Антти Тимонен - Мы карелы
Сегодня вечером Мийтрей впервые вкусил полной мерой из чаши славы. Даже сейчас, сидя под поднятым верхом тарантаса, катившегося, мягко покачиваясь на рессорах, по грязной дороге, он был словно во хмелю от похвал. А хвалили его все наперебой. Даже чопорный господин из Хельсинки сказал, что Микко Хоккинен сделал больше, чем целая орава бездельников. А Боби Сивен… Тот чуть ли не стихами заговорил. Мечтательно поднял свои большие глаза к потолку и пустился в рассуждения о том, что он должен быть политиком, без слушателей и читателей. Он сказал, что это небольшое торжество будит в нем большие мысли: Финляндия — молодое государство. Оно еще только в стадии формирования. И сейчас самое благоприятное время отодвинуть границы Финляндии так, чтобы охватить все, какие только найдутся, родственные финнам народы. Пусть нашей конечной целью будет Урал, хотя мы его пока и не достигаем. Но к Белому морю и Онежскому озеру Финляндия выйдет непременно. Ни одной пяди земли ей не отдадут без боя, без борьбы. И в этой великой борьбе у каждого есть свой участок, большой или малый. У Микко Хоккинена участок оказался огромный — от Каяни до Белого моря, но Микко Хоккинен сражался как настоящий солдат. Борьба была нелегкой… Так говорил Сивен, и Таккинен кричал «браво!». Старик Левонен похлопал по плечу. Один лишь Парвиайнен не пришел в восторг от этой речи. Он кряхтел, покашливал, а когда подняли бокалы, не преминул заметить, что не надо забывать, мол, о том, что другие тоже не сидели сложа руки.
«Ну и завистливый человек!» — усмехнулся Мийтрей.
Шел дождь со снегом. Дорога пошла в гору, где сразу стало холоднее. До этого Мийтрей не замечал холода: его согревал выпитый на празднике коньяк. Правда, вволю пить ему не дали. Так, в меру, позволили. Видимо, помнили о том, что он должен был отправиться в путь. Но, прощаясь с ним, Таккинен шепнул: «Если по дороге озябнешь, то чемодан согреет». Вспомнив о словах Таккинена, Мийтрей открыл чемодан и обнаружил в нем термос с горячим кофе и бутылку коньяка. Он выпил два глотка прямо из бутылки, но горячий кофе пить на ходу было неудобно. Пришлось попросить кучера остановить тарантас.
До сих пор Мийтрей не обмолвился со своим возницей ни словом. Выпив кружку горячего кофе, он убрал термос. Хотел убрать и коньяк, но, поколебавшись, предложил кучеру:
— Выпить не хочешь?
— Нет, — буркнул кучер. — Была б моя воля, и ты бы не выпил.
— Ты случайно не из общества трезвости? — спросил Мийтрей, назло кучеру отхлебнув из бутылки.
— Надо кому-то и трезвым оставаться, чтобы весь мир не погиб через это зелье. Можно ехать?
— Езжай.
Колкие слова кучера не испортили настроение Мийтрею. От коньяка стало опять тепло и приятно на душе. Да и въехали опять в густой лес, где не было ветра.
Мийтрей опять ушел в свои мысли.
Да, он ведь тоже был из бедных. И то, что он был из бедных, помогало ему в его опасной работе: большевики доверяли ему. Избушка, в которой Мийтрей родился, была настолько ветхой и убогой, что он сам бежал из нее. Но часто, очень часто его мысли были там, в Тахкониеми. Только родной дом представлялся ему не развалившейся избушкой, а чуть ли не дворцом. Была у него заветная мечта, которую он давно вынашивал и представлял так зримо и явственно, словно этот дом уже существовал на самом деле. Еще более заманчивым виделся он под этим осенним дождем. «Нет, избушку я ломать не стану, — вдруг решил Мийтрей. — Пусть останется как память. В Финляндии ее назвали бы домом-музеем. А рядом с избушкой я построю…» И тут он изменил свое прежнее решение. Свои хоромы он возведет не рядом с избушкой, а на высокой скале, что возвышается над всей деревней. Он присматривался в Финляндии к разным особнякам и усадьбам, но так и не нашел среди них здания, которое было бы по его вкусу. Его дом будет двухэтажный, светло-желтый. При виде его хозяин Энонсу лопнет от зависти. И от зависти умрут и все те, кто презрительно называл его, Мийтрея, пустомелей и шалопутом. Он ничего не забыл… Деревня Тахкониеми тоже изменится. Станет самым большим селом в их округе. Конечно, рабочей силы в самой деревне маловато. Но из ближайших деревушек и хуторов народ повалит к Мийтрею просить работу и хлеб. Он всякого не возьмет. Он еще посмотрит, кого брать. Он еще припомнит, как кто относился к нему в былые времена…
Многое в этом будущем еще было Мийтрею не ясно. Он даже не знал, кто будет хозяйкою в его имении. Девушек на примете у него было много, но такой, что годилась бы в хозяйки большой усадьбы, он среди них не видел. Карелка вряд ли годится. Надо привезти из Финляндии. Правда, эти финки мнят о себе бог весть что. Но ничего — небось сразу гонора поубавится, как увидят, какой у него размах. А богатство — это они, финки, любят. Но чтобы все пошло с самого начала как надо, нужно подыскать хорошего управляющего. Придется выписать из Финляндии, где его еще возьмешь? Надо найти мужика с головой, чтобы сразу видел, где и что выгодно, чтобы и животноводство и земледелие поставил как надо. А может, и рыболовство организовал. Не должно быть ни одного просчета. Хозяйство должно вернуть в самые короткие сроки вложенный в него капитал и давать прибыль, деньги…
Деньги, деньги… Денег надо много. Делать надо все с размахом. Тем более в условиях Карелии, где по-настоящему, по-научному хозяйство еще не велось. Для начала всюду нужны деньги. И чтобы дом поставить, и поля возделать. Хорошим полем будет болото, что начинается сразу за скалой. Он давно уже облюбовал его. А те клочки земли, что сейчас имеются в деревне, легко прибрать к рукам. Дать их прежним владельцам работу и харчи, и они сами откажутся от своих участков. Первым делом надо забрать землю у Онтиппы. Взять ее можно без труда. Старик и старуха доживают свой век, уже на ладан дышат. На что им земля? Сыновья — тоже не помеха. Олексея нет. Рийко у красных, ему путь в деревню заказан. А Васселей… С Васселеем им тесно в этом мире, и впереди еще столько всего, что всякое может случиться. Невестки Онтиппы… Можно взять их в скотницы, если подойдут. Впрочем, там будет видно. А пока нужно добывать деньги. Это — главное…
В отношении денег у Мийтрея был твердый принцип, усвоенный им в восьмилетнем возрасте. Дело было так. Стояла осень. Сплав в тот год запоздал, и мимо Тахкониеми все еще гнали плоты. Мийтрей и Рийко пошли по бруснику. Рийко был совсем еще маленький, но ягоды собирал быстро. Набрали они по корзинке брусники, пошли домой. Только разошлись и направились каждый к своему дому, навстречу Мийтрею идут сплавщики. Продай, говорят, бруснику. И дали за корзинку две копейки. Мийтрей, не будь дурак, побежал догонять Рийко. Догнал, купил у него ягоды за полушку и продал их сплавщикам, тоже за две копейки. Так он заработал первые три с половиной копейки. Тогда же он понял, что только так можно выбиться в люди.
— Хозяин, а у тебя много своей земли? — спросил Мийтрей у своего неразговорчивого возницы.
— Своей-то? — Старик повернулся и вынул изо рта трубку. — Сколько дадут возле церкви, столько и будет.
И трубка вернулась на свое место.
Ответ был исчерпывающий, и вопросов у Мийтрея больше не было. Будь это хозяин, у которого имеется своя земля, можно было бы потолковать, а какой разговор с этим, он, наверно, и работник-то никудышный.
Да, с трех с половиной копеек начал Мийтрей. Только очень медленно, слишком уж медленно, рос его капитал, хотя с малых лет ушел он на заработки и все эти годы, пока был коробейником, копил деньги, откладывая пенни за пенни. Дело это было нелегкое, и к тому же не денежное. Не один пот прольешь, пока отмахаешь по лесным дорогим переход в полсотни верст, да и на душе не очень-то весело. Торговля вразнос была запрещена финскими властями, вот и ходишь, таясь, по захолустный деревушкам, где денег у людей кот наплакал, а от деревни до деревни версты не считаны. Бывало, напорешься на ленсмана. Тогда прощай короб с товарами, да еще гони штраф. Нет, это была не та дорога, о которой Мийтрей мечтал. Прайда, как память о тех временах осталась у него сберегательная книжка. Но она была лишь как память. Хранилась там всего тысчонка марок, и когда Мийтрей смотрел на эту единицу с тремя нолями, ему казалось, будто кто-то сунул ему под нос фигу с маслом. Пришлось найти более прибыльное дело. И он нашел его. Вернее, ему его предложили. Дело трудное, опасное, но с точки зрения будущего выгодное. В Каяни ему выдадут форму. Покрасоваться в этом мундире, конечно, приятно, но не на этом поприще его будущее. Даже когда он станет лейтенантом, капитаном или еще выше, все равно над ним всегда будет стоять кто-то, кто имеет право распоряжаться, кого надо почтительно величать господином и перед кем надо вытягиваться в струнку. Другое дело быть хозяином в собственном поместье. Сам командуешь, а тобой никто не командует. Пусть другие кланяются ему, а он… Да, пусть эта его работа будет вроде моста к усадьбе в Тахкониеми. Тут и денег побольше заработаешь, чем на мелкой торговле, и, главное, будешь вправе отхватить себе от будущей Карелии такой кусок поля и леса, какой тебе будет по зубам. Кроме того, будет право потребовать от банков кредиты. Пусть попробуют отказать!
