Феоктист Березовский - Бабьи тропы
Евлампий, вместе с дьяком Кузьмой и рыжим трудником Фалалеем, три дня торчал — с утра до вечера — в амбарах и кладовых. Он самолично проверял запасы приготовленных к празднику городских товаров, разведенного спирта, ханжи самогонной, пороха, дроби, посуды, чашек деревянных и фарфоровых, жбанов. А два трудника, под наблюдением Кузьмы, всю неделю варили в бане брагу — две бочки наварили. Когда все было проверено и подсчитано, Евлампий облегченно вздохнул и, еще раз оглядывая запасы скитского добра, спрашивал Кузьму;
— Ну, как думаешь, Кузьма: хватит?
— Хватит, — отвечал Кузьма, наводя на старца свой единственный и на этот раз совершенно спокойный серый глаз.
— Не обмишулимся?
— Нет.
— С посудой-то обойдемся?..
— Обойдемся. Даже вполне.
— Как думаешь, сколько нынче будет приезжих?
— Глядя по погоде… Я так думаю: ныне не больше тридцати пяти — сорока человек приедет.
— А если человек полета нагрянет? Да своих скитских посчитать?
— Все равно хватит. — Кузьма перечислял припасенную посуду, по-прежнему уставившись своим серо-красноватым глазом на старца и загибая на руке пальцы:
— Ты смотри, отец: чашек фарфоровых сорок? Сорок. Деревянных чашек двадцать? Двадцать. Жбанов — двадцать, туезов — десять, бутылок — пятнадцать да черепков там разных с десяток… Посуды на сто человек хватит, не беспокойся.
— Ну смотри, — говорил Евлампий и, уже уходя в свою келью, на ходу бросал: — Ты будешь в ответе…
* * *А у Петровны в эти дни беда приключилась: сразу после крестин захворала ее девочка новорожденная — не брала грудь, горела всем тельцем и кричала день и ночь. Третьи сутки не смыкала Петровна глаз — нянчилась с больным ребенком, прислушивалась к бешеному реву и треску таежной бури и трепетала в предчувствии страшном, глядя на муки белоголовой и голубоглазой девочки.
На четвертый день, по совету баб, позвали с ближней заимки старуху Фетинью, что знахаркой большой по всему Васьюганью славилась. Спрыснула ребенка Фетинья водицей крещенской, молитвы почитала, взяла пятиалтынный да полотенце расшитое и обратно на свою заимку ушла. А девочка горела огнем лютым и таяла. На пятый день и кричать перестала. Как полоумная металась около нее осунувшаяся и почерневшая Петровна. Ночью хваталась за Степана и в отчаянии спрашивала:
— Степан! Степа! Что делать-то?.. Помрет ведь она…
Степан тоскливо говорил:
— Что поделаешь… Может быть, и не помрет… Не убивайся…
А бабы настойчиво советовали:
— Старца надо позвать… Евлампия… Пусть помолится…
— Верно, Петровна, позови… Многим он помогал…
— Выздоравливали люди после его молитвы…
Пугливо оглядывалась Петровна на медные образки, что в переднем углу на божнице стояли; цеплялась, как за соломинку, за советы баб и приставала к Степану:
— Сходи, Степа… Позови… Сходи ради истинного!..
Но Степан медлил. Раздумывал.
Прибытие в скит трудника Бориса помогло Степану узнать Евлампия. По событиям далекого прошлого знал он теперь, кто такой этот главный старец обители. Но никому ничего не сказал, даже от жены скрыл эту тайну, боясь, как бы случайно не сболтнула Петровна чего-нибудь Матрене.
Сейчас Степан хмурился, чесал затылок и, оттягивая время, говорил жене:
— Чем он поможет?.. Такой же человек… Ничего, поди, не знает…
Бабы набросились на Степана:
— Что ты, что ты, Степан Иваныч!
— Да разве можно так говорить про отца Евлампия!
— Прошлым летом мальчонку Василия, с Криволожья, на ноги поставил отец Евлампий!
— А у Пимона-рыбака баба лет пять не рожала. А как приехала в скит да помолился за нее отец Евлампий, господь дочку дал Пимону.
Петровна подняла на мужа злые, покрасневшие от бессонницы и от слез глаза и настойчиво потребовала:
— Ступай, Степа… Не пойдешь… помрет… прокляну… я тогда и тебя!..
Накинул Степан шубу на плечи и пошел в келью Евлампия.
А через некоторое время и сам старец в кухню вошел. Распахнув черный тулуп нагольный, он снял бобровую шапку, перекрестился размашисто на медные образа, хриповато и строго заговорил:
— Господь во спасенье… Здорово живете!.. Что у вас тут случилось с ребенком-то?
Петровна сорвалась с лавки, на которой лежал в тряпье ребенок, и кинулась к старцу:
— Помоги, батюшка!.. Захворала девочка… Помолись!..
Евлампий подошел к лавке и, положив холодную руку на пылающий лоб девочки, спросил:
— Что с ней?
— Не знаю, батюшка… Не знаю… Захворала, почитай, сразу после крестин… Грудь не берет… Горит вся…
Голос у Петровны дрогнул.
— Помоги, батюшка, отец Евлампий…
Захлебнулась слезами Петровна…
— Распеленай… Посмотреть надо… — сказал Евлампий.
Пока Петровна распеленывала ребенка, он снял с себя тулуп, расчесал гребешком длинную бороду-лопату и велел переложить ребенка под образа. А у девочки уже глаза закрытые ввалились, обострился нос, почернели пальцы на ногах и руках и рот почернел.
Посмотрел Евлампий на умирающего ребенка, кинул косой взгляд на Степана, стоявшего в кути.
И опять строго заговорил:
— Теперь только бог!.. Молиться надо… За грехи это… за ваши… Становитесь оба на колени!..
Одернул из-под пояса рубаху холщовую, сам опустился перед образами на колени и размашисто закрестился и зашептал молитвы. Пала на колени и Петровна. Чувствовала она, что где-то внутри ее натянулась самая тонкая и последняя ниточка, по которой протянулись к медным образам остатки ее веры в бога и в божье чудо. Долго и исступленно крестилась и стукалась лбом об пол. Не помнила, что делалось вокруг. Точно во сне слышала шепот и шорохи, завывание вьюги на дворе и треск деревьев, потом слышала голоса и топот ног. Не заметила, как ушел из кухни старец Евлампий.
Опомнилась от толчка и от голоса Степана:
— Настенька!.. Настя!..
Степан легонько дергал ее за плечо и шепотом звал:
— Настя… Поднимись… Помирает дочка-то…
Рванулась Петровна в передний угол, к ребенку: всплеснула руками и остановилась над лавкой с глазами остановившимися и с языком, вдруг одеревеневшим. А девочка с белым вьющимся пухом на голове словно поперхнулась, выпустила последний вздох, вздрогнула и судорожно вытянулась, замерла. Округлившимися от страха глазами смотрела Петровна на маленькое тельце в белой холстинке, ждала… За окнами на дворе свистела и выла таежная буря, ломающая деревья.
Но Петровна ничего не слышала. Она впилась глазами в спокойное и бледное личико девочки и ждала ее вздоха. Но вздох не повторился. Наконец поняла Петровна замутившейся головой, что все кончено. И в тот же момент почувствовала, что внутри ее с болью треснула и порвалась та самая тоненькая ниточка, которая соединяла ее с верой в бога. Нет бога! И нет больше веры в него. Нет правды и справедливости на земле, за которыми исходила она тысячи верст. Отчаяние, обида, гнев и боль захлестнули Петровну. На минуту она застыла — почуяв вокруг себя какую-то страшную пустоту. Потом вдруг тишину избы разорвал ее дикий, исступленный вопль:
— А-а-а-а!..
Петровна пала на лавку около маленького трупика, хватала его руками, мяла, а из груди ее вырывался тот же безумный вопль:
— А-а-а-а!.. А-а-а-а!..
Прибежали в кухню Демушка, потом Матрена. Трое оттаскивали Петровну от трупа ребенка, уговаривали:
— Мама!..
— Настенька!..
Степан держал ее за плечи, боясь, как бы сама не убилась об лавку или об стенку.
Демушка ревел:
— Ма-а-ма-а!..
И у Матрены по обветренному и корявому липу катились слезы. Она тихонько гладила Петровну по голове и приговаривала:
— Не убивайся, касатка… Маленькая ведь она… Бог дал, бог и взял… За грехи наши маялась… Не убивайся… Бог даст, родишь еще…
А Петровна, простоволосая, растрепанная, билась в слезах над холодеющим тельцем девочки и чувствовала, что оборвалась навеки последняя ее радость, что кто-то неправедно изобидел ее и жестоко надругался над нею. И когда сквозь собственный вой и рыдания расслышала она ласковые слова Матрены о боге, она вдруг рванулась из рук Матрены и Степана, вытянула руки к божнице и злобно крикнула, глядя на большое медное распятие?
— Анафема!.. Идол!..
Матрена хотела остановить ее.
Но Петровна оттолкнула ее, подскочила вплотную к низенькой божнице и плюнула:
— Тьфу, анафема!.. Тьфу, идол!.. Тьфу!..
Потом оторвала взгляд больших, обезумевших своих глаз от божницы, подняла глаза к потолку и, обращаясь уже к нему, исступленно закричала:
— Ну, что ты там?! Чего молчишь?.. Значит, нет тебя, нет!.. Значит, идол?!. Медяшка трехкопеечная!..
