Лидия Вакуловская - И снятся белые снега…
— Вы догадливы, — сказала Ася.
— Хоть это тоже комплимент, но я не обижаюсь, — он смотрит на нее по-прежнему просто и дружески.
Спустя минуту он спрашивает:
— Признайтесь, не было бы этого пасквиля на меня, вы бы не приехали? Я вас, газетчиков, знаю. — Он шутливо грозит ей пальцем. — Напиши вам что-нибудь хорошее, смотришь — десять строчек в газете дали. А сообщат, что там-то и там живет эдакий негодяй, вы сразу туда и целый подвал строчите. Так или нет?
— В общем нет, но бывает и так.
Ася вымыла чашки, поставила в шкафчик посуду. А дальше чем заняться? Посмотрела на часы: девять вечера. Ого, уже десять часов она сидит у Тюрикова! Десять часов назад началась пурга. Конца ей, кажется, не видно. Может, взяться за статью? Нет, сегодня начинать, пожалуй, не стоит. Тогда чем же все-таки заняться?
Тюриков, словно подслушав ее мысли, предлагает:
— Хотите, покажу свое семейство?
Вот и нашлось занятие.
— С удовольствием, — соглашается Ася.
Они перебрались в комнату. Здесь гораздо холоднее. Не один, как на кухне, а два угла комнаты сверху донизу облепила изморозь. Одна стена выходит на север, и в эту степу неистово колотит ветер. Но в комнате уютно. На стенах — две шкуры нерпы, «Девятый вал» Айвазовского. На полу — большущая шкура белого медведя. Кровать покрыта пушистым зеленым одеялом. Шкаф для одежды. Ничего лишнего, и все на своем месте. На письменном столе — лампа под оранжевым абажуром. А рядом с лампой… что это? Да, да, обыкновенная вышивка. На куске полотна, натянутом на легкий обруч, зеленеет тундра, а чуть поодаль, над высокими сопками, повисло оранжевое солнце. Вышивка не закончена, у солнца пока что недостает одного бока, и в том месте, где должен быть бок, торчит игла с коротенькой ниткой в ушке.
Ася переводит удивленный взгляд с вышивки на Тюрикова.
— Это вы?! Ой, как здорово! — Она не в силах скрыть восхищения. — Честное слово, здорово!
— Ерунда, — говорит Тюриков. — Балуюсь на досуге. Совсем не мужское занятие.
— Пусть не мужское, зато какая будет картина! — восторгается Ася. И думает! «Он просто удивительный человек!»
Тюриков немного смущен. Он прячет вышивку в ящик стола и извлекает оттуда пузатый альбом.
— Начиная от дедов, вся родословная здесь, — прихлопывает он рукой по альбому. — Вам объяснять?
— Конечно, иначе не пойму, — отвечает Ася.
Фотографии разместились в хронологическом порядке.
Сперва — коричневые, с виньетками, на плотной бумаге. Дед Тюрикова в молодости. Бабка в молодости. Дед жены, бабка жены. Деды в молодости носили бравые усы. Молодые бабки украшали высокие прически массивными, похожими на вилы гребнями. Потом потянулись отцы и матери по обеим линиям. Они чинно восседали в деревянных-креслах и просто на скамейках, окруженные многочисленными домочадцами. Бумага этих фотографий была попроще, над ними не так усердно трудились ретушеры.
Ася перевернула следующий лист в альбоме. Большеглазая полная женщина в легком платье держала на руках мальчика.
— Жена и сын, — сказал Тюриков.
Мальчик был вылитый отец: крупный, с выпуклым лбом, пухлыми губами.
— Он с мамой летит? — спросила Ася о сыне.
— Нет, остался у бабки, — сказал Тюриков. — Не хочется срывать с занятий. А главное, Запорожье — не Северный, там культуры больше, а заодно и витаминов.
Ася кивнула: да, конечно, ребятам нужны и витамины, и солнце, и речка летом. Хотя на Севере тоже полным-полно детишек: и тех, что здесь родились, и тех, кого привезли сюда родители. И, надо сказать, что все они растут, живут и чувствуют себя неплохо. Но это вовсе не значит, что Тюриков непременно должен забирать в Северный сына. Правда, она не сомневается, что он со временем это сделает. Человек, которого потянула на Север романтика, обязательно захочет приобщить к этой романтике своего Андрюшку или Сережку. А в том, что Тюрикова привела в их края романтика, Ася нисколько не сомневалась. Она выросла на Севере и считала, что все, кто живет здесь или приезжает сюда, приезжают и живут только потому, что влюблены в Север… И потому, что она так считала, она спросила Тюрикова:
— Вы, наверное, теперь жалеете, что так поздно покинули свое Запорожье? Столько лет потеряли. Но я знаю одного человека, — его в пятьдесят забросила сюда романтика, и он говорит, что только здесь стал по-настоящему счастлив.
Тюриков поднял на нее глаза.
— Сколько вам лет, Ася?
— Двадцать.
— Так вот, когда вам будет сорок, вас уже никуда не забросит романтика. — Он помолчал, затем сказал: — А там, черт его знает: может, и романтика.
— Вы отрицаете романтику в сорок и в пятьдесят лет? — удивилась Ася. — Да я знаю столько геологов, полярников…
Тюриков перебил ее:
— Упаси бог! Ну кто бы заставил меня сюда тащиться, если бы не романтика.
— Вот видите! — победоносно воскликнула Ася.
Асе порядком надоело разглядывать фотографии незнакомых людей. И как только Лука Семенович, взяв пустое ведро, пошел в сени за углем, она поспешила закрыть альбом. Одна фотография выпала из альбома, легла на стол оборотной стороной. Крупными размашистыми буквами разбежалась надпись. Ася машинально прочитала ее: «Никите Буренкову. В память о совместном проживании в доме отдыха «Красный луч». Перевернула фотографию. Прислонившись спиной к березе, стоял Тюриков, щурился от солнца. Потом она слова повернула карточку, еще раз перечитала надпись. И ей вдруг стало жалко незнакомого человека Никиту Буренкова, который по неизвестной причине не хранит у себя эту фотографию, предназначавшуюся именно для него.
Громыхнула дверь, вернулся Лука Семенович.
— Разве это честно? — сказала Ася, протянув ему фотографию. — Подписываете на память и оставляете у себя.
Неужели она сказала такое, от чего следует пугаться? А Тюриков, похоже, испугался. Вернее, испугались его глаза. Они вдруг округлились, метнулись по сторонам, прищурились, снова метнулись.
— Что вы на меня так смотрите? — растерялась Ася.
Она поняла, что поступила некрасиво: она не имела права читать надпись на чужой фотографии, да еще лезть со своими умозаключениями.
— Да нет… я так, — ответил наконец Тюриков. — Он уехал раньше срока, Буренков. Не успел отдать.
Фу ты! Выходит, никаких неприятных воспоминаний, связанных с этой карточкой, у Тюрикова нет. Это ей просто показалось, что она огорчила его. Вот дура! Ася облегченно вздохнула.
— Ну и метет, — сказал спустя минуту прежним ровным голосом Тюриков. — В дровник снегу надуло — за день не выгребешь. — Он засыпал в плиту сразу ведро угля, сказал Асе: — Давайте подумаем, как нам размещаться. Вы занимайте кровать, а я на кухне на шкурах устроюсь. Идет?
Ася не стала отказываться от привилегии занять кровать хозяина: все равно Тюриков настоит на своем. Спать она решила не раздеваясь: в свитере и брюках теплее. На кровати было два одеяла, на одно можно лечь, другим укрыться, а сверху еще набросить полушубок. Раз Тюриков собирается спать в меховом мешке, одеяло ему не нужно.
Тюриков внес из сеней несколько оленьих шкур, Ася помогла ему расстелить их на полу, возле плиты. На шкуры положили меховой мешок.
— Вот у вас, Ася, здесь много говорят о культуре, — без всякой связи начал он. — Дескать, сейчас в северных поселках появилась армия интеллигенции. А о том, что эта интеллигенция гнилая, молчат.
— Это как же понимать — гнилая? — Расстилая шкуры, Ася наступила ногой на косу и сердито откинула ее за спину.
— Возьмите наш Северный. Кажется, все есть. Тут вам и врач, и учителя, и председатель колхоза, и завклубом, и библиотекарь, и культармейцы. Все они считаются новой интеллигенцией, проводниками культуры.
— Ну да, — подтвердила Ася, поднимаясь с пола.
— А если заглянуть в корень? — Тюриков все еще сидел на корточках на шкурах и снизу вверх смотрел на Асю. Глаза у него стали сухими, ноздри нервно вздрагивали, губы сжались.
Ася ждала, что он скажет дальше, еще не понимая смысла этого разговора. И Тюриков сказал:
— Врач Плотникова крутит с одним летчиком, а у него, по слухам, семья: жена, дети. У Опотче застрелилась жена… Сам Опотче трех слов не свяжет, а руководит колхозом. Учительница Геутваль родила неизвестно от кого ребенка, а сама воспитывает детей. Секретарь сельсовета — форменная дурочка. Хватит примеров?
— Ой, вы наверное, все преувеличиваете! — ни минуты не задумываясь, ответила Ася. — Все это, наверное, слухи.
— Какие там слухи, — он безнадежно махнул рукой. — Об этом знают и в поселке, и в тундре. А что толку? Вот вам и передовая, здоровая интеллигенция.
— Нет, я не верю, — резко качнула головой Ася.
— Вы не верите, другой не верит, — перебил ее Тюриков, — и ни у кого не хватает смелости вывести их на чистую воду.
