Юрий Рытхэу - Магические числа
— Ну уж ее-то, девочку, никакие числа не защитят от моего уйвэла!
Кагот прислушивался к их шагам, удаляющимся от кают-компайии к трапу. Взглянув в иллюминатор, он увидел, как родичи спустились на лед и направились к берегу, к чернеющим там трем ярангам. Становище в хорошую погоду отлично просматривалось из широкого углового иллюминатора.
Кагот вернулся к столу и опустился на стул. Только сейчас он почувствовал, какого напряжения стоила ему эта встреча, этот разговор. Он заметил, что держит в руках тетрадь с числами. Поначалу он и не собирался прибегать к ним в разговоре с земляками. Это получилось как-то само собой. Он думал откупиться от них щедрыми подарками: в его каюте были приготовлены два мешка с мукой, сахаром, чаем, табаком, даже припасена на всякий случай дурная огненная вода. Все это осталось. А может быть, все-таки отдать им? Но вспомнив, как Таап грозился уйвэлом, Кагот ощутил в себе гнев и отогнал мысль о том, чтобы передать мешки с подарками.
За себя Кагот был спокоен. Он был уверен, что теперь никакая шаманская порча его не возьмет. Но Айнана… Смогут ли и ее защитить деревянные стены тангитанского корабля и новая, матерчатая одежда?
Кагот ощутил нарастающее беспокойство, и вдруг светлая мысль пронзила его: имя! Надо сделать так, как всегда делается в таких случаях, — переменить имя Айнане, и тогда уйвэл не найдет ее.
Он едва дождался возвращения девочки, потому что опасался еще и того, как бы Таап и Нутэн не перехватили упряжку и не отняли Айнану силой. Но, видно, они не посмели этого сделать. Выйдя на палубу, Кагот еще издали заметил на нарте ярко и нарядно одетую дочку.
Амундсен подошел и спросил:
— Чем кончилось ваше свидание?
— Я им все сказал, — ответил Кагот.
— Они согласились с вами?
— Главное в том, что я не согласился с ними, — сказал Кагот.
— Вы думаете, что они отступились от вас?
— Они поняли, что нет такой силы, которая заставила бы меня вернуться к ним.
— Но, Кагот, может быть, в этом деле не все плохо? Ведь шаманы, насколько я знаю, занимаются не только ворожбой, но и другими делами: лечат, предсказывают погоду, совершают разные обряды, хранят традиции… Быть может, среди служителей вашего культа есть какое-то разграничение на добрых и злых шаманов?
— Нет, — твердо ответил Кагот, — у нас шаманы не делятся на белых и черных, на добрых и злых… Если говорить по справедливости, то шаман должен быть только добрым. Но могущество, которое дается ему Внешними силами, часто используется им во вред человеку… Я отрекся от своей судьбы не потому, что так захотел, а потому что судьба сама отвернулась от меня. В молодые годы мне почудилось, что я увидел богов и услышал их голоса. Тогда жизнь казалась мне прекрасной и бесконечной. А когда я встретил Вааль, я окончательно уверился, что Внешние силы избрали меня среди многих живущих на земле и одарили великим счастьем. Но уже тогда стала появляться мысль — не много ли счастья? Я сердцем болел, когда думал, что оно когда-то может кончиться. И предчувствие мое сбылось. Несмотря на то, что я дни и ночи камлал, пытаясь умолить Внешние силы, люди умирали, не донеся куска мяса до рта, чаши с водой до своих иссохших губ. Никто не услышал меня: ни Внешние силы, ни другие шаманы… Умерла и моя Вааль… И тогда я проклял свое предназначение и ушел. Другого пути у меня не было…
Когда Кагот говорил все это, голос у него прерывался от волнения.
— Успокойтесь, Кагот. — Амундсен положил свою тяжелую руку ему на плечо. — Здесь вы в полной безопасности…
Нарты подъехали. Айнана соскочила и бегом поднялась по трапу на борт корабля. Она что-то держала в руке. Кагот взял и узнал старый, почерневший обломок моржового бивня.
— Это на счастье, — сказал Кагот. — Я вырежу из него талисман для тебя.
— Из-под снега его выкопал дядя Олонкин, а нашла я сама! — гордо сказала девочка.
За обедом, подав на десерт сливочное мороженое, приготовленное в естественном холодильнике за бортом, Кагот расположился со своей тарелкой рядом с дочерью и, когда насытившиеся члены экспедиции взялись за свои сигары и трубки, громко объявил:
— Господа! Я хочу дать Айнане тангитанское имя.
Сундбек с удивлением воззрился на повара и сказал:
— А мне очень нравится ее имя — Айнана! По-моему, прекрасно звучит, а, господа?
— Очень нужно, чтобы у девочки было тангитанское имя, — повторил Кагот.
— А зачем это? — спросил Амундсен.
Каготу не хотелось раскрывать настоящую причину, и он уклончиво сказал:
— А вдруг она поедет учиться в тангитанскую школу и там ее спросят: как зовут?
— В общем-то, это резонно, — сказал Амундсен, — У меня действительно не раз возникала мысль о том, чтобы взять девочку в Европу и отдать в какой-нибудь приличный пансион, выучить грамоте, музыке…
— Ну хорошо, — вмешался в разговор Олонкин. — Допустим, Айнана действительно выучится и грамоте, и музыке, и европейским манерам… А потом вернется обратно в ярангу?
— Совсем недавно именно это соображение останавливало меня, — сказал Амундсен. — Но теперь ситуация стала иной: Першин и его товарищи собираются коренным образом менять здешнюю жизнь.
— И вы верите, что у них получится? — с оттенком недоверия спросил Олонкин.
— Вы, возможно, удивитесь моему ответу, господа, но у меня такое впечатление, что у них должно получиться, — с серьезным видом ответил Амундсен. — Во всяком случае, их мечты вызывают сочувствие и уважение. Так что может статься, что Айнана вернется сюда врачом или дипломированной сестрой милосердия,… а может, быть, даже и учительницей…
— Давайте назовем ее Анной, — предложил Сундбек.
— Анна — это похоже на Айнану, — немного подумав, сказал Кагот. — Хорошо, если бы новое тангитанское имя девочки звучало совсем по-другому.
— А если Мери? — подал голос Ренне.
— Мери — это хорошо! — воодушевился Кагот. — И легко произносится, и в то же время совсем не похоже на прежнее!
Он боялся, что кто-то предложит такое имя, которое потом и ему самому не выговорить.
— Мери — это мне тоже нравится, — с удовлетворением произнес Амундсен и обратился к девочке: — Мери!
Айнана подняла вымазанное в мороженом личико и улыбнулась.
— Вот видите! — торжествующе произнес Кагот. — Она уже отбывается на новое имя. Мери! Ты будешь Мери. Отныне здесь девочка, которую зовут Мери!
Возбуждение и страстное желание повара переменить имя девочке показалось несколько подозрительным, но Амундсен, видевший, как Кагот разбирал, а потом собирал виктролу, решил, что странности вообще в характере этого человека.
26
Дня через два после этого Кагот решился посетить становище. Как всегда, он нагрузился подарками, но Айнану-Мери не стал брать с собой. В тот день над берегом стоял туман, предвестник надвигающейся долгой весны. Солнце уже высоко поднималось над горизонтом, и в ясный день все вокруг сверкало. Особенно прекрасна была «Мод» со своими заиндевелыми мачтами. Кагот несколько раз оглянулся, любуясь кораблем.
Вечером того дня, когда он переменил имя дочери, тайком от обитателей корабля, в темноте он принес жертвы богам, разбросав во все стороны света самые лучшие дары — куски сдобных булочек, щепотку ароматного виргинского трубочного табака, раскрошенный мелко сахар, оленье мясо и сало. Слова пришли сами, и Кагот даже немного удивился им, шепча заклинание:
В поисках следа оглянись вокруг,
В белизне не теряй пути,
Может, в небо посмотришь —
И свет звезды ты взором поймаешь.
В поисках следа ты подумай о том,
Как прекрасно живое вокруг,
Красота земли, блеск небесных звезд
Лишь живую волнуют кровь…
Он несколько раз повторил эти слова, не очень вникая в их туманный смысл, и вернулся в свою каюту. На верхней койке, разметавшись, мирно спала дочка.
— Ну вот, теперь ты Мери, — тихо прошептал Кагот. — И никакой уйвэл не достанет тебя в деревянной плавучей яранге, под другим, тангитанским именем…
Как она походила на покойную Вааль! Та ушла из жизни совсем молодой, даже не утратив еще детской округлости лица. Вот уже много дней она не являлась Каготу, образ ее все больше отступал в туман забвенья. Порой надо было прилагать усилие, чтобы воссоздать в памяти ускользающий облик, и тогда Кагот думал: как было бы хорошо, если б кто-то из тангитанов в те давние времена догадался «снять тень» Вааль. Как ему объяснили, с помощью этой штуки, похожей то ли на короткоствольное ружьецо, то ли на одноглазый бинокль, можно было получить изображение человека на бумаге с удивительной схожестью. Когда Кагот вытачивал из черного мореного моржового бивня изображение лица Вааль, он потратил на это несколько дней, вспоминая ее облик. Само изображение получилось величиной со среднюю тангитанскую монету. Сверху он сделал ушко-отверстие, в которое продел свитый из оленьих жил шнурок.
