Юрий Смолич - Рассвет над морем
Сашка осенило: кажется, он чистил когда-то ботинки этой чудачке.
— Сегодня забастовка! — сердито и с нескрываемым пренебрежением к этой гимназисточке огрызнулся Сашко. — И мы, чистильщики, тоже бастуем! — высокомерно прибавил он. — Сегодня уж сама поломай свой буржуйский маникюр об свои «лодочки»!
Девушка громко засмеялась.
— Ведь ты Сашко Птаха! — сказала она.
— Ну и что? — насторожился Сашко. Эта гимназисточка, оказывается, знала его по имени!
— А то, что у меня к тебе дело. — Девушка бросила быстрый взгляд в одну и в другую сторону. — Я к тебе от Коли.
— Какого Коли? — встревоженно, но по возможности равнодушно поинтересовался Сашко.
— От Коли пяти Столяровых.
Сашка кинуло в жар. Морока с этими девчонками! Не могут сразу по-человечески сказать, надо какие-то там смешки и загадки строить! Но раз от Коли пяти Столяровых, значит девушка комсомолка. Понабирали в пролетарский комсомол разных гимназисточек и барышень-интеллигенток — сразу и не разберешь!
Сашко тоже оглянулся налево и направо. Но все было в порядке. На мальчишку со щетками и девушку рядом с ним никто из редких прохожих не обращал никакого внимания.
— Какое у Коли ко мне дело? — спросил Сашко, абсолютно игнорируя возможность, что дело могла иметь к нему сама девушка.
Тогда девушка сказала:
— Ты освобожден с поста.
Ага! Вот это уже было подходяще! Молодец Коля, что не забыл! Сашко облегченно вздохнул. Теперь он подастся куда надо: на Пересыпь, к эллингам Ропита или на Молдаванку, на Товарную. Сейчас он узнает все новости и примет участие во всех событиях…
— Куда же ты? — перехватила его движение девушка. — Я еще не кончила.
— А что такое? — удивился и рассердился опять Сашко. — Ты передала, я услышал. И все. В нашем деле, — поучительно прибавил он, — много болтать не полагается. Ты, верно, из новичков, из интеллигентиков, не ученая еще?
Девушка снова не могла удержаться от смеха.
— Из новичков, — согласилась она, — из интеллигентиков. Но только Коля пяти Столяровых поручил тебе передать, что с этого момента ты переходишь в мое распоряжение и будешь выполнять то, что я тебе скажу.
Сашко оторопел. Что такое? Ему — выполнять приказы какой-то девчонки? Как мог позволить себе такое издевательство над ним комсомольский секретарь Коля Столяров? А еще играли когда-то в одной футбольной команде против бойскаутов!
— Да ты что? — вызверился он на девушку. — Не мог этого сказать Коля Столяров!
— Сколько тебе лет? — укоризненно спросила девушка, не обращая ни малейшего внимания на слова Сашка. — Ты что, маленький?
И Сашко сразу осекся. Не потому, что от этого досадного, самого больного для него вопроса его кинуло в жар, но оттого, что по этому вопросу он вдруг узнал девушку. Ведь это именно от нее он уже раз слышал такой же вопрос. Ведь это именно она с неделю тому назад подошла к нему с тем приветливым человеком, которому Сашко давал явку первой линии к Фанкони, а чертов помещик Золотарев чуть не спровадил их куда-то в другое место. Она приехала с подпольщиком — и, значит, сама была подпольщица.
И подпольщица не какая-нибудь там! От Коли Столярова под большим комсомольским секретом — под честное ленинское слово — Сашко теперь знал, кому он дал тогда явку. Этот неказистый, тихий человек прибыл тогда из Москвы главным руководителем всего большевистского подполья в городе Одессе и Херсонской губернии.
Оторопев, стоял теперь Сашко перед девушкой. У него даже перехватило дыхание, когда он прошептал:
— Говорите же, пожалуйста, скорее — что там такое? Что вы хотите, чтоб я сделал?
Девушка непринужденно присела на парапетик бульвара и дернула Сашка за рукав, чтобы он тоже сел. Сашко послушно, но робко присел на краешек. Никого поблизости не было, и девушка говорила, почти не понижая голоса.
— Сашко, ты здорово лазаешь? — спросила она.
— Как это — лазаешь? — не понял Сашко.
— Ну, на деревья взбираешься, на столбы или мачты… На заводскую трубу по лесенке наружной взобрался бы?
— Если за делом, — пожал плечами Сашко, — так могу.
— И не закружится голова там, наверху?
Сашко молча сплюнул через губу. Он не нашел нужным отвечать на такой глупый вопрос. Девчонки, пускай там и высокопоставленные, все равно оставались только девчонками, и говорить с ними было бессмысленно.
— А еще нескольких ребят, человек пять-шесть, которые могли бы полезть на трубу или просто на высокую крышу, можешь найти? Вот сейчас, сразу, за полчаса?
— Конечно! Подумаешь, забота!.. А на что это… лезть? — поинтересовался Сашко.
Тогда девушка придвинулась ближе и сказала:
— Заводы бастуют. Забастовка должна проходить под нашим, пролетарским знаменем. Над заводами должны немедленно появиться красные флаги. Пусть над всей Одессой развеваются знамена Октябрьской революции!
У Сашка даже захватило дух. Революция, кажется, начиналась.
— Господи! Да я сейчас… хоть и десяток найду. Да наши моревинтовцы… да у нас на Ланжероне и Отраде… да возле эллингов, или в порту, или на Пересыпи… А где же флаги?
— За флагами пошел Коля. Через полчаса будут.
Девушка весело смотрела на Сашка.
— А Сашко… Сашко уже был влюблен. Вот это девка так девка! И как он сразу не распознал, что имеет дело с настоящей революционеркой, подпольщицей-большевичкой?.. Сашко уже был влюблен в девушку со всем пылом первого юношеского чувства.
В груди у Сашка замирало. Он уже видел себя на самой высокой трубе — на трубе пивоваренного завода Бродского. Он стоит на самой верхушке, а город — и Пересыпь, и Молдаванка, и Порт — раскинулся у его ног. Только море бушует и пенится вдали, и волна за волной, в гребнях белых барашков, набегает на волнорез и молы. А он стоит во весь рост и размахивает красным флагом — над всем городом, над пересыпскими заводами, над кварталами Молдаванки, над стапелями Ропита и над Ланжероном и Отрадой, где прижался к берегу и его домишко. Отец с матерью выходят из дому и, прикрывшись рукой от солнца, смотрят на красный флаг: «Мама родная, так это ж стоит и машет наш Сашко!» Правда, с Ланжероновского берега трубы пивоваренного завода Бродского не увидишь. Но это не важно, — началась революция, восстание, сейчас будет и победа!.. А не может разве случиться, что в эту минуту и сам Котовский взглянет на трубу — дан ли уже сигнал к восстанию? Увидит Сашка с флагом и вынет саблю из ножόн: «А ну, хлопцы, пошли рубать беляков да паразитов, уже подай знак с трубы!» Нет, он еще сначала спросит: «А что это за бравый хлопец подал нам сигнал к восстанию? А ну, позовите-ка мне его сюда, я сейчас его сделаю своим личным адъютантом!» Э, чего там звать ребят, только канителиться, Сашко сам нацепит флаги над всеми как есть заводами!
Но Галя отклонила это предложение. Она справедливо заметила, что времени мало и нужно, чтобы через час-полтора флаги были подняты сразу над всеми большими заводами и фабриками.
И Галя с Сашком поскорее двинулись к месту, где их должен был ожидать с флагами Коля пяти Столяровых.
Они торопливо шли опустелыми улицами и жадно ловили каждое долетавшее до них слово немногочисленных прохожих, а чаще — гетманских парных патрулей на перекрестках. Сечевики директории обложили Киев, от Киева до самого Донбасса повсюду вспыхивали антигетманские восстания, а какие-то воинские части с ориентацией на директорию уже заняли станции Вапнярку, Бирзулу, а может быть, и Раздельную и двигались к Одессе. Казаки какого-то атамана Григорьева, еще неизвестно — красного или жовто-блакитного, подходили к Елизаветграду. Да и в самой Одессе, оказывается, объявились не то на Дальних Мельницах, не то в Артиллерийских казармах какие-то петлюровские «охочекомонники», а может быть, и «вольные казаки» или «рыцари Запорожской Сечи» и как будто тоже грозятся напасть на город.
Гетманские патрульные встревоженно спрашивали друг друга: что же будет дальше? И не двинуть ли им по домам, по хатам, пока не поздно?
3Забастовка ошеломила и парализовала весь город. Обыватели и городские власти никак не ожидали, что рабочие отважатся забастовать, когда вот-вот должен высадиться иностранный десант, несомненно значительный по численности, высокодисциплинированный и хорошо вооруженный. Четыре иностранных корабля дымили на рейде, с минуты на минуту могла войти в бухту и вся эскадра Антанты — и сотни жерл дальнобойной морской артиллерии направлены будут тогда на кварталы города, на фабрики и заводы предместий.
Если рабочие не испугались этой угрозы, значит они тоже обладали немалыми вооруженными силами.
Смертельный страх охватил весь контрреволюционный сброд, всех белых вояк, которые сбились здесь, у моря, в своем последнем пристанище, и чувствовали себя до сих пор более или менее в безопасности, рассчитывая на близкий приход интервентов.
