Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович
Снова оживает недавнее: дождь шелестит за стеной, ночь, воет сирена, и где-то бродит Тавров… А сейчас он здесь. Вскочить бы с постели, перебежать через мост, мимо темных тополей и спящих домов… Наверно, он также не спит. Может быть, ходит из угла в угол по тихой комнате или ушел в горы, на фабрику. Что, если он стоит тут, под окнами?! Ольга уже готова встать, чтобы выглянуть в окно… «Ах, глупая!» — говорит она себе и проводит ладонями по пылающему лицу.
Почему она не поцеловала его на дорожке, где воздух насыщен запахами увядающих трав и листьев? Среди кустов и деревьев сереют кое-где плетни крохотных огородиков, оттуда тянет шафраном и вялым укропом. И звезды там над купами тополей…
Бьет пять часов, шесть… Молодой сентябрь не торопится с рассветом. Однако небо уже мутнеет. Золото звезд осыпается и, падая, звенит вокруг. Или это бьют часы?..
Когда Ольга проснулась, Иван Иванович уже ушел на работу; она встала, старательно оделась, привела в порядок комнату, но странно было заниматься будничными, обычными мелочами, когда вся жизнь стронулась с места. Потом так же обычно она пила на кухне кофе со сливками, который продавался здесь в консервных банках. От ярко-красной спирали электрической плитки струился легкий жар, тепло шло и от чашки с кофе, которую Ольга держала в обеих ладонях.
Небо за окном обещало дождь; ветер, вдруг поднявшийся, нес пыль, молодая женщина рассеянно смотрела сквозь закрытые наглухо створки на серое небо, на красную гвоздику, увядшую в горшке на подоконнике, и думала о Таврове, о своем незаконченном очерке и предстоящем тяжком разговоре с мужем.
«Я прежде закончу работу, а потом буду разговаривать с ним, — решила она. — Если разволнуюсь, то ничего не сделаю».
С этой мыслью Ольга достала тетрадку с пометками Таврова на полях, несколько листов чистой бумаги и направилась к письменному столу.
Когда в квартире зазвенел телефон, не о времени вспомнила она сразу, а о необходимости откровенного объяснения с мужем, нехотя взяла трубку, но едва поднесла к уху, точно живой водой омылось преображенное лицо, губы раскрылись в улыбке, и несвойственный ей, но всем идущий румянец окрасил щеки.
— Да, говорите! — сказала она по-особенному зазвучавшим голосом. — Да, я вас слушаю!
Человек на другом конце провода мог воспринимать ее слова по-иному: — «Да, я вас люблю! Да, я о вас думаю!»
Тавров так и переводил их и оттого радостно, по-видимому, улыбаясь, сообщил совсем нерадостную весть:
— У нас сегодня было заседание… Получена телеграмма — вызов из треста. Нет, нет! Меня не отзывают совсем! — крикнул он, словно почувствовал испуганное движение Ольги. — Нас человек шесть срочно вызывают в Укамчан на совещание по программе четвертого квартала. Это из всех приисковых управлений. Сейчас уже выезжаем. — На этих словах Тавров осекся. — Дней на пять.
— Выезжаете? — Ольга растерялась, будто было сказано — не дней, а лет на пять.
— Я уже на пороге. — Он снова безотчетно обрадовался печали, прозвучавшей в ее голосе. — Машина ждет.
— Ждет… — Она все еще собиралась с мыслями.
— Ольга!.. — позвал Тавров и умолк: приисковые телефонистки любили подслушивать разговоры.
— Да, — отозвалась влюбленная женщина, чутко улавливая его колебание. — Я ни в чем не раскаиваюсь. Все так же, как вчера!
Когда она положила трубку, мысль о том, что его не будет ни сегодня, ни завтра, подавила ее. Она нуждалась сейчас в поддержке, а он уезжал почти на неделю. Ей захотелось побежать на квартиру Таврова — можно еще застать его! Но он сказал: «Машина ждет». Разве мог он так сказать, если бы имелась хоть маленькая возможность увидеться перед отъездом? Значит, собрались, говорили, говорили и прямо с заседания перекочевали в машины. Лицо Ольги немножко просветлело, но сердце ныло не переставая. Только теперь она по-настоящему поняла, какое большое место занял постепенно Тавров в ее жизни. Еще недавно чувства ее двоились, теперь он притянул ее целиком со всеми помыслами. Дальше она должна была идти с ним вместе. Но для этого надо было порвать прежнюю связь с человеком, который по-своему тоже крепко любил ее.
«Не могу я обманывать ни его, ни свои чувства!» — подумала Ольга.
Возле дома, а потом на крыльце послышались знакомые твердые шаги, и точно ветром сдуло Ольгины бумаги и тетрадки с письменного стола.
Иван Иванович нашел ее уже в спальне: она доставала из шкафчика туфли. С минуту он задержался в дверях, пытливо всматриваясь в склоненное лицо жены. Ее сдержанность задела его вчера, и вот опять ни ласки, ни привета. Туфли срочно понадобились…
— Почему ты не позвонила мне сегодня?
— Я не спрашиваю, почему ты мне не позвонил, — ответила она холодно.
— Был очень занят.
Ольга промолчала. Она уважала работу мужа, но ведь и сама не бездельничала. Однако ее дела для него не интересны, он требует внимания только к себе.
— Нагулялась! — сказал он с горечью, не дождавшись ответа.
Ольга, закончив возню с туфлями, стремительно выпрямилась, охваченная каким-то дерзким отчаянием:
— Да, нагулялась!
Ее наступательный тон и вид тяжело подействовали на Ивана Ивановича: его явно вызывали на ссору, а он, заметив это, отступил, угнетенный почти открытой враждебностью жены.
«Ну, спроси меня. Я все тебе скажу!» — выражало неузнаваемо чужое лицо Ольги.
«Не могу. Неправда, ведь ты любишь меня! — взмолился растерянный голос в душе Аржанова. — Я не хочу думать иначе. Верю: никого и ничего постороннего нет между нами».
Взаимное напряжение ослабело.
— Что ты все злишься, Оля! — вырвалось у Ивана Ивановича с мягким укором.
— Я?.. Нет, я совсем не злюсь!..
71Прошло три дня. Пять дней прошло… За это время Ольга закончила очерк и сама перепечатала его на машинке по всем правилам: на одной стороне листа, с большими полями слева для редакторских заметок. Когда она приготовила пакет для центральной газеты и уже собралась отнести его на почту, то с минуту стояла, глядя на свое послание, словно не веря собственным глазам. Опубликуют или нет — еще вопрос. Но вот она написала. Здесь результат большой вдохновенной работы! Это уже было счастьем!
И вдруг жена хирурга затосковала, перестала выходить из дому, сразу как-то опустилась. Миновало время командировки Таврова, он вернулся… Ольга узнала об этом от Елены Денисовны, обеспокоенной ее странным состоянием и искренне заботившейся о ней. Неделя прошла после памятной вечеринки у Павы Романовны, другая началась… Звонил телефон… Ольга не подходила к нему, только руки ее слегка суетились, когда она вслушивалась в его дребезжание. Неприбранная, с потухшим взглядом, она то ходила из комнаты в комнату, то сидела в углу дивана, зябко кутаясь в теплый халат. И погода заскучала по-осеннему. Зарядили дожди. Помутнели плакавшие с утра До ночи оконные стекла.
— Что с тобой, Оленька? — спрашивал доктор, тоже совсем помрачневший.
— Ничего. Просто так, — твердила в ответ Ольга.
Однажды Иван Иванович привел невропатолога, но Ольга наотрез отказалась от врачебного осмотра.
— Просто хандра. Пройдет и без лечения, — сказала она, с враждебным видом поглядывая на невропатолога, а заодно и на мужа.
— Я пропишу вам все-таки успокаивающие капельки, — дружелюбно говорил Валерьян Валентинович, словно не замечая угрюмого недоверия Ольги, так несвойственного ей раньше. — Хороши утренние обтирания водой комнатной температуры. Гулять надо побольше…
— Да, холодные обтирания до пояса, почаще бывать на свежем воздухе, и всю хандру как рукой снимет, — повторил он перед уходом.
— Не нужно мне никаких капелек! — сказала Ольга, рассматривая свои похудевшие руки.
Колечко, которое она рассеянно вертела, легко соскользнуло с ее пальца и, звякнув, покатилось под диван. Ольга не шевельнулась, чтобы поднять его; слезы хлынули по ее осунувшемуся лицу.
— Мне ничего не нужно, — прошептала она.
Ивана Ивановича неожиданно осенила догадка:
«Неудача на литературном фронте». Почти обрадованный этой мыслью, доктор подсел к жене, обнял ее:
— Поделись со мной, что тебя мучает. Ведь я твой самый преданный друг! Опять тебя литераторы оттолкнули?
Ольга потрясла головой, мягко, но настойчиво высвободилась из рук мужа.
— Не спрашивай меня ни о чем, — тихо сказала она. — Дай мне самой войти в норму.
Прошло еще несколько дней. Ольга по-прежнему отсиживалась дома. Однажды она вынула из стола свои записные книжки, последние заметки, сделанные на ходу. Лицо ее оживилось, когда она просмотрела их. Здесь было много еще не использованного, нужного и свежего для газеты. Можно поработать, сидя в четырех стенах. И Ольга начала писать… На этот раз она действовала, словно ювелир, кропотливо, любовно подбирая каждое слово, взвешивая каждую фразу и мысль. Она не спешила: за целый день сделала маленький набросок в несколько десятков строк, но работа заняла и увлекла ее.
