Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя
Веруся, возьми вторую веревку, хорошенько привяжи к сосне, потом обведи ее вокруг другого дерева, а свободный конец мне сюда спусти.
Вера послушно проделала все так, как велел ей Савва. Но она ничего не поняла и знала только одно: попался Савва в страшную ловушку. А он между тем снизу спокойно ей объяснял:
Гляди, теперь я новый конец связываю с первой веревкой, вроде кольца получилось, — и готово, могу подниматься. Веруся, я на руках буду подтягиваться по первой веревке, а вторая слабиной пойдет. Эту слабину ты сразу подбирай. Устану — повисну на второй веревке, отдохну. Тут ты не промахни, зажми ее на дереве, чтобы не сдавала она.
Саввушка, а если силы моей не хватит?
Пустую веревку выбирать?
Ты не обманываешь?
Вот смешная! Ну, ступай, Веруся, к дереву. И все время следи за второй веревкой, сразу подбирай слабину.
Боясь, что опоздает, Вера подбежала к сосне и потянула на себя веревку. Она ничуть не подалась, после того как кончилась слабина. И Вере снова стало страшно. Наверно, все-таки ей не вытащить Савву. Отсюда ничего не видно, она не знает, что происходит за кромкой обрыва. И это хуже всего: томиться от невозможности ничем помочь…
А Савва никак не мог оторваться от уступа, чтобы вначале повиснуть на веревке над пропастью. Точно какая-то неведомая сила приковывала его к утесу. Он пробовал поднимать то одну, то другую ногу, а обе вместе поднять никак не мог. Чем дольше длилось это, тем труднее становилось ему не только думать о прыжке, но даже просто глядеть вниз. Ему казалось, что каменная степа опрокидывается.
— Вот так штука, — пробормотал Савва и стал смотреть не вниз, а вверх… Он увидел легко плывущие в небе кучевые облака, с такими круглыми и тугими краями, будто кто их закатал изнутри. И вид этих веселых, торопливых облаков как-то сразу успокоил и придал ему решительности. Повернувшись лицом к скале, Савва тихонько сказал: — У-ух! — подпрыгнул и тут же стремительно понесся спиной вперед.
Каменная стена отдалилась, и на ней Савва увидел гордое, броско написанное слово «СВОБОДА». Счастливые мурашки побежали по телу Саввы. Как здорово вышло! Ему хотелось без конца читать и читать это слово, отодвигаясь все дальше, чтобы еще отчетливее впечатывалось оно в память всей своей внутренней силой и сокровенным смыслом, заложенным в нем. Но в следующее мгновение скала словно бы замерла, а потом начала надвигаться на. него, буквы побежали в сторону, осталась перед глазами только одна — «О», и в середину ее, как в кольцо, летел Савва. Он съежился комочком, ладонями вперед выставил руки, по веревка немного раскрутилась, и Савва ударился о камень плечом.
«Это еще ничего, — подумал Савва, — не сильно вмазало. А второй раз до скалы, однако, уже и не донесет».
И верно, второй размах оказался слабее, желтый песчаник встал у Саввы перед самыми глазами, пахнул своим каменным холодком, но лица его не коснулся.
Вере казалось, что выбирает она какую-то совершенно бесконечную веревку и обязательно вытянет ее пустой, так часто она не чувствовала на ней ничего. Только когда бечева вдруг наливалась свинцовой тяжестью, стремясь вырваться у нее из рук, Вера угадывала, что это Савва повис там, на другом конце, и мгновенно зажимной петлей захлестывала веревку на стволе сосны. Тогда на время сердце ее успокаивалось: он там, не оторвался, не упал в пропасть. А потом натяжение веревки ослабевало, Вера опять начинала ее подбирать и опять мучилась всякими страхами и сомнениями. Еще немного — и она, наверно, побежала бы на кромку утеса посмотреть, что же там с Саввой, узнать, не надо ли ему помочь как-нибудь по-другому. Но в этот момент показалась сперва одна рука, потом вторая и, наконец, багровое от натуги лицо Саввы.
Веруся, подтащи скорее… Мне перехватиться… тут больше не за что…
Она испуганно рванула веревку и, падая в неловком движении на колени, успела все же разглядеть, что Савва как-то боком выкатился на скалу.
Ф-фу-у! Ух ты! — сказал он, тяжело переваливаясь на спину. — Вот мы и дома! Х-ха-раш-шо-о-о…
Надо бы скорее подбежать к нему, но силы Веру оставили теперь совершенно, она лежала, уткнувшись лицом в прохладный брусничник, и горько плакала. Плакала, как и в прошлый раз, терпеливо ожидая, когда подойдет Савва и поможет ей подпяться с земли.
30
Обрубок бревна, через который была переброшена веревка, Савва ногой столкпул вниз. Бревешко долго, очень долго, кувыркаясь в воздухе, летело до подошвы утеса. Ударилось, взметнуло облако пыли и, подскакивая, покатилось по усеянному щебнем откосу к реке.
Чтобы никто не понял, как это делалось, — сказал Савва.
Бидон из-под краски и кисти он унес в лес, запрятал в надежном месте. Туда же положил и мотки веревок.
Возьмем потом когда-нибудь. Пошли домой, Ве-руська.
А краской ты, думаешь, не забрызгался? — спросила она, доставая из рукава обвязанный кружевом платочек. — Давай ототру. Художник! Ну?
Она уже совсем успокоилась. Теперь ей даже не верилось, что были какие-то страхи и сердце щемило тревогой.
Домой они шли, хохоча и распевая песни. Под гору летели прямо ураганом. Радость большой удачи наполняла их. Хотелось скорее, скорее сбежать по крутым спускам. Вознесенской горы, переплыть па пароме Уду и посмотреть, видно или нет из слободы гордое и дерзкое слово «СВОБОДА».
Саввушка, почему ты из товарищей своих никого не позвал, а взял меня? — сияя счастьем, спрашивала Вера. Ее, одну ее, он выбрал в этом большом и трудном деле себе в помощницы!
А ты разве не товарищ мне?
У самого входа в город их встретили два верховых казака. Подозрительно оглядели со всех сторон, но, ничего не сказав, проехали мимо. Один казак зачем-то на четверть вытащил шашку и с силой, так, что она звучно щелкнула, втолкнул обратно в ножны. Вера побледнела. Она всегда боялась оружия.
Красуется, — шепнул ей Савва. — Первое мая. Ждут беспорядков. Хорошо, что мы все свои принадлежности в лесу запрятали.
По парому, то и дело поддергивая просторные шаровары, разгуливал поджарый полицейский. Быстрыми зелеными глазами он просверливал каждого, и тонкие открылки ноздрей у пего настороженно вздрагивали. Дожидаясь, пока с парома на берег сбросят мостки, мужики коротко кидали злые словечки:
Мышкует…
Мил, денег-то у меня нетути… Бабы ехидничали:
Невесту, что ли, себе выбирает?
Больно патлат для этого…
Ему грязную метлу вместо невесты.
Выставив напоказ ноги в лаковых сапогах, в пролетке, забрызганной желтой глиной проселочных дорог, сидел Лука Федоров. Двигая широкими рябыми скулами, смачно жевал серу. Оп корил самых заносчивых острословов:
Чего говоришь? Ты подумал бы. Против кого говоришь? У него на лбу, на фуражке, значок царский. Свою службу нести он государем поставленный. Всех нас бережет. А ты? Э-эх! Креста на тебе нету.
— Купил бы, да не на что.
Ну и гореть тебе в аду, — ярился Федоров.
Гореть вместе будем.
Тьфу тебе, язык проклятый! Савва толкнул Веру локтем:
Эх! Вот этому бы надпись показать.
Сойдя с парома, они зашагали прямо по берегу, чтобы только поскорее увидеть утес. Вот он открылся. Высокий, гладкий, как башня, и чуточку наклонившийся вперед. У Веры дрогнуло сердце. Да неужели и вправду они сейчас оттуда? И Савва висел па тонкой бечеве над таким страшным обрывом? Ой, Саввушка, милый! Она искала глазами надпись и не могла найти. Солнце стояло прямо над горою, и утес еще оставался в тени. На пем вроде бы что-то и белело, а что — различить было нельзя. Савва поймал за штаны куда-то мчавшегося взлохмаченного мальчишку.
Эй, ты! — сказал он ему. — Ну-ка, глянь хорошенько — что это вон там за рекой на утесе белеет?
Парнитяка приложил ладонь к глазам.
А хто его знает. Ничего не белеет. — Шмыгнул носом. — Или знаки какие-то…
И помчался дальше по своим делам.
Стало быть, отсюда, из слободы, не увидят, — вздохнул Савва.
Ну ничего, — печально сказала Вера. — А сколько всегда народу под Вознесенку ходит? Кто-нибудь да увидит.
И они невесело повернули к дому. Полностью замысел их не удался.
По дороге им попадались полицейские, жандармы и казаки. Особенно много было их поблизости от вокзала. Мастерские не работали. Сторож, распахнув горячему солнышку дверь, грелся на пороге проходной будки. Заметил Савву.
С праздничком! — поздравил он.
Спасибо, — ответил Савва. — На работу никто не пришел?
Не-ет! Куды тут. Все на маевку в Рубахинский лог потянулись. А ты чего же один от народа отбился?
Да так, — уклонился Савва. — А потом — не совсем я один.
С девицей можно и во всякое время погулять, — наставительно заметил сторож. — А в такой день надо быть с товарищами.
— Вот и я посчитал так же, — отходя, засмеялся Савва. И у Веры опять в предчувствии большого счастья екнуло сердце.
