Владилен Леонтьев - Антымавле — торговый человек
— Гытэв — вытиралку! — бросал он женщинам и пучком сухой травы обтирал губы.
Антымавле наелся. Стало тепло и приятно. Клонило ко сну.
— Теперь вы! — произнес Пылёк, когда увидел, что гость перестал есть.
Женщины тут же подхватили поднос и поставили в свой угол.
— Вот теперь можно говорить, — улыбнулся Антымавле и отодвинул пустую кружку.
— Зачем приехал? — повторил свой вопрос Пылёк.
— У каждого человека есть глаза, и он видит, что лежит на нарте, даже если оно под шкурами.
— Ты далеко забрался в тундру, тут всякое может случиться, — с угрозой в голосе заговорил Пылёк. — Мои глаза видели твою поклажу, но она была скрыта.
Антымавле спохватился, что допустил оплошность, и решил перейти на мирный тон.
— С товарами я приехал, торговать с тобой хотим.
— Кто это хочет?
— Кооператив, а торговать буду я.
— Ты что, товарами обзавелся?
— Нет, товары не мои, но я торгую.
Пылёк подумал и решил посмотреть, что предложит Антымавле.
— Мои люди не нуждаются ни в чем, но, чтобы ты ездил не зря, можно посмотреть и твое, — равнодушно сказал Пылёк.
— Ну что ж, можно и посмотреть. — И Антымавле выполз в чоттагин.
— А что же однорукий с тобой не поехал? — как бы невзначай бросил Пылёк вслед Антымавле.
— У него дел много, на север поехал. Вот, милгыт — спички есть, — достал Антымавле коробку спичек с маркой «г. Благовещенск. Ф-ка «Искра»: 69 шт. 1933 год». — Наверно, у твоих пастухов нет спичек?
Пылёк придвинулся ближе и взял в руки коробок. Он долго и пристально разглядывал этикетку: нарисовано было что-то непонятное. Потом открыл коробочку и чиркнул спичку. Спичка зашипела, пустила клубок едкого дыма и не зажглась. Пылёк, не глядя на Антымавле, повернул коробок другим боком и снова чиркнул — снова то же самое.
«В пургу отсырели спички, — подумал Антымавле, не спуская глаз с рук Пылёка. — Хоть бы следующая зажглась».
Пылёк бросил невспыхнувшую спичку на пол и достал третью. Все это он делал молча, сосредоточенно. Не зажглась третья, четвертая, десятая, двадцать вторая… На полу росла груда обгоревших палочек… Не зажглась и шестидесятая.
— Мэй! — окликнул Пылёк женщин. — Приберите это, в костер пойдут. — И смахнул рукой спички в сторону. — Разве только как дрова их взять у тебя?..
Антымавле растерялся.
— Я так возьму, чтобы тебе легче было обратно ехать. Подарок дам, не плату — подарок, — уточнил Пылёк. — А нам вот такие спички надо. И вытащил из-под рейки толстую спичку с красной головкой и белым кончиком. — Эта всегда загорится.
Пылёк потер спичку о волосы и чиркнул. Спичка тут же вспыхнула большим ярким пламенем. Потом он достал вторую, подвернул под себя ступню ноги и чиркнул о подошву — спичка вспыхнула. Ничего не сказав, достал третью и чиркнул ее о моржовую шкуру пола. Спички весело вспыхивали большим пламенем. Достал Пылёк и четвертую, чиркнул ее об кусок льда — спичка вспыхнула.
— А когда не обо что чиркнуть, можно вот так, — Пылёк заскорузлым ногтем сорвал белую головку — и спичка вспыхнула. — Вот такие нам надо спички.
«Где он их достал? Американские товары уже не продаются, — дивился притихший Антымавле. — А ведь, верно, спички хорошие».
— Еще что есть у тебя?
— Чай есть, — Антымавле выложил несколько пачек байхового чая.
— Разве это чай? Трава, как мох — ватап, — насмешливо произнес Пылёк и бросил женщинам: — Ну-ка, внесите. Весь ящик.
Женщины покорно и быстро выбрались в чоттагин. Через минуту шкура поднялась, и они, кряхтя, втиснули в полог большой оцинкованный ящик. Антымавле была хорошо знакома упаковка, пачка такого чая служила ему вместо гири на весах.
— Вот такой чай самый лучший. Когда его пьешь, он дает радость. — Пылёк достал килограммовую плитку прессованного чая с выдавленным рисунком лося и тайги, с подписью внизу «Для Крайнего Севера».
— И тот и этот русилинский чай. Мы маленькими плитками продаем, чтобы каждый мог взять. Ведь не всегда можно купить большую плитку чая?..
— Нет, — не хотел сдаваться Пылёк, — этот лучше, — и выкладывал на пол одну плитку за другой. — У меня много, хватит мне и моим людям. Ты торговый человек, я тоже. Хочешь, могу тебе дать? Бедные русилит, даже товара хорошего не имеют. — И впервые Пылёк рассмеялся по-настоящему, довольный своим превосходством, не спуская пристального взгляда с Антымавле.
«Рано еще радуешься, посмотрим», — подумал Антымавле, глядя на самодовольное лицо Пылёка.
— Ружья новые есть.
Пылёк долго вертел в руках охотничий карабин, передергивал затвор, заглядывал на свет в ствол, приподнял и опустил прицельную планку.
— Таким ружьем только волков пугать. Волки боятся выстрела, а так ничего им не убьешь. Пойдем, покажу тебе, какие ружья надо, — и, не дожидаясь Антымавле, выполз из полога.
Антымавле последовал за ним. За пологом, в чоттагине, располагалась кладовая, где чаучу обычно хранят мясо и другие продукты. Антымавле увидел кучу оцинкованных ящиков с патронами и штук восемь винчестеров, совершенно новых, еще не бывших в употреблении.
— Видишь?
Антымавле молча повертел в руках винчестер, поставил его обратно, вытер сальные руки о сухую траву и вышел на улицу.
Яранга Пылёка стояла на краю у крутого спуска. Погода установилась, было тихо и ясно. Лишь временами с гор срывался ветер и нес вниз крутящиеся вихри снега, но до подножия они не доходили, таяли в воздухе. На грузовой нарте, стоявшей немного в стороне, Антымавле увидел стальное копье и вспомнил, как Пылёк забивал им первого оленя в заливе Камака. Копье было не новым. Видно, что оно точилось не одним поколением чаучу.
— «Жаль, надо было людей позвать, — наслаждался победой Пылёк, — пусть увидели бы позор торгового человека». — И подошел к Антымавле.
— Больше показать нечего? — вкрадчиво спросил он.
— Есть, — спокойно ответил Антымавле, — пусть люди тоже видят.
— Что же, — не стал возражать Пылёк. — Пусть все видят позор анкалина. — Мэй! — закричал он в сторону яранг.
Антымавле стал быстро развязывать нарту.
— Это что? — пощупал рукой Пылёк мешок.
— Сахар. Только русилинский сахар, — подчеркнул слово Антымавле и подал кусок сахару.
Пылёк попробовал его на зуб.
— Такого у меня нет, — сказал он с завистью.
Рядом столпились молчаливые жители стойбища. Немного в стороне стояли женщины. Вышла из яранги Ыттынеут, старшая жена Пылёка, она присела на корточки и стала наблюдать за происходящим.
— А такое у тебя есть? — спросил Антымавле и развернул перед глазами яркий цветистый ситец.
— Кыке! — восхищенно ахнули женщины.
Привстала и Ыттынеут.
Пылёк словно и не слышал их, но видно было, что это подействовало на него. Он щупал руками ситец, разглядывал его горячими от восхищения глазами, но наконец спохватился, что показал слабость перед какой-то пестрой тряпкой.
— Мне камлейка будет хорошая, — и зло посмотрел на женщин, давая понять, что их восклицания ничто. «И зачем я позвал людей?» — ругал себя за оплошность Пылёк.
Понравились Пылёку и примусы, брезент мог пригодиться для летней покрышки яранги, привлекли внимание тонкие иголки, о каких не раз вспоминали женщины.
Пылёка словно подменили, он ласково повел Антымавле опять в ярангу:
— Надо там разговор вести, пусть другие не слышат.
Антымавле теперь знал, как надо себя держать. В пологе снова пили чай. На этот раз Пылёк разговорился:
— Я весь сахар у тебя возьму, материал, сколько есть, тоже давай. Три шипящих печки давай. Иголки тоже. Если хочешь, пусть возьму у тебя карабин, табак-папушку — возьму, спички можно. Наверно, если их подсушить, то будут загораться…
Тихий, заискивающий голос напомнил Антымавле Ринтылина. Страх исчез совсем.
— Только мне еще далеко ехать. Чаучу в тундре много, им тоже приятно будет ценный товар взять, — возразил Антымавле.
— Разве у меня нечем купить? — прищурил глаза Пылёк. — Ну-ка, принесите, — сказал он женщинам.
В полог внесли связку песцовых шкурок.
— С тобой можно торговые дела вести, — стал открыто заискивать Пылёк. — Сколько дашь за это?
Антымавле пересел ближе к свету и стал не спеша, со знанием дела перебирать шкурки: встряхивал, дул на мех, приглаживал снова рукой и каждую просмотренную откладывал и сторону. Когда из первой связки шкурок осталось две, Пылёк заставил женщин принести еще. На полу росла белоснежная груда.
Пылёк внимательно следил за движением рук Антымавле, за выражением лица, но понять ничего не мог. Лицо не выражало ни радости, ни скрытой жадности, как бывало у старых торговцев.
— Мои женщины умеют хорошо снять шкурку, — не выдержал Пылёк.
