Юрий Рытхэу - Магические числа
— Лучше, — ответил Першин.
— Там стоят дома, поставленные друг на друга, между ними ездят повозки на колесах, и вместо собак их тянут машины с дымом и грохотом. В Петрограде живет Ленин, вождь большевиков и революционеров. Алексей, мы пойдем к нему в гости?
— Он нынче живет в Москве, — сказал Першин.
— А говорил — в Петрограде, — напомнила Умкэнеу.
— Он переселился…
— Зачем?
— Так надо.
— Жаль, не дождался нас, — вздохнула Умкэнеу. — А я ему уже в подарок кухлянку начала шить и малахай с росомашьей оторочкой.
— Все равно ехать будем через Москву, завезем, — с улыбкой сказал Першин.
Похоже, Першину уже начала нравиться эта игра, и он поддакивал Умкэнеу, явно любуясь своей невестой.
— Но моя самая большая мечта, чтобы отец мой прозрел, — со вздохом произнесла Умкэнеу. — Один приезжий рассказывал: в Уэлене живет эрмэчин Тынэскын. Он тоже, как и мой отец, долгие годы не видел дневного света, ходил с поводырем. А потом из американской земли приехал доктор и вылечил ему глаза.
— Я тоже слышал об этом, — подтвердил Першин. — Когда мы были в Уэлене, я видел Тынэскына. Он видит, сам ходит и уже не нуждается в поводыре. Но у него глаза все время слезятся и красные… А твоему отцу сделаем операцию лучше, в настоящей больнице.
— Я ни о чем так сильно не мечтаю как вернуть зрение отцу! — еще раз сказала Умкэнеу.
Она помолчала и с такой нежностью посмотрела на Першина, что у Кагота, заметившего Это, дрогнуло сердце и он невольно оглянулся на Каляну.
Они встретились взглядами, и он увидел в глазах Каляны покорность судьбе. Она, по всей видимости, смирилась с тем, что и этот мужчина, поселившийся в ее яранге, тоже уходит, как в свое время ушел Кагот.
По заведенному обычаю Кагот посетил и остальные яранги. Побывал у Амоса, выслушал его рассказ о поездке к кочевникам.
— В тундре тревожно, — рассказывал Амос. — Люди прослышали о новой жизни, о дележе богатств, беспокоятся. Особенно те, у кого большие стада. Коравье уже откочевал к якутской земле, но и там, сказывают, тоже неспокойно. Какие-то неизвестные бродят по тундре, нападают на кочевников, убивают, грабят, утоняют оленей. Называют себя белыми. Те же, которые воюют против белых, объявили себя красными, хотя по внешнему виду они все одинаковые.
— Красные — это большевики, — уверенно сказал Кагот. — Потому что у них свой знак отличия — красная материя, повешенная на высокий шест.
— Вообще у тангитанов такая привычка — вешать материю, — заметил Амос. — На вашем корабле тоже висит, на корме.
Амос имел в виду норвежский флаг.
— По материи и отличают кто чей, — сказал Кагот. — У корабельных тангитанов запас этой материи огромный. Флаги называются.
Ренне показывал мне некоторые из них. Старый русский — он трех цветов. Американский — полосатый, а в углу на синем поле звездочки. Есть еще английский — яркий, как камлейка у эскимоса.
— А красный флаг у них есть? — спросил Амос.
— Красного флага нет, — ответил Кагот. — Но Ренне сказал, что они сделают его из красной материи.
— Но наш флаг вроде собирается переезжать, — сказал Амос.
— Умкэнеу мне говорила, — кивнул Кагот. — Как ты думаешь, намерение у этого русского серьезное?
— Думаю, у него женитьба будет прочная, а не только на время, как это водится у тангитанов, — ответил Амос. — Вон сколько появилось на побережье детей, рожденных от временного сожительства. Лицом ну чистые белые, только по языку отличаешь да по одежде.
— Пойду-ка к Гаймисину, — сказал Кагот, поднимаясь с китового позвонка.
Возле яранги слепого бросалась в глаза особая ухоженность.
Гаймисин стоял с лопатой из китовой кости и далеко от себя отбрасывал снег. Узнав по шагам приближающегося Кагота, он остановился и с улыбкой воскликнул:
— Амын етти!
— Ии! — отозвался Кагот, приближаясь к слепому. — Чисто вокруг твоей яранги стало.
— Что делать, — вздохнул Гаймисин, — стараюсь. Дочка собирается тангитана привести мужем, негоже жилище в беспорядке держать.
— Решились?
— Да разве нашу Умкэнеу отговоришь! — махнул рукой Гаймисин, воткнув лопату в сугроб. — Иной раз думаю зря она родилась женщиной, быть бы ей парнем!
— А каков жених?
— К ней ласковый, а к нам уважительный, — ответил Гаймисин. — Что это мы здесь стоим? Пойдем в ярангу.
И Гаймисин пошел вперед, уверенно шагая. Со стороны и не скажешь, что идет слепой. В чоттагине он направился к бревну-изголовью, уселся на него и показал место рядом с собой.
— Садись здесь, Кагот.
Чоттагин тоже поражал чистотой. Земляной пол тщательно выметен, а собачьи мерзлые лужицы соскрёбаны.
— Дошла до меня весть, — начал Гаймисин, — что чудо такое свершилось в Уэлене: тамошний бывший эрмэчин Тынэскын с помощью тангитанского лекаря прозрел. Ты слышал когда-нибудь про это?
— Про то, что прозрел, я только что услышал.
— Тынэскын происходит из крепкой и богатой семьи, тяготеющей к клану Гэмалькота, — рассказывал Гаймисин. — Хорошо жил Тынэскын — богато и весело. Еще в молодости двух жен завел. А потом случилась с ним беда — туман наполз на глаза, в точности как у меня. Сначала как бы облачный день настал, а потом и густые тучи закрыли солнечный свет, пока все не скрылось в белесой мгле… Я свет-то вижу, особенно когда смотрю на солнце, — продолжал Гаймисин, — а вот ничего не различаю, только слухом кормлю свое любопытство… Так и Тынэскын жил много лет. В позапрошлом году его родич, торговец Карпендель, что поставил свою деревянную ярангу в Кэнискуне, позвал из Америки лекаря. Тот приехал с ножичками и разными другими приспособлениями. Связали Тынэскына, чтобы не рвался, напоили до бесчувствия дурной огненной водой и соскоблили туман со зрачков. Конечно, кровь была, боль такая, что крик Тынэскына, говорят, слышали в Наукане, но ничего! Походил несколько дней в повязке, а потом, когда снял, снова увидел мир!… Эх, мне бы такое счастье!
Теперь Кагот понял скрытую причину, по которой Гаймисин легко дал согласие породниться с тангитаном. Слепой надеялся, что Першин тоже найдет ему тангитанского лекаря.
— А что говорит Першин? — спросил напрямик Кагот.
— Он говорит, что если такое возможно, то новые лекари и мне возвратят зрение, — с затаенной надеждой в голосе произнес Гаймисин. — Хоть бы это случилось! Ведь я нестарый человек, сил у меня еще много! Да и жизнь впереди, как сказывает Першин, настает новая, интересная. Не увидеть все это обидно! А пойдут дети у Умкэнеу, что же, мне только ощупывать их? Ты знаешь, Кагот, я бы согласился отдать и руку и ногу, только бы снова видеть!
— Будем жить надеждой, — сказал Кагот.
Гаймисин повернул к нему свое подвижное лицо с невидящими глазами и спросил:
— А как твои числа? Я слыхал, как их проклинали Таап и Нутэн. Неужто они на самом деле такие сильные?
— Сила у них есть, я чую.
— Может, попросишь их, раз они такие могущественные? — предложил Гаймисин. — Вдруг они и мне помогут?
Кагот ответил не сразу.
— Может быть, и помогут, — сказал он задумчиво. — Но сначала я должен найти магическое число. Оно где-то совсем близко, но ускользает.
— Эх, если бы я мог тебе подсобить в этом…
— Нет, его надо искать одному, — сказал Кагот. — Я это понял. Оно как осторожный и хитрый зверь: прячется, путает след. Если бы я его видел впереди, я бы пошел не разбирая дороги. Но нет, оно где-то среди этих же чисел, которыми я исписал уже почти половину большой тетради.
— И что же будет, когда найдешь его? — затаив дыхание, спросил Гаймисин.
— Тогда откроется истина, и всем станет хорошо… Только как это будет на самом деле, я и сам пока не знаю.
Возвращаясь на корабль, вспоминая разговор со слепым, Кагот думал: а вдруг и впрямь с нахождением конечного большого числа он обретет могущество?
И тогда он сможет растопить льды и освободить корабль…
Дойти вместе с Норвежской экспедицией до вершины Земли…
Вернуть зрение бедному Гаймисину…
Найти хорошего мужа для Каляны…
Сделать так, чтобы всегда было вдоволь зверя у берегов Чукотки…
Дать всем счастье…
27
С приближением весеннего тепла дел на корабле прибавилось. Однако предсказать, когда точно произойдет вскрытие моря на этом побережье, было невозможно, Амундсен несколько раз ходил на берег в сопровождении Кагота и Олонкина, расспрашивал и Гаймисина, и Амоса, и даже Каляну, чтобы выяснить, когда же все-таки можно будет ожидать чистой воды. Но никто не давал вразумительного ответа, а Амос сказал, что на его памяти был случай, когда среди зимы ураганом оторвало лед и море открылось до самого горизонта, но через несколько дней льды снова появились и их было даже больше, чем раньше.
