Евгений Чернов - На узкой лестнице
Стараясь не делать лишних движений, он добрался до моста, оперся на низкие перила и стал массировать грудь.
Внизу остановился поезд. Здоровые, деятельные, не ведающие спазмов товарищи так стремительно хлынули на перрон, что создавалось впечатление: если бы они не хлынули, не вывалились на перрон, вагон лопнул бы наверняка.
Викентий Викентьевич поднял глаза и увидел группу иностранцев, кого-то, видимо, поджидавших. Пожилая женщина в очках в пол-лица наблюдала за Викентием Викентьевичем. Когда он встретился с ней взглядом, она положила руку на сердце, сделала скорбную мину и произнесла вопросительно и соболезнующе: «О? О?»
Викентию Викентьевичу стало так неудобно, хоть сквозь мостик проваливайся. Он покачал головой, сказал: «Найн», ему тут же стало легче, и он, не медля, припустил дальше. Он бежал и думал: надо же, только иностранцев и не хватало.
А Раиса Михайловна в это время пробовала вилкой свеклу и никак не могла сообразить: дошла ли она или еще пусть покипит? Женщина часто в последнее время ловила себя на мысли: куда же деваются прежние житейские навыки? За что ни возьмется, за любой пустяк, да вот, кстати, ту же свеклу для винегрета сварить, как начинают одолевать сомнения: холодной водой заливать ее или бросать уже в кипящую? С удивлением и даже с определенной гордостью думала тогда Раиса Михайловна: какой же она все-таки зряшный человек. Именно! Именно!
Жила она в хорошенькой однокомнатной квартире с просторной прихожей и большой кухней. В комнате на аккуратных полочках ровными рядами стояли книги. Было их не так много, как, допустим, у нынешнего торгового работника, но это были хорошие книги, и она ими гордилась. На трельяже и на длинной полированной тумбе удачно разместились красивые декоративные свечи. Одни напоминали крученые рога диких козлов, другие были круглые, как бомбочки, с язычками фитильков; были и квадратные, и одна даже треугольная, привезенная откуда-то из Прибалтики. В сосуде из голубого стекла всегда стояли живые цветы. А еще был балкон, там вызревали помидоры, посаженные Викентием Викентьевичем, и висела бельевая веревка, каким-то остроумным способом прикрепленная им же к бетонной плите. Веревка стоила Викентию Викентьевичу нервов.
Детей у Раисы Михайловны не было, но это ее мало волновало. Держалась она молодцом, особенно когда перехватывала скорбные жалеющие взгляды многодетных мамаш, живших с нею на одной лестничной площадке. Но это бывало редко, только в тех случаях, когда кто-нибудь из них приходил к ней одалживаться до получки. Раиса Михайловна приглашала в комнату, прямо затаскивала соседку за рукав. Ей хотелось, чтобы та видела, какими красками играют диковинные свечи, как свежи и очаровательны розы в голубом сосуде…
А у соседки, у глупенькой, так и стояло в глазах: ребеночка бы сюда. И Раисе Михайловне хотелось тут же объяснить, что ей, школьной учительнице, детей хватает так, как никому, наверное. Бывают минуты, когда хочется закрыть глаза и убежать от них куда-нибудь подальше. Вот и бежит она домой — отдышаться. При всем при этом удивительно только одно: почему же, когда приходят длинные праздники, Раиса Михайловна начинает маяться, уже на второй день в душе образуется такая скверность, словно ее заочно увольняют с работы.
А Викентий Викентьевич был уже на ближних подступах к дому Раисы Михайловны. Оставалось ему пробежать березовую аллею, обогнуть теннисный корт, и вот тогда бы он мог считать хлопотливый путь оконченным. Рядом с ним, не глядя по сторонам, спешил по своим жилищам трудовой люд. Озабоченное, а то и злое лицо трудового люда было психологу Викентию Викентьевичу и понятно, и близко: он многое знал о их душах, все научные толкования синдромов… А вот Раиса Михайловна ведет себя по-другому — легкомысленно и беззаботно, как не подобало бы вести себя в тридцать пять. Других учит.
Викентий Викентьевич не думал сегодня ехать к ней, но она позвонила к нему на работу — случай из ряда вон — и проинформировала, что четвертый день на больничном.
— С чем и поздравляю, — сказал он, посинев от злости: так поздно было доложено об этом.
Потом он стал выяснять симптомы, но она отмахнулась: а-а, обычное ОРЗ.
— Между прочим, после этих обычных, как выразились вы, оэрзэ людей отвозят в кардиологический центр.
— Что-то не слышала.
— Если не слышали, это еще не значит, что не существует.
— Я по другому делу, Викентий.
Так они и звали друг друга: она его по имени, а он ее еще и по отчеству. Язык не поворачивался сказать просто: Рая. Сначала «выкали» в шутку, а с некоторых пор как прикипело.
— Так вот, Викентий, нужен ваш совет: соседка предлагает взять собачку. Бедняжка потеряла хозяев. Сидит в подъезде.
Викентий Викентьевич разволновался.
— Раиса Михайловна, да погодите, умоляю вас, не порите горячку. Разве такие серьезные вопросы решаются с ходу? Дайте время обдумать. Я приеду сегодня к вам. Только без меня, ради бога, ничего не предпринимайте. Собачка-то хоть какая?
— Соседка говорит, хорошая.
— Я понимаю, а масть? Масть? Ну порода?
— Забыла, но знаете, что-то спортивное. Кажется, гимнаст, нет, наверное, борец.
— Боксер?
— Точно.
— О мама, — закатил глаза Викентий Викентьевич.
Вот такие, значит, были дела. Раиса Михайловна, не сразу сообщив о своей болезни, тем самым щелкнула Викентия Викентьевича по носу: знай, дескать, петушок свой шесток. А Викентий Викентьевич отводит в ее жизни для себя куда более достойное место.
Он уже огибал теннисный корт, когда его внимание привлек незнакомый предмет, лежавший на обочине, у деревянной городьбы. В общем-то, обыкновенная железяка, но было в ней нечто такое, что заставило пробежавшего было мимо Викентия Викентьевича вернуться. После внимательного рассмотрения железяка оказалась симпатичным решетчатым прямоугольником, размером с книгу, и покрыт он был черной эмалью, так и подумалось: какая-то внутренность от холодильника. А что? Прекрасная подставка, допустим, под горячую сковородку. Раисе Михайловне всегда недосуг заниматься подобными пустяками. Должна оценить!
Викентий Викентьевич достал из чемоданчика газету и завернул штуковину. Получился очень аккуратный сверток, как из магазина.
В подъезде Викентий Викентьевич прошелся взглядом по всем закоулкам. Боксера не было…
Сваренная свекла лежала в мойке, а Раиса Михайловна, примостившись рядом на табуретке, склонилась над толстенной книгой. Она хотела, пока стынет свекла, прочитать всего одну страницу. Но втянулась и позабыла обо всем на свете.
Это желание, странное для учительницы литературы с двенадцатилетним стажем — прочитать от начала и до конца «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого, — пришло само по себе, без каких-нибудь там внешних толчков. И переросло желание в потребность, да в такую сильную, что Раиса Михайловна поставила на книжную полку вырезанный из журнала портрет Василия Макаровича Шукшина, которым и закрыла две большие книги. Пусть не смущают! Откуда возьмет школьная учительница столько времени, чтобы осилить их?! Выручило ОРЗ. Как будто свыше угадали ее желание и напустили на бедную женщину вирусы. Температура держалась недолго, и Раиса Михайловна наконец-то стала читать, да с такой страстью, с таким нетерпением, словно школьник под партой, как будто бы вот-вот кто-то подойдет и отберет книгу.
Когда раздался звонок, Раиса Михайловна вздрогнула, подняла глаза и увидела окоченевшие красные клубни в мойке, сразу же все поняла, где она находится и что происходит вокруг. Она заложила в книгу спичку и пошла открывать.
Едва Викентий Викентьевич ступил на порог, он тут же заговорил:
— Что вы делаете? Зачем вам собака? Это же новый член семьи, это же дополнительные хлопоты. У вас не хватит терпения гулять с нею дважды в день. В конце концов у собаки должен быть хозяин. Он найдется. Подумайте хотя бы о нем. Даже элементарная логика…
— Опять, Викентий, вы за свое. Да при чем здесь логика? Собака приобретается по порыву. Зов сердца, понимаете? Но успокойтесь. По вашему тону я поняла: или вы или собака. Вас-то я немного знаю, а с собакой еще знакомиться. Поэтому я выбираю вас.
— Всегда вы все перевернете, — тут же успокоился Викентий Викентьевич. — Ну да ладно, я вам не судья. А у меня, между прочим, вам подарочек. — Он присел на корточки, достал из чемоданчика газетный сверток. Раиса Михайловна тут же понесла его в комнату. Так и думала она, что это коробка конфет, вон как перепугался, что в доме появится еще собака, — конфеты принес. Никогда не приносил ни конфет, ни цветов, а тут, как миленький, мигом. И каково же было ее удивление…
— Что это за мерзкая железяка? — закричала она.
Он стоял рядом, выжидая момент, чтобы вручить ей упаковку хорошего лекарства «Бисептол» — пусть полечится как следует.
