Евгений Емельянов - Хорошие люди
— Я очень, очень соболезную вам, Станислав, — сказала Софья Николаевна, и Станислав вспомнил о Людмиле, которая часто употребляла слово «очень». — Бедная Варвара Петровна, могла бы еще жить и жить…
— Да-да-да, — поддержал жену Геннадий Егорович. — Да-да, хорошая была женщина, хоть, правда, мы с ней мало были знакомы…
Станислав долго сидел у Барабановых. Он опасался, что ему будет трудно беседовать с Софьей Николаевной, что она начнет рассказывать о дочери и ее муже. Еще больше он боялся, что Софья Николаевна начнет извиняться за то, что написала когда-то Станиславу злое письмо… Но ничего этого не случилось. Об Оле если и вспомнили, то совсем немного. Просто Геннадий Егорович поднял рюмку с вином и сказал:
— Выпьем за счастье присутствующих и отсутствующих! И за Олю, и за всех!
Напоследок Софья Николаевна принесла карты, и они втроем — она, Вениамин и Станислав — резались в «подкидного»; Станислав, если у него были хорошие карты, подыгрывал Вениамину, чтобы оставить Софью Николаевну в дураках.
Геннадий Егорович играл на гармошке старинные вальсы.
* * *В Тамбове Станислав и Вениамин должны были пересесть на самолет до Москвы. Очутившись в зале ожидания, Станислав вспомнил тот давний-давний день, когда, убежав однажды из дома, он приехал в этот город и почти двое суток разгуливал по Тамбову без какой-либо серьезной цели. Станислав вспомнил о милиционере, который поймал его тогда; милиционер оказался веселым человеком и болельщиком московского «Спартака». Где он теперь? Может быть, все так же дежурит по вокзалу? Увидев человека в милицейской форме, Станислав подошел поближе, чтобы рассмотреть его лицо. Нет, не он… Как жаль, что хорошие люди часто проходят мимо, и ты ничего больше и никогда не узнаешь об их судьбе.
Примерно через год после своей поездки в Вахтомино Станислав получил от младшего брата письмо: «Я женюсь. Если хочешь приехать, захвати ваших южных фруктов, и побольше… Свадьба 17-го числа». Станислав не мог поехать. И очень жалел об этом. Но фрукты он послал. Купил на почте три посылочных ящика, упаковал в них яблоки, груши, гранат, урюк и курагу, грецкие орехи, айву, изюм; один ящик был полностью занят виноградом. Станислав сомневался в том, что виноград дойдет до места назначения. Но виноград не испортился, о чем и сообщил Юрий восторженной открыткой: «Стас, ты молодец, и твоя жена’— тоже, которая так все хорошо уложила! Передай ей большой привет. Жаль, что вы не могли приехать, но я вас понимаю: свет не близкий…»
После женитьбы младшего брата никаких событий не происходило — до самого последнего момента, когда Станислав получил ордер на квартиру в одном из отдаленных микрорайонов города. Особенно радовалась Людмила:
— Не так уж и далеко мы от центра! Подумаешь, великая беда — прокатиться два раза в день по одному автобусному маршруту! Зато какая у нас теперь квартира — дворец! Две комнаты, кухня, ванная, балкон… И все это наше!..
Людмила ликовала, и Станислав был рад, что квартира ей понравилась. За минувшие три года Людмила мало изменилась, она осталась такой же взбалмошной, хоть и появилось у нее значительно больше обязанностей. Станислав не мог знать, довольна Людмила семейной жизнью или нет; она говорила, что «очень-очень довольна», но Станиславу всегда в таких случаях казалось, — что словам Людмилы, тембру ее голоса, выражению ее глаз не хватает искренности. Впрочем, он верил жене, потому что знал: выражение лица не всегда красноречивее слов. Постепенно Станислав изучил характер Людмилы, ее наклонности, привычки, интересы. Интересы Людмилы не всегда совпадали с его собственными, но Станислав и не ожидал, что они обязательно будут совпадать. Выяснилось; наибольшее внимание (как и следовало ожидать) Людмила уделяла внешности, и это было хорошо; плохо только, что заботилась она о своей красоте не всегда. Часто на Людмилу нападала хандра. В такие минуты ей было лень даже причесаться. Ее бигуди оставались нетронутыми, в комнате не пахло лаком для ногтей, помада и пудра «скучали» на туалетном столике. Тем не менее забота о внешности отнимала у Людмилы много времени. В интересы жены входила раньше игра в ее любимое лото — этой игрой она увлекалась вместе с Дильдор Аскаровной. Если было лето — они играли во дворе, где собиралась большая компания. До позднего вечера в комнату неслись голоса: «Туды-сюды!.. Семь!.. Барабанные палочки!.. Чертова дюжина!.. Ко-о-нчил!» После переезда на новую квартиру Людмила скучала — ей не хватало игры.
Станислав все больше и больше привыкал к Оле. Девочка росла на удивление серьезным человеком. Станислав иногда смущался, встречая на себе ее взгляд — и любопытный, и настороженный как будто, и пытливый; с некоторых пор Станислав читал Оле детские книжки, и ему часто казалось (когда в сказках попадались слишком наивные места), что девочка ему не верит. Возможно, так оно и было.
Раньше Людмила получала письма от «рецидивиста», но Станислав ни разу не просил жену показать их ему. Он довольствовался объяснениями жены о том, что «этого человека можно понять, потому что он сидит в тюрьме, не видит ничего хорошего, не видит никакого культурного общества, вот и пишет сюда… У него, может быть, нет ни отца, ни матери, кому еще ему писать?» Однажды Станислав увидел на столе запечатанный конверт, на котором был написан адрес лагеря.
— Ты тоже ему пишешь?
— Нет. Это только один раз… Пусть Костя получит письмо, ему будет очень приятно. И больше я писать не буду… Неужели ты меня ревнуешь к нему, милый мой солдатик? К этому рецидивисту?
Однако не прошло и месяца с тех пор, как они вселились в новую квартиру, а Станислав обнаружил однажды в почтовом ящике письмо из лагеря. Вывод напрашивался один: Людмила продолжала переписку с Костей, она успела сообщить ему свой новый адрес.
После недолгого размышления Станислав бросил конверт обратно в ящик. Пусть Людмила сама обнаружит письмо. Интересно, что она скажет по этому поводу?
Людмила не сказала ничего. Она вообще утаила от Станислава факт получения письма. И тогда за утренним чаем Станислав, сказал (не мог смолчать):
— Кажется, в ящике лежало письмо…
— Да, — поспешно ответила Людмила. — От подруги… вместе учились. Когда-то…
— Подруга тоже сидит?
Людмила покраснела, вскочила со стула, закричала:
— Читать чужие письма подло!.. Какое тебе дело до моей переписки?!
— Мама, не надо! — заплакала Оля; девочка спокойно играла в углу комнаты с куклами, пока не услышала звонкий голос матери.
— Я сейчас перестану, доченька… Сейчас… — На глазах у Людмилы выступили слезы. Она продолжала кричать: — Это подло… мерзко… распечатывать чужие письма.
— Я не распечатывал, — Станислав жалел теперь о том, что достал письмо из ящика, о том, что довел Людмилу до истерики. Это был не первый случай, когда Людмила теряла почву под собой; но, пожалуй, впервые Станислав видел ее в слезах. — Извини, Людочка. Я не хотел. Конечно, ты можешь переписываться с кем хочешь, это твое право.
В тот же миг она бросилась к нему:
— Нет-нет, ты прав, Стасенька, ты по-настоящему прав!.. Я не знаю, что на меня нашло, мне так стыдно… Ты сто раз прав, и ты прав, что ревнуешь меня к этому человеку. Даю тебе слово, что я не напишу больше Косте ни одной строки, ни единой!.. Мне очень, очень стыдно перед тобой!.. — Она обнимала его, а Станислав старался высвободиться из ее объятий, он спешил на работу. — Все же ты на меня обижаешься, да? Ты меня не простишь, да?
— Не обижаюсь, но мне надо идти.
«На что я должен обижаться? — думал он по дороге на фабрику. — На то, что она пишет этому человеку, или на то, что попыталась солгать?» Но ведь и сам он поступил не очень честно. Оставить письмо в почтовом ящике вместо того, чтобы положив его на стол! Если бы Людмила увидела, что Станислав знает о письме, разве стала бы она лгать? Выходит, что на эту мелкую ложь она была спровоцирована им. Кто же должен нести ответственность? Но в таком случае возникает другой вопрос: зачем Людмила по-прежнему переписывается с Костей? Что дает ей эта переписка? Моральное удовлетворение или что-то большее? Может, Людмила действительно пишет ему просто из жалости?
Станислав ничего не решил. Он только постарался уверить себя в том, что подобное не должно больше повториться, что он никогда не станет интересоваться перепиской жены и пусть все идет так, как идет. Возможно, общение Людмилы со своим бывшим мужем (или кем он там ей приходится) — это маленький спектакль, в котором она участвует только потому, что ей скучно. А Людмиле действительно было скучно — этого нельзя отрицать. Походы в кино не занимали много времени, телевизор они пока не могли купить, потому что, по ее выражению, «есть много других дыр»: ему нужно было купить новое пальто, ей — новые костюм и туфли, Оленьке — новую шубку, новые туфли и колготки, колготки, колготки. Большая же часть зарплаты уходила на еду.
