Тутошкина.
Волна внезапной нежности к ней и благодарности за то, что она именно мне дает возможность ей помочь, распирает грудную клетку.
Я легко подсаживаю Катю.
Она кивает мне уже сверху вместе со вздохом облегчения: мол. все в порядке, спасибо.
Нас тренируют усиленно, не давая роздыху.
После того как мы одолели скалу и каждый в отдельности прошел вокруг нее траверсом чуть ли не во взвешенном состоянии (страхуясь при помощи крючьев и веревки), начинается отработка спуска. Опять все с той же скалы.
Есть такой способ спуска — дюльфером. Если потренироваться. он несложен. Прежде всего становишься лицом к скале. Схватываешь веревочной петлей какой–нибудь выступ, пропускаешь затем веревку между ног, как бы садясь на нее, выводишь наперед и перебрасываешь через плечо. Конечно, для страховки нужно пристегнуть ее к грудной обвязке скользящим узлом. Как будто хитро, если на словах. А на деле сидишь себе, скрученный этой веревкой, и только легонько потравливаешь ее, пока не достигнешь подножья.
Однако Янковская при первой же попытке непостижимым образом переворачивается вниз головой и, обжигая о веревку руки, пронзительно крича кому–то: «Страхуй меня всю!», мешком шлепается на устланный прелыми иглами грунт.
Думаю, к тому времени, когда ей действительно понадобится для спуска дюльфер, она его отработает как следует. Новичкам знать его нужно, хотя воспользоваться на практике не придется.
Сегодня инструктор у нас — учительница из Киева, Ольга Семеновна, перворазрядница. Обидно, что она чем–то сродни Беспалову. Она долго и сосредоточенно орет на сникшую Янковскую, такая красивая, такая даже элегантная в своем черном тренировочном костюме. Не утерпев, я что–то говорю в защиту проштрафившейся.
Ольга Семеновна тотчас бросает свою жертву и оборачивается ко мне. Ее глаза — раскаленные угли. Вся она как черная пантера перед прыжком (если допустить, что в природе существует пантера столь мрачного цвета; кажется, да).
Она знает, что я был разрядником, она это вовремя вспомнила — и если хотите, солидарность истинного спортсмена не позволяет ей обрушить на мою голову поток грохочущих, далеко не блистательных ругательств. Я не завидую ее школьникам.
Говорю, однако, как можно мягче:
— Вы были бы выдающейся альпинисткой и неотразимой женщиной, если бы не ваш темперамент, Ольга Семеновна. Он вас погубит.
Ким становится между нами и с достоинством басит:
— Зачем зря сотрясать атмосферу, товарищи?
По натуре он миротворец. Непротивленец злу. О таких говорят: «Мне война как нож козлу». Но, может, это даже к добру, потому что опасно было бы высвобождать на волю случая ту грозную силовую энергию, которая, несомненно, в нем таится. Природа мудро распоряжается подвластными ей существами.
Черная Пантера смотрит на меня уже с улыбкой, коготки потихоньку прячет. Есть в ней что–то хищно милое. Она действительно способная альпинистка, только передавать свой опыт другим ей не дано. Как говорится, суждены ей благие порывы… Сам не пойму, почему вдруг я принимаю все это близко к сердцу. Мне грустно.
Янина жалуется в сторонке подругам:.
— Как с резьбы сорвалась!
Застуженный мастер спорта, — язвит Сасикян. — Ей все нипочем. Но ничего, вот станем и мы мастерами…
Налицо тот печальный случай, когда человек приехал в горы единственно славы ради. Венера явно жаждет почестей: серебряных с позолотой, а то и золотых медалей, дипломов первой степени, фотографий в спортивных журналах… Она не закатами любоваться сюда приехала.
Бывает, что и впрямь тут не до красот природы. Особенно когда идешь по леднику и вынужден все время смотреть себе под ноги — хорошо ли вгрызаются в лед кошки?.. Надежно ли вырублены ступеньки?..
Самедова грустно роняет:
— Янина, из всей природы я вижу только каблуки твоих ботинок.
Янковская — порядочная дылда, она вполне в состоянии закрыть для такой крошки, как Самедова, половину кругозора.
Мы вышли на ледник сразу после завтрака, а ходу сюда километров десять; тут пришлось надевать кошки. Ботинки и без того тяжелы, они подбиты зубцеобразными шипами — триконями, но трикони на льду уже не держат. Вспоминается шутка: «Если хочешь перезимовать летом — займись альпинизмом».
На леднике работают два геолога — парень и девушка. Возможно, муж и жена. Парень в обычном легком костюме, только грубые башмаки подбиты железками, а девушка — в голубенькой майке, шароварах и сапожках. Неторопливо выковыривают из ледяного монолита камешки, разбивают их, изучают свежий излом. Затем весело смотрят на нас. А мы грузны, как роботы, наши ноги ощерены кошками, тела стеснены скрипящими штормовками, лица в тени капюшонов…
Не скрывая насмешек, геолог громко обращается к напарнице:
— У них такой вид, что растопчут и не заметят.
Им. конечно, смешон весь этот альпинизм. Для нас в горах — отдых и зарядка, для них же горы — образ жизни. Они проникают туда, где карабкаются и самые завзятые альпинисты. Они имеют право гордиться этим. Но каждый из нас пришел в горы именно потому, что наши профессии, по своей сущности, весьма далеки от общения с природой, от физических усилий, которые так необходимы каждому человеку. Потому–то, чуть только появится возможность, мы торопимся в горы, на речку, в лес. Будь я геологом или матросом, я не стал бы заниматься альпинизмом. Поскольку среда в избытке снабдила бы меня и воздухом, и водой, и целебными запахами растительного мира (и приключениями вдобавок). Первый человек родился все–таки в пещерах, почти под голым небом, — не удивительно, что и поныне он тянется к нему. Здоровый инстинкт!
Перед очередными занятиями на леднике начальник колонны разрешил перекурить. Отдыхаем стоя — не очень–то приятно сидеть на льду.
Щелкают затворы фотоаппаратов.
Володя Гришечкин тоже извлекает из–за отворота штормовки новенький ФЭД. Он только еще учится фотографировать и ведет тщательную запись данных, при которых произведен снимок.
Позируют ему многие, особенно девушки.
Венера Сасикян ищет для фона особо впечатляющие ледяные козырьки или трещины.
Ким вздыхает.
— Для того чтобы сфотографироваться, готовы в бездну прыгнуть. Суета сует!
Гришечкин, морща лоб, отрешенно бормочет:
Венера на выдержке одна десятая, диафрагма две целых восемь десятых.
Ким трогает его локоть, потом стучит себя по лбу.
Ты получишь не Венеру и даже не туманность Андромеды, ты получишь черную, как египетская ночь, пленку. Вникни!
— Ладно, сам знаю, — отмахивается Володя, — у меня по методу исключения…
— Научный парень, — сокрушенно качает головою Ким. — Гляди, еще светилом каким–нибудь станешь. Потом хлопот не оберемся.
