Василий Цаголов - За Дунаем
— А моя голова останется на своем месте, если я выполню все? — спросил турок, а сам проклинал себя за то, что выбрал такое открытое место.
— Конечно, останется! Христо-воевода верен своему слову.
— Знаю, знаю!
Гайдук снова обратился к предводителю.
— Как только твои люди отойдут отсюда, наши выйдут из церкви и пойдут в обратном направлении. Если ты согласен с нашими условиями, так брось кончик бунчука на ковер. А если нет, так сунь его за пазуху.
Осман-ага поднял кончик бунчука, подумал и бросил на ковер...
Из-за горы показалась дружина Христо, И турки спешно удалились.
36
В нужде прошла зима, вьюжная...
Ханифа ждала ребенка, и свекровь не разрешала ей заниматься хозяйством. «Береги внука, порадуй меня... Пусть девочка родится в другой раз, а сейчас подари моему дому мужчину»,— горячо просила старуха и с каждым днем становилась все заботливей и нежней к невестке.
Наступила весна. Она была в тот год особенно ранней. Старики говорили, что давно не видели такой погоды. Уже в конце февраля сошел снег, и те, у кого была земля, заговорили о севе. Знаур все еще надеялся на то, что Тулатовы позовут его, и не раз выходил за село. Он с тоской наблюдал, как парила земля.
В этот день Знаур с утра собрался отправиться в город в надежде найти работу. Но замешкал и уже не мог уйти во Владикавказ. По улицам села носились глашатаи:
— Война! На нихас!
— Война! На нихас!
Люди, забыв о возрасте и приличии, обгоняя друг друга, бежали к нихасу, навстречу страшной вести. Во всем селе, быть может, только Знаур никуда не спешил и остался равнодушным к тревоге людей. Он вынул кисет, неторопливо набил самосадом короткую трубку и уселся на соху. Глубоко вдыхая в себя дым, он ногтем большого пальца отколупывал с лемеха ржавчину. Голоса на улице давно стихли, но Знаур не думал о сходе. Обеспокоенная мать украдкой наблюдала за ним, не смея, однако, спросить сына, что с ним. Докурив трубку, Знаур продул ее и, ничего не сказав, вышел из дома. Когда он пришел на нихас, говорил приезжий русский.
— Вполне сознавая, что всякий живущий в государстве и пользующийся его законами должен помочь ему в минуты опасности...
Знаур подумал, что наступили теплые дни и земля хорошо прогрелась... Сейчас бы только сеять.
— Желающих пойти охотниками в формирующийся полк прошу отойти вон к тому тополю,— приезжий указал рукой, и все оглянулись на дерево.
Толпа раскололась: к тополю пошли мужчины, что помоложе, это была добрая половина собравшихся, и приезжий сокрушенно покачал головой, о чем-то поговорил с приставом.
Добрые люди,— сказал по-осетински пристав...— Надо всего пять человек! Желающих поехать на войну много и в других селах. Прошу старших отобрать самых сильных и выносливых. Они уйдут в чужую страну. Не всякий всадник выдержит, подумайте об этом.
Тогда кто-то крикнул из толпы:
— Жребий!
И народ поддержал:
— Правильно!
— Пусть каждый вытянет свое счастье!
Снова Знаур остался безучастным ко всему. Сдвинув на лоб шапку, он выбрался из толпы. Никто не обращал на него внимания.
Он шел, ссутулившись, и его думы были далеки от происходящего. Какой уж день в доме питались халтамата и похлебкой. Хорошо, появилась крапива... Знаур уже не мог видеть сломленную горем, постаревшую мать, слышать по ночам ее стоны. И Ханифа не спала, страдала за того, чью жизнь носила в себе.
На том углу, где нужно было свернуть на свою улицу, Знаур постоял немного и, не поднимая глаз от дороги, прошел мимо, в сторону поля. За аулом, до самого горизонта, простирался зеленый ковер. Знаур водил рукой по густой траве. Она тянулась к солнцу. Раздвинув траву, он сунул руку в рыхлую землю, набрал горсть чернозема и вернулся в аул. Дома его нетерпеливо поджидал Бекмурза. Шурин расхаживал по двору и был чем-то взволнован.
— Ты где пропадаешь? — спросил он.— Я вытянул жребий!
— Какой жребий? — переспросил Знаур и еще сильнее сжал руку с землей, спрятал ее за спину.
— Ты что, не слышал? Поеду воевать с турками!
— А-а,— рассеянно протянул Знаур.— А ты скоро вернешься?
— Откуда мне знать это!
— Старики тоже едут?
— Нас всего пять человек!.. Ха-ха! А ты знаешь, Сафар тоже вытянул жребий. Его заставил русский, и ему некуда было деваться. Э, как он побледнел. Не хочет воевать за русского царя. Конечно, у него в доме есть все, кроме нужды,— говорил горячо Бекмурза.— Послушай, а может, ты пойдешь вместо него? Если останешься жив, придешь домой с деньгами. Обещали платить фуражные, порционные, приварочные, чайные, дровяные... Фу, даже перечислять устал! И если убьют твою лошадь, то царь уплатит за нее. Да я десять коней отобью! А ты думаешь, зачем я иду на войну? Нужен мне царь вместе с турками. Но, может, мне повезет, и я найду там счастье... Если не убьют, то обязательно разбогатею,— понизив голос, добавил Бекмурза.
«Э, да он, кажется, дело говорит! А что, если и я попытаю счастья»,— Знаур впервые после женитьбы на Ханифе по-простецки обнял своего шурина. В другой раз бы он посчитал это за дерзость. Но сейчас друзья были взволнованы.
— Конечно, как я не догадался сразу! А он захочет?
— Попробуй уговорить его,— Бекмурза обрадовался тому, что Знаур согласился.— Бери коня и скачи к Сафару, пока кто-нибудь другой не поспешил к нему. Только сумасшедший может упустить такое счастье.
Осадив коня у дома Тулатовых, Знаур громко позвал Сафара. Ему в ответ залаяли собаки. Всадник от нетерпения мял поводок, потом спрыгнул на землю, прошелся вдоль ворот. Наконец, вышел Сафар.
— Добрый день, Сафар!
— Ну, здравствуй!
У Сафара было мрачное лицо, и Знаур почувствовал сердцем, что тот согласится уступить ему свое право ехать на войну. И его осенила мысль: «Не хочет он ехать... А если я с него потребую плату? Думаю, он согласится на все».
— Слышал, ты вытянул жребий,—проговорил Знаур, специально растягивая слова.
— А ты радуешься этому?
— Хочу умереть за русского царя вместо тебя, Сафар. Ты не женат, кто продлит твой род, если пуля турка попадет в тебя? — Знаур пожал плечами.— Моя жизнь стоит всего две десятины земли. А у вас ее много.
Оживился Сафар, не мог скрыть от Знаура, что его слова пришлись ему по душе. Куда девалась его важность.
— Люди будут смеяться,— произнес Сафар.— В нашем роду не было трусов. Вот если бы народ узнал, что ты очень просил и я долго не соглашался... Что-нибудь такое, а?
— Хорошо, Сафар, скажу людям, что я валялся у тебя в ногах. Боюсь только...
— Ты уже раздумал?
— Видишь ли, на войне не всем и не всегда везет, могут убить! Турки не пожалеют и меня... Понимаешь, Сафар, умирать за две десятины не хочется.
— Э, а разве я тебе обещал две десятины? Нет, столько я не дам.
— Как хочешь, Сафар. У твоего отца много земли и всего один сын!
— Одна десятина! Земля теперь в большой цене!
— Две! Ну, если ты не хочешь спасти свою жизнь за две десятины...
— Нет! Я мужчина и не боюсь смерти!
Вспомнил Знаур мать, Ханифу, пустой ларь, халтамата, похлебку...
— Ну, хорошо, полторы,—глухо сказал он.— Подумай, Сафар, я не спешу на тот свет.
— Одна десятина!
Лицо Знаура побагровело, одним махом он вскочил в седло.
— Отдай голову за русского царя сам! — и только он взмахнул кнутом, как Сафар протянул к нему руку.
— Постой... Хорошо, полторы!
Ударили по рукам, стараясь не смотреть друг другу в глаза.
Гикнул Знаур, и конь сорвался с места.
А вечером пришел Бза. Он ходил по двору, и никто из женщин не смел показаться ему на глаза. Знаур же стоял в стороне и следил за стариком в ожидании, когда тот, наконец, заговорит. Не мог понять Знаур, сердится на него Бза или станет давать напутствия.
Как бы там ни было, а уж Знаур теперь спокоенз если даже он не вернется с войны, так мать и жена имеют свою землю, ведь полторы десятины для них целое богатство. Будут они сеять кукурузу. А если еще между кукурузой посадить и фасоль, так это совсем хорошо. U, он знает: мать и Ханифа и ночевать будут в поле. Бабу тоже оценит его поступок.
Дай бог многих лет жизни царю. Почему только он немного раньше не начал войну с турками? Хорошо, что жребии вытащил Сафар! На счастье Знаура, Сафар оказался трусом. Боится он за свою шкуру. Еще бы! Пуля и шашка не станут разбирать, кто ты: алдарский сын или родился от работницы в хлеву. Наверно, Сафар будет говорить всем, что Знаур надоел ему и он, Сафар, уступил ему свое место в осетинском дивизионе.
Ну а Знауру теперь нечего думать об этом. Жена родит сына и тем продолжит род Коняевых. Эх, пришел бы только Бабу. Поговорить бы с ним, рассказать, что на душе, посоветоваться...
— Разве я умер и не у кого тебе было спросить разрешения?
Голос Бза прервал думы Знаура, и он обратил взор на старика. Бза стоял посреди двора, опершись правой рукой на палку.
