Владилен Леонтьев - Антымавле — торговый человек
— Гек амын — еще нет от них проку. Детей много, все равно что телят в стаде, на каждого даже по шкуре не хватит, — отвернулся от Етыкая Пылёк и обратился к другому пастуху: — А у тебя, Коравге?.. Чего у тебя нет? Разве твои сыновья нуждаются, ставши взрослыми?
— Нет…
— Нужно, чтобы не нашел нас Антымавле с одноруким. Пусть замерзнут в тундре!
Яранга Етувги стояла у самой горловины Кувлючинской губы, на галечной косе у отрогов Инрылинских холмов. В прошлом Етувги был чаучу, свое небольшое стадо имел. В один тяжелый год всех оленей потерял, осталось чуть больше двадцатки. Оставил их у Пылёка, а сам с сыновьями перебрался на берег.
Етувги хорошо встретил гостя, держался приветливо, тем более что у Антымавле было чем порадовать хозяина: не всегда бывали чай, сахар, табак в его яранге.
— Будь попутчиком мне, — предложил Антымавле за чаем.
— Куда?
— Туда, в тундру, — махнул рукой Антымавле, — к Пылёку.
— Только далеко, Пылёк, — сразу сник Етувги.
— Я один поехал бы, но этих мест не знаю. Мне товарищ по дороге нужен, груза много, тяжело, — настаивал Антымавле.
— Говорили, будто с одноруким едешь?
— Клепов прямо проехал, в Нутепынмын, в Ванкарем. К Пылёку не поедет.
Етувги задумался. Как же быть? Ведь двое должны были ехать, а приехал один Антымавле. Может, ничего, если я попутчиком стану… Согласился. Он хорошо знал, где находятся стойбища Пылёка.
Выехать решили поутру на следующий день. Антымавле с Етувги весь день готовили корм собакам. Рубили на широкие ломти копальгин, клали их на чурбачки и дробили на мелкие дольки. Копальгин был с легким душком, по краям между толстыми слоями сала розовело мясо.
Етувги наколол на кончик ножа тонкий кусочек копальгина и отправил себе в рот.
— Йыккайым! — не сдержался он. — Очень вкусно!
— Инчувинский кооператив заготовляет. Каждый может взять, — пояснил Антымавле и тоже попробовал копальгина.
— Слушай, Етувги, переезжай к нам в Инрылин или в Гуйгун. Одному тяжело жить. У нас артель будет, вельботы дадут, все вместе охотиться станем…
Етувги перестал жевать, пристально посмотрел на Антымавле.
— Чаучу я был, чаучу и останусь, — и, не дожевав копальгина, бросил его собакам.
Антымавле проснулся, когда еще было совсем темно, приподнял входную шкуру полога и высунул голову. Собака дохнула ему прямо в лицо.
— Ху-ху! — ткнул ее кулаком Антымавле.
Пес лениво поднял голову, потянулся и нехотя встал, уступив место человеку.
На улице было тихо. Сквозь щелку покрышки Антымавле увидел гаснущие звезды, они светили ровно: значит, не будет сильного ветра.
— Мэй, Етувги, может, собираться будем?
— Ну что ж, — отозвался он и тоже высунул голову в чоттагин. — Хорошая погода будет.
Хозяйка встала с постели, полусогнувшись обошла спящих детей, хотя можно было просто перешагнуть через них. Она знала, что делать этого нельзя: ноги у детей вырастут короткими, не будут они хорошими бегунами. Присела на корточках у единственного жирника. Пламя чуть теплилось.
Женщина долго и старательно сгребала в кучку нагар костяной иглой, прибила и снова приподняла моховой фитилек. Наконец огонек, словно набравшись сил, вспыхнул и через несколько секунд уже горел ровным ярким пламенем, слегка касаясь закоптелого чайника.
К отъезду все было готово, но люди никогда не поедут, не напившись чаю, а чай на жирнике кипит долго. И путники терпеливо ждали.
…Дорога оказалась нелегкой. Пока пересекали Кувлючинскую губу, было еще сравнительно хорошо, но как только нарты пошли по тундре и долинам рек и речушек, стало невмоготу. Груженые нарты вязли в снегу. Антымавле приходилось вставать и, проваливаясь в снегу, брести рядом с нартой.
— Далеко так не уедем. Тяжело, — бросил Етувги, ехавший первым.
— Хоть бы до Аннелё доехать.
— Это близко. Вечером будем, — заверил Етувги.
К вечеру на вершине пологой сопочки показались яранги. Место, открытое всем ветрам. Чаучу всегда предпочитают ставить яранги на возвышенных местах: зимой меньше заносов, летом ветер относит комаров и оводов, да и местность хорошо просматривается с высоты.
Из стойбища давно заметили нарты. Маленькие фигурки людей забегали от яранги к яранге, сообщая новость, и, наконец, все столпились у самой передней. Собаки почуяли жилье, взбодрились и легко втащили нарты в гору.
— Гэеттури! Прибыли вы! — приветствовали люди приезжих.
— Ии, прибыли мы! — И Антымавле, приколов нарту остолом, подошел к людям.
Жилища чаучу расположились цепочкой, и все стойбище выглядело временным. Покрышки на ярангах накинуты небрежно, наспех, внизу прижаты камнями и глыбами снега. К ярангам прислонены легкие нарты. Несколько в стороне, словно брошенные, наполовину занесенные снегом, стояли неуклюжие грузовые нарты с различным скарбом. Не было привычных для взгляда берегового чукчи мясных ям, стоек для нарт и байдар.
Хозяина стойбища Аннелё не было. Он находился в стаде, которое паслось где-то недалеко в распадке.
Аннелё пришел, когда приезжие уже сидели в пологе и наслаждались горячим чаем, он долго хлопал в чоттагине, выбивая одежду, и наконец втиснулся в полог.
— Приехал ты! — радушно приветствовал он Антымавле.
— Ии.
Лицо у Аннелё приветливое, несколько скуластое, темные глаза глубоко спрятаны за веками. Жесткие черные волосы подстрижены в кружок, верхушка головы выбрита ножом. Он не спеша разделся. Хозяйка молча взяла одежду и развесила на балке. И только после всего этого Аннелё приступил к разговору. Он обрадовался, когда узнал, что Антымавле приехал с товарами и что теперь он все время будет ездить к ним.
В полог вполз пастух Кыем, а через некоторое время собрались почти все мужчины стойбища.
— Аннелё у нас самый знающий, — говорил о своем друге Кыем, — поэтому мы считаем его главным.
И люди, оживившись, стали рассказывать о делах в стойбище.
— Каждый год по-разному бывает, — рассказывал Аннелё. — В прошлом году было плохо. Месяц рождения мы всегда проводим в долине Молодых Побегов. Пришли, а там уже стадо Пылёка. Куда нам деться? Пошли к Заячьей горе. Там место тоже хорошее, но Керальгин все время дул. Снегу много. Плохо. Погибли телята…
— Ведь Пылёк знает, что мы там всегда месяц рождения проводим, — перебил Кыем. — Наверно, завидует, что мы живем дружно, нарочно мешает нам.
Давно сдружились Аннелё с Кыемом. Эта дружба началась в тяжелое время, когда Аннелё чуть было совсем не остался без оленей. Отца Аннелё два раза постигала неудача: одни раз был сильный гололед, много оленей пало, второй — долго дула снежная весенняя пурга. Телята слабенькие, — замерзло много. Вышли к берегу. Хорошо, что лето было. Стояли у Алятына. Люди говорили, что это место нехорошее, духи заразных болезней здесь живут, уходите отсюда. Не поверили. И вдруг неожиданно осенью умер отец Аннелё. Прокляли оленеводы это место, ушли снова в тундру. Зимой совсем тяжело стало. Оленей чуть больше трех двадцаток, они все время норовят убежать к другому стаду. Не может маленькое стадо отдельно держаться. Производителей мало: всего два. Вот тут-то и выручил Кыем. У Кыема тоже тяжело было, но у него тыркылинов — быков больше, упряжные олени есть, зато важенок мало. Посоветовались и решили всех оленей в одно стадо объединить, и стало легче. Потом к ним пришел Етын, у которого оленей всего две двадцатки. Успокоилось общее стадо, вожаки свои появились…
Вести, что у Рольтена оленей отобрали, отпугнули Аннелё с Кыемом, и они ушли в тундру.
Встревожились чаучу. А тут еще Пылёк вдруг в гости приехал и того страшнее новости рассказал. Всех оленей скоро заберут. Анкалит помогают русилинам, потому что сами всегда голодные. И бездельники неимущие, такие как Ильмоч, помогают русилинам. Уходить надо и к себе в стойбище никого не пускать.
Поверили Аннелё с Кыемом этим разговорам, отогнали свои стада подальше в тундру. Всю зиму кочевали со стадом по незнакомым местам, оленей много потеряли, решили обратно на старые родные места выйти.
— Напрасно боитесь: новые русилит совсем другие, они помочь хотят, — словно угадал мысли чаучу Антымавле. — Вот если бы товарищество организовали, то РИК сразу, бы за вами все пастбища закрепил. РИК помогает бедным хорошую жизнь делать, и Советская власть не разрешит Пылёку на чужие пастбища выходить…
— Каа! — удивился Аннелё.
— РИК поможет, даст деньги, оленей еще купите…
— А что такое товарищество? — переспросил Кыем.
Антымавле стал рассказывать все, что сам узнал от Глебова.
— Мы тоже как в товариществе живем. А если РИК закрепит за нами пастбища — еще лучше будет. Может, сделаем у себя товарищество? — задумался Аннелё. — Как другие думают?
