Юрий Рытхэу - Магические числа
— Хорошо!
Вы прекрасно говорите по-русски, — похвалил ее начальник, знавший от Олонкина это распространенное русское слово.
— У нас хороший учитель! — Умкэнеу с такой нежностью посмотрела на Першина, что никакого сомнения не оставалось в том, что девушка питала самые горячие чувства к русскому юноше.
Першин сказал несколько слов по-чукотски. Амундсен, конечно, не понял, но Умкэнеу, удаляясь от тангитанов, не сразу отвела лукавый и вместе с тем влюбленный взгляд от своего учителя.
Кагот вместе со всеми старался веселиться. Он тоже метал в мишень стрелы, гонял резиновый мяч по льду, но всякое мгновение чувствовал, что за ним, за каждым его движением, за каждым шагом, его дочери следят четыре пристальных глаза.
25
Кагот ждал гостей в кают-компании. Он сидел за большим обеденным столом. На металлическом подносе стоял чайник, три толстые фаянсовые кружки и оставшиеся от завтрака сдобные булочки. Айнану повели кататься на собаках на берег Ренне и Олонкин.
Кагот зачем-то взял с собой тетрадь, где записывал числа. Он снова начал их писать, пользовался каждой свободной минутой, чтобы заполнить еще столбец. Вечерами он уже не оставался в кают-компании, а, уложив Айнану, садился к своему маленькому столику и писал.
Сегодня перед приходом родичей он как раз начал новую страницу. Каждый раз, когда он оставлял позади уже написанное и приступал к чистой странице, надежда, что именно здесь и появится магическое конечное число, вспыхивала с новой силой.
Открылась дверь, и первым в кают-компанию вошел Таап. Быстро оглядев стены, он нашел портрет королевской четы и широко, как его учил знакомый русский поп, перекрестился и поклонился.
— Это не тангитанский бог, — сказал Кагот.
— А кто это? — удивленно спросил Таап.
— Это норвежский король.
— А, вроде русского Солнечного владыки…
Вошедший следом Нутэн озирался с изумлением и любопытством.
— Садитесь сюда. — Кагот хозяйским жестом показал на стулья.
Усевшись за стол, Таап еще раз осмотрелся, пристально взглянул на своего земляка и сказал:
— Здесь ты выглядишь как настоящий тангитан… Но если ты, вырядившись в одежду белого человека, решил, что стал другим, то сильно ошибаешься.
— Нет, я стал другим, Таап, — тихо ответил Кагот.
— Нельзя стать другим по собственному желанию и нельзя отречься от предназначения только потому, что тебе так захотелось…
Кагот встал и принялся разливать чай. Придвинув гостям кружки, сахар и булочки, он радушно произнес:
— Пейте чай, угощайтесь.
Таап с Нутэном отпили по глотку, надкусили булочки.
— А нет ли у тебя дурной огненной воды? — спросил Таап.
— Нет.
— Настоящие тангитаны всегда имеют большой запас этого напитка, — заметил Таап.
— Здешние тангитаны не такие, о каких ты говоришь. Они не торговцы.
— А кто же они?
— Путешественники и исследователи. Они изучают очертания берегов, движение ветра и морские течения. Кроме того, они собираются взобраться на вершину Земли.
— И тебя туда берут? — спросил Таап.
— Возможно, — уклончиво ответил Кагот.
— А ты, отрекаясь от предназначения, разве не боишься, что я могу наслать на тебя божественное наказание, смертоубийственный уйвэл? — помолчав, зловещим шёпотом спросил Таап.
— Не боюсь я твоего уйвэла, — с легкой улыбкой ответил Кагот.
Пораженный ответом, Таап несколько мгновений смотрел на Кагота.
— Как не боишься? Ты думаешь, о чем говоришь?
— Я говорю так, потому что знаю.
Таап насторожился:
— Что ты знаешь?
— Дело не в уйвэле… Дело в числах. В них и таится разгадка.
— В каких числах? Что ты говоришь? Ты, наверное, помутился разумом!
Таап не ожидал, что разговор с Каготом примет такой оборот, и был несколько растерян. Кагот глянул на него и с горечью в голосе произнес:
— Вот всегда так, как только человек подумал или поступил по-новому, непохоже. Так сразу о нем говорят — помутился разумом!
— То, что ты утверждаешь, свидетельствует об этом, — заметил Таап. — И как только тангитаны не догадались?
— Они и научили меня числам, — с улыбкой ответил Кагот. — Вскорости, наверное, начну различать следы человеческой речи на бумаге.
Все вы тут посходили с ума! — воскликнул Таап. — Там, в нищем становище на берегу, учатся, здесь тоже, в Уэлене собирают детишек и гонят в большой деревянный дом на учение! Нет, все помутились разумом!
— Это ёщё неизвестно, у кого муть в разуме, — спокойно ответил Кагот и раскрыл лежащую рядом с ним тетрадь. — Вот гляди!
Таап настороженно склонился над тетрадью.
— Что это?
— Это числа! — с гордостью ответил Кагот. — Мои числа! Это я их написал. И пишу каждый день, каждое свободное мгновение.
— Но зачем тебе все это?
— Я думаю найти предел, последнее число, — ответил Кагот. — И тогда, я думаю, все станет ясно. Все станет на свои места, просветлеет.
— Это выше моего понимания, — прошептал Таап, еще раз взглянув на числа.
— Я тоже поначалу не понимал, — сказал Кагот. — Но теперь, когда я пишу, я чувствую, как что-то большое растёт у меня в груди. Иногда кажется, что вот-вот моя грудь разорвется.
— Послушай, Кагот! — Голос Таапа зазвенел от волнения. — Эти в тебя вселился злой и беспокойный дух белого человека. Вспомни, ты раньше был совсем не таким!
Кагот улыбнулся в ответ.
— Нет, я всегда был таким. Только вы этого не видели, не замечали. Правда, я и сам не подозревал многого в себе…
Пробили большие корабельные часы, и от их звона Таап и Нутэн вздрогнули.
— Пейте чай, — еще раз сказал Кагот. — И сахар, и чай, и эти булочки — это мною заработанное. Не стесняйтесь.
Таап допил почти остывший чай и попросил налить вторую кружку. Его примеру последовал Нутэн.
— Значит, ты не боишься моего уйвэла? — задумчиво проговорил Таап.
— Не боюсь, — ответил Кагот.
— У тебя здесь есть какая-то защита? Оружие?
– Вот она, моя защита! — Кагот показал на тетрадь.
— Разве в них есть сила? — удивился Таап.
— В них такая сила, — медленно, значительно произнес Кагот — в них такое могущество, какое тебе и не снилось!
Таап с опаской поглядел на тетрадь и отодвинулся от нее.
В кают-компании воцарилась тишина. Слышно было лишь, как тикали большие корабельные часы да изредка с верхней палубы доносился скрип шагов вахтенного.
— Послушай, Кагот, — снова заговорил Таап. — Раз ты окончательно решил порвать с прежней жизнью, пожалей хоть дочь!
— Нет, не могу отдать и дочь свою, — мотнул головой Кагот. — В молодые годы я верил во многое, что оказалось ложным. Не хочу, чтобы это было судьбой моей дочери. Вот ты говорил об уйвэле. Вы же помните, что вначале я верил во все это, но когда надо было защитить жизнь моей любимой женщины, боги отвернулись от меня, не вняли моей мольбе…
— Айнана принадлежит не только тебе, но и всему нашему роду, — напомнил Таап. — Она должна вернуться, вырасти и продолжить наш род.
— Она никогда не вернется к вам, — твердо ответил Кагот. — Это моя дочь, единственная живая связь с ушедшей навсегда Вааль.
— Ты идешь против наших исконных законов, — медленно проговорил Таап, — против установлений, на которых держится жизнь.
— Жизнь держится на другом, — возразил Кагот.
— Если ты знаешь, то скажи на чем, — с вызовом произнес. Таап. — Мы тебя слушаем.
— Я еще не знаю конечную истину, — помедлил с ответом Кагот. — Я еще не нашел… Но чую — она в числах.
— Как же ты собираешься жить дальше, если ты и от нас ушел, и к другой жизни не пришел? Так и будешь бродить, как заблудившийся в тумане путник?
— Нет, я не заблудившийся, — покачал головой Кагот. — У меня впереди светит огонек, и я к нему иду.
— И долго собираешься идти? — теряя терпение, сердито спросил Таап.
— Не знаю, — ответил Кагот. — Это такое дело: истина может открыться сегодня или завтра, а может быть, на это уйдет вся моя жизнь.
— Так и умрешь, не постигнув истины…
— Кто-нибудь продолжит мое дело, — с надеждой в голосе произнес Кагот. — Может быть, Айнана…
— Не впутывай девочку в свое сумасшествие — воскликнул Таап.
— Если вы пришли меня уговорить, то это напрасный труд, зря только теряете время и силы, — спокойно ответил Кагот и снова улыбнулся. — И Айнану я ни за что вам не отдам! Умру, но не, отдам!
Таап встал, гневно отодвинув от себя кружку с чаем. Следом за ним поднялся Нутэн.
Прежде чем захлопнуть за собой дверь, Таап обернулся и зловеще прошептал:
— Ну уж ее-то, девочку, никакие числа не защитят от моего уйвэла!
Кагот прислушивался к их шагам, удаляющимся от кают-компайии к трапу. Взглянув в иллюминатор, он увидел, как родичи спустились на лед и направились к берегу, к чернеющим там трем ярангам. Становище в хорошую погоду отлично просматривалось из широкого углового иллюминатора.
