Юрий Авдеенко - Дикий хмель
— Поздравляю, — сказала я.
Буров сказал:
— Ты лучше приготовь нам обед.
— Будет сделано, товарищ командир.
— Вам помочь? — спросил Бронислав.
— Спасибо. Приучена обходиться без помощников.
— Андрей, однако ты феодал, — заметил Бронислав.
Буров засмеялся:
— Слишком сильно сказано... Просто я не хозяйственный товарищ...
На кухне провозилась больше часа. Захотелось блеснуть кулинарными способностями — накормить мужчин чем-нибудь вкусным. Нажарила мяса, картошки, сделала соус из сушеных грибов, все это поместила в кастрюлю, накрыла крупно нарезанными помидорами, присыпала зеленью. Минут десять продержала на огне. А потом...
Потом Бронислав не выдержал, заглянул на кухню:
— Чем это так вкусно пахнет?
Я улыбнулась, промолчала.
— Секрет фирмы, — догадался Бронислав. — Жаль, я терял время в бесполезном споре с Андреем.
— Он и студентом был таким спорщиком? — спросила я.
— Да. На курсе никто не мог его переспорить. Впрочем, что там на курсе! Пожалуй, на факультете не было более упрямого студента.
— Почему же ему так не повезло?
— В чем? — Бронислав понял, что я имею в виду. Но он не ожидал такого прямолинейного вопроса. И, может, немного смутился. Произнес вполголоса: — Вы подразумеваете журналистскую деятельность?
— Журналистскую деятельность. Он бездарен?
— Не думаю. Студентом он был просто ленив.
— Я уверена, что многие бывшие ленивые студенты стали сегодня крупными журналистами.
Бронислав согласился:
— Вы правы. У Андрея другое... Во всяком случае, тогда было другое. Помнится, на четвертом курсе я ему однажды сказал: «Старик, у тебя мозг, как серная кислота. Он все разъедает. Твои книги погибают в состоянии эмбриона...»
— А у вас есть книги?
— Три. Я член Союза писателей, — Бронислав порозовел, сказал смущенно: — Только, ради бога, извините. Дал зарок не хвастаться этим, а скромности не хватает.
— Это хорошее хвастовство. И даже приятное... Первый раз вижу живого писателя. В смысле — в жизни, а не по телевизору или в журнале...
— Я лучше пойду к Андрею, иначе потеряю сознание от восхищения самим собой.
— Скажите Бурову, пусть расстилает скатерть.
Обед получился. Мужчины были очень довольны. Произносили тосты только за меня... Где-то в конце, когда пили кофе, Буров рассказал, как он обнаружил в архиве сведения о моем отце, рассказал о встрече с генералом, о том, что под Астраханью живет однополчанин отца, рыбак по фамилии Зинченко. Тогда-то Бронислав и предложил Бурову съездить в Астрахань в командировку, написать очерк для их журнала...
4Астрахань не порадовала. Поезд пришел поздно вечером. Накрапывал мелкий дождь. Тьма дремала на улицах, и редкие фонари светили вполсилы, словно боялись ее разбудить. Таксисты торговались, лениво, нехотя. Наконец кто-то согласился довезти нас до гостиницы. Она оказалась недалеко от вокзала, но улица была перекопана. Аварийная лампочка висела над мостовой красной точкой, и свет падал вниз, на присыпанные землей доски, оранжевый и слабый.
Брюзжа, чертыхаясь, Буров нес чемодан, перешагивая наполненные темнотой канавы. Я ступала вслед за ним, покорная и молчаливая, как мусульманка.
Легкомыслие в путешествиях забавно только на экране кино. Люська Закурдаева как-то рассказывала о своей несостоявшейся поездке по Днепру от Киева до Херсона. Полагая, что речной транспорт — это медленный транспорт, она сделала опрометчивый вывод: в наш двадцатый век — век скоростей — желающих пользоваться пароходами не должно быть много. Тут у нее как раз развод с первым мужем случился, нервишки расшатались. И захотелось ей чего-то необычного и в тоже время простого. Купила она железнодорожный билет до Киева. А там по водичке решила до самого Херсона добраться... Раннее, утро. Киев. Фуникулер. Речной вокзал. Кассы. А возле касс, как она выразилась, — «мордой об стол». Нет билетов. И на ближайшую неделю не предвидится.
Вернее, билеты есть. Но по заявкам, по путевкам, по брони, по Интуристу. А по трудовым, отпускным деньгам билетов нет.
Люська — к начальнику вокзала. Человек она, известно, на язык несдержанный. А тут такой случай. Естественное волнение. Что уж там она говорила, можно только предполагать. Но, видимо, говорила нехорошо. Потому что ответственные товарищи, удивленные и раскрасневшиеся, намекнули, что она «деклассированный элемент», и пригрозили вызвать милицию...
Сунулась Люська в гостиницы. Летнее время. Администраторы смотрят на нее, как на дуру. «Откуда вы приехали?» — «Из Москвы». — «Не смешите...»
Отходила она ноги за целый день по Киеву. Сил нет. Что делать? Хоть домой возвращайся. С закатом подалась на железнодорожный вокзал. Ан нет, там тоже с билетами непросто. Ну, не так, как на реке. Но... Только на завтра, на послезавтра...
Хоть плачь.
Вспомнила Люська, что с утра маковой росинки во рту не держала. Увидела «Вареничную». Пришла туда. Съела две порции вареников с вишнями, со сметаной. И так ее разморило. Нет мочи из-за стола подняться.
Тетечка-уборщица, что столы вытирает, посуду уносит, возьми да и заговори с Люськой.
Так и так...
— Ты, дитяточко, пидэ до автостанции. Там автобусы до края ходют. До моря. И билетов всегда богато.
Разыскала Люська автовокзал. И действительно, там продавались билеты. Но только до Симферополя. И Люська взяла билет до Симферополя. И стала ждать. Но ждать было долго. Автобус уходил лишь в пять часов утра. И никого из пассажиров этого рейса в зале ожидания не было. Люська же, измаявшаяся за день, боялась, что, уснув, пропустит свой рейс.
Тогда она пошла к окну дежурной по станции. И увидела в окошке молодую красивую, но по всем признакам стервозную женщину. И поняла, что просить ее бесполезно: не разбудит она к рейсу, не позаботится... Но Люське очень хотелось спать, как никогда в жизни. И она пошла на хитрость. Вырвала из блокнота листок. Написала в нем: «Я глухонемая. Очень прошу меня разбудить к пятичасовому симферопольскому автобусу».
Дежурная по станции вышла из-за своего окошка, взяла Люськин чемодан. И повела спать в служебную комнату. В знак благодарности Люська мычала и махала руками, как птица крыльями...
Ее разбудили вовремя... Но по рассеянности Люська сказала:
— Спасибо.
И дежурные сотрудники очень огорчились. Оскорбились. И тоже пригрозили ей милицией...
Даже беглого взгляда, брошенного на вестибюль гостиницы, было достаточно, чтобы понять: мест нет. Люди сидели в креслах, на стульях, цепочкой стояли возле окошка администратора. Фикусы в кадках, большие и кривые, казалось, заскочили сюда по ошибке — так лишне они выглядели в тесноте и духоте вестибюля.
Я прислонилась к окрашенной в салатный цвет стенке, Буров поставил чемодан возле моих ног, поправил свои фантастически толстые очки. И ушел. Я видела, он смотрел на столе газету. Звонил по телефону-автомату. Прохаживался вдоль очереди, заложив руки за спину. Лишь потом протиснулся к окошку администратора и не отходил от него долго-долго.
Дорога утомила меня. Мысли текли вяло, как пересыхающий ручей. Думалось о Москве, о своей квартире. О мебельном гарнитуре, на который я все-таки скопила деньги. И купила. И привезла на квартиру. И квартира преобразилась, Словно наряженная елка, от новых чехословацких шкафов, кресел, стульев.
От окошка администратора Буров вернулся с квитанцией на гостиничный номер. У него было сияющее лицо преуспевшего в жизни человека, баловня судьбы, женщин и начальников. Он сказал:
— Дали отдельный номер... До шести утра.
— Не заспишься.
— И хорошо. Уедем в Житное с первой «Кометой».
— Ничего другого не остается, — я пошла вслед за ним. — Скажи, Буров, у нас много путешественников или мало гостиниц?
— Наташенька, — мягко, покровительственно сказал Буров, — гостиницы — такая банальная, навязшая в зубах тема, что о них просто неприлично разговаривать.
Почему? Но спорить не хотелось. С безразличием усталой лошади, следующей на поводу у хозяина, я плелась по чуть освещенному тихому коридору, пахнущему залежалой ковровой дорожкой и дешевым туалетным мылом. Высокие, уходящие к потолку стены были неопределенного цвета, словно несвежее белье.
Сослепу Буров прошел мимо нашего номера, потом мы возвращались. И он долго открывал дверь.
Духота распирала номер, как воздух мячик. Я бросилась к окнам. Рамы растворились без всяких фокусов. Шелест дождя проник в комнату, безмятежный, спокойный.
Буров первым делом заглянул в душ:
— Ура! Теплая вода!
Я включила настольную лампу, желтоватый, похожий на дыню ночник, стала сбрасывать с себя одежду. Муж пришел в ужас. Закричал:
— Не ходи по комнате голой! С улицы все же видно!
— Ну и что? Пусть любуются.
