Василий Цаголов - За Дунаем
На нихасе все уже были в сборе. Мужчины, внешне проявляя полнейшее безразличие к Кубатиеву, вполголоса, сдержанно шутили между собой.
— Эй, Бидзеу, отчего у тебя такие жирные губы?
— А разве вы не знаете? Он всю ночь ел шашлык.
— Один? Почему же никого не пригласил к себе?
— Ждал русского, а тот уехал к Кубатиевым.
— Ну, ладно, вот уедет начальство, и мы ему вспомним!
Кто знает, как долго продолжались бы шутки в адрес сельского курьера, не крикни пристав:
— Бидзеу, а где Царай Хамицаев?
— Здесь он. Где же ему быть! — отозвался курьер.
— Не вижу! — повысил голос Кубатиев.
— Брат Царая пришел,— ответил курьер.
— Пусть сам Царай явится,— потребовал Хаджи-Мусса.
Тут же раздались возмущенные голоса собравшихся:
— Его брат давно уже не мальчик.
— Ты зачем нас оторвал от дела?
— Говори, что тебе понадобилось от нас?
— Чего мы стоим, пошли по домам!
Кубатиев прошелся взад-вперед и присел на пригорке, широко расставив ноги. Рукава черкески засучены по локоть, словно для того, чтобы показать новый бешмет из белого тонкого сукна. Между колен с запястья толстой руки свисала плеть. Полы черкески небрежно отброшены назад. Низкая каракулевая папаха надвинута на лоб.
Аульцы толпились шагах в пяти от него и с тайной надеждой посматривали на старших, от которых ждали услышать хоть одно слово, чтобы знать, как вести себя.
— В последний раз повторяю: каждый из вас должен заплатить серебром за пастьбу скота в Хоресе.
Кому и сколько платить, можете узнать у писаря Георгия Будаева! Завтра в это время соберетесь здесь... Теперь назначаю срок я, и тот, кто осмелится не прийти...— пристав потряс в воздухе плетью,— пусть потом никто не скажет, что Хаджи-Мусса жесток!
Кубатиев поднялся, похлопал рукой по мягкой кобуре пистолета и, заложив руки за спину, пошел к своему коню. Вдогонку ему посыпалось:
— Не приезжай!
— Хорее — земля наших отцов!
— Ничего ты не получишь, даже если придут с того света все твои предки!
— Будь проклят ты и тот, кто тебя прислал!
Хаджи-Мусса остановился, затем всем телом, по-
волчьи, развернулся к людям:
— Против царя? Да я вас... Сгною!
Аульцы умолкли. Глухой рокот реки из пропасти слышался отчетливее...
Разошлись не сразу.
39
Сделка между Сафаром и Знауром состоялась. В селе об этом узнали, но никто не решился высказать свое мнение.
Потом Сафар и Знаур съездили в город к атаману, и тот, после разговора с Тулатовым с глазу на глаз, велел Сафара из списка исключить, а вместо него зачислить в осетинский дивизион Знаура.
Так Кониев стал охотником и начал готовиться к отправке в полк. Времени у него осталось немного, и он несколько раз ходил к Сафару по поводу обещанной земли. Сафар уверял, что в день отправки в полк выделит Знауру полторы десятины, как и договорились.
И вот настала последняя ночь перед уходом охотников в полк. Мать была взволнована, однако старалась казаться спокойной. Она нарочито строго велела сыну отправляться спать, а затем послала на покой и невестку.
— Нечего мешать мне. Иди, завтра тебе рано вставать...
Конечно, при других обстоятельствах она бы так не поступила. Но теперь... Муж Ханифы уходил на войну, и разве мог кто-нибудь сказать, когда он вернется?
Оставшись одна. Фарда открыла сундук, присела возле него на корточки, и вспомнился ей далекий осенний день...
... Туман придавил к земле все живое. Моросило. В доме стоял плач. На полу лежал отец Знаура. Под ним была постлана его черная бурка. Убили единственного кормильца, а кто совершил злодейство, так и не узнали... Некому было мстить за его смерть...
Фарда держала в руках черкеску, которую сшила мужу в тот черный год. Вынула бешмет, кинжал в серебряных ножнах и, опершись на край сундука, поднялась. У нее подкашивались ноги, и она опустилась на пол.
Знаур лежал рядом с женой и, прижавшись щекой к ее горячему лицу, шептал:
— Сына хочу... Не посрами моего имени. Сбереги мальчика!
Ханифа знала, что если произнесет хоть одно слово, то не удержится от слез. А разве ей можно рыдать сейчас? Не покойника же оплакивает.
Муж водил шершавой ладонью по ее плечу и шептал:
— Сына хочу! Сына Г
Всю ночь они не сомкнули глаз, говорили мало и только о сыне.
На рассвете к ним явился Бза. Старик принес племяннику новое седло.
— Кониевы не хуже других,— с гордостью сказал он.
Отец Фаризат подарил Знауру пояс с серебряными брелоками. Потом пили подогретую араку с перцем и произносили тосты, желая счастливого пути Знауру и всем, кто уезжал на войну. Первый раз в жизни Знаур в присутствии старших выпил и даже чокнулся с Бекмурзой.
— Ну а теперь пойдем в поле, там Сафар нас, наверное, ждет,— сказал Бза.
Но напрасно было беспокойство: Сафар еще не пришел. «За свою же землю я должен отправиться на смерть вместо Сафара... Подлое племя, а не люди»,— негодовал в душе Знаур.
Накануне он договорился с Бекмурзой. что Борхан даст быков вспахать землю, которую получат Коние-вы в собственность от Тулатовых. поможет убрать урожай. «Вот вернусь с войны, привезу с собой богатство, прикуплю у тех же Тулатовых еще земли и заживу не хуже Сафара. А пока полторы десятины хватит. Да и мать Бекмурзы не чужая мне... Как-никак, а ее дочь подавит мне сына».— рассуждал Знаур. нетерпеливо поглядывая в сторону села, не появится ли Сафар. Бза и Бекмурза расхаживали вокруг яблони-дички и о чем-то разговаривали.
Но Сафар не шел, и Знаур начал беспокоиться. В полдень записавшиеся в полк охотники должны были отправляться во Владикавказ, а он еще не сделал главного: не получил землю, ради которой согласился ехать воевать с турками.
— Эй, Знаур, сходи к Сафару, не сидеть же нам до вечера,— крикнул Бза.
«Почему не пришел Сафао? Он же сам сказал, что будет ждать меня здесь».— Знаур быстро зашагал по пыльной дороге к дому Тулатовых. Как всегда, пришлось долго стучать, но никто не отозвался, и тогда Знаур перемахнул через высокий забор. Во дворе не было ни души. Быстро пробежал к дому, открыл дверь и остолбенел: Сафар лежал на кровати, задрав ноги на высокую спинку.
Не ожидал Сафар прихода Знаура, растерялся, не мог попасть босой ногой в чувяк. Знаур перевел взгляд на стену: за спиной Сафара висели кинжал, ружье, сабля.
— Ты заставил себя ждать, Сафар,— проговорил Знаур, чувствуя что-то неладное.
— О, сейчас, сейчас, Знаур... Иду, как я забыл! — бормотал Сафар.— Думал, что еще рано... Подожди, дай одеться.
У него трясся острый подбородок, тонкие губы скривились. Наконец он всунул ногу в чувяк и порывисто вскочил. На бледном лице появилась зловещая улыбка.
— Тулатовы к холопам не ходят, Знаур!— запальчиво крикнул Сафар в надежде, что его услышат в доме и придут на помощь.— Кто тебя впустил сюда? Убирайся вон!
— Ты обещал землю за мою жизнь, я отдаю ее тебе за полторы десятины, — Знаур прикинул расстояние, отделявшее его от Сафара. — Тебе не стыдно так скупиться?
— Ха-ха! Землю я ему обещал! Где у тебя свидетель? А? Ты сам захотел умереть за русского царя,— Сафар провел рукой по бритой макушке.— Ну и иди, причем же тут Тулатовы и их земля? Ты привык быть ишаком, и не все ли равно у кого...
Знаур прыгнул вперед, сбил с ног Сафара и, пока тот поднимался, выхватил из ножен кинжал, но не вонзил в обнаженную грудь обидчика, дал Сафару возможность подняться на ноги. Сафар встал не сразу, а когда увидел в руках Знаура кинжал, присел, прикрыв лицо руками, запричитал.
— Не надо, Знаур... Пощади, погорячился я! Пусть лучше меня накажет бог...
— Вставай, собака!
— Нет. нет... Пощади! Идем, три, пять десятин дам,— Сафар порывисто вскочил и кинулся к выходу.
В дверях остановился, и в тот момент, когда оглянулся, удар кинжала оборвал его вопль. Вытер Знаур сталь о полу отцовской черкески, надетой впервые, и переступил через распластавшееся тело Сафара. Устало прошел через двор. Здесь его окликнул старый слепой отец Сафара; Тулатов стоял в дверях кунацкой.
— Сафар, это ты? Но почему ты шаркаешь?
Сгорбившийся Знаур прошел мимо, медленно отодвинул засов и уже на улице услышал, как тревожно звал Тулатов:
— Эй, кто в доме? Что случилось?
В конце улицы Знаура поджидали Бза и Бекмуоза.
— У тебя на руках кровь...— бросился к зятю Бек-мурза.
Бессознательно посмотрев на свои руки, Знаур понял весь ужас случившегося, схватился за голову, застонал.
— Ты убил Сафара? — был вопрос Бза.
— Убил! Да, убил! — яростно закричал Зняул.— Он обманул меня! Назвал ишаком... Землю! Землю.,,
40
Хаджи-Мусса был разгневан. Он стоял на горке и смотрел на опустевшие дворы. Никто не явился к нему в назначенное время. Казалось, аул вымер. Тогда два стражника въехали в аул с разных концов и начали стучать в калитки, стучали до тех пор, пока к ним не выходил хозяин. Под угрозой немедленной расправы стражникам удалось, наконец, к полудню собрать мужчин на нихас.
