Василий Земляк - Родная сторона
А в клубе Яша так и совсем кавалер. Рвет гармонь-говорунью в молодецком кругу, покачивается над мехами Пороша, словно у него защемило сердце. Какая-нибудь девушка хлопнет в ладоши, и Яша прыгнет в живое кольцо, швырнет оземь солдатскую шапку донышком вниз и пойдет вокруг нее вихрем вприсядку, и никто не смеет с ним потягаться. Девушки хлопают в ладоши, парни завидуют, а «школярики» немеют от восторга. Яшу не видно — так вертится он вокруг шапки, виден лишь его чуб и блестящие под чубом глаза… Вот-вот они ожгут кого-нибудь своим огнем. Но как раз в этот миг на голове танцора появляется шапка, и Яша падает в толпу девушек, поднимающих визг и хохот.
Даже не верилось, что это Яша, тот хиленький послушный парнишка, погонщик возле жнейки, который смиренно сидел на сухореброй кобыле, прибившейся в Талаи во время войны.
Бухгалтер Кондрат Калитка взял кобылу на баланс под кличкой «Студебеккер», но вскоре все поняли, что кобыла не конь, и дали ей кличку «Кабина». «Не весь „Студебеккер“, а только кабина», — разъяснил Калитка конюхам.
Одно время Яше доверили возить в район сельское начальство. Как заправский кучер, Яша искоса поглядывал на отца — председателя сельского Совета, сидевшего рядом, и будто невзначай доставал кнутом Филимона Товкача, который любил подремать в задке на сене.
— Крепко трясет? — оглядывался отец на Товкача, как только выбирались из песка на мостовую.
— У меня, голубчик, такая печенка… — бормотал Товкач спросонок. — Любую тряску выдержу…
Яша отпускал вожжи, ярил лошадей и подкатывал к райкому на таком разгоне, что вздрагивало все местечко и звенели оконные стекла. Отец с Товкачом идут на совещание, а Яша располагается на площади, где все крепко настояно на запахах сена и конского пота. Он усаживается на задке, как важный хозяин, и, воображая себя председателем всех тех, кто дожидается начальства, мысленно составляет наряды. Солидным усатым кучерам выбирает работу потяжелее — с косами на сенокос, более молодых посылает с плугами на паровое поле, а своих ровесников — двух мальчишек из дальних сел — оставляет исполнителями при себе. Но очень скоро Яше надоедает выискивать работу, его воображение устает, и все эти люди, лошади, возы, брички снова томятся на площади без дела. Медленно стихают лошадиные ссоры, и все реже звучит на площади ленивый смех кучеров.
Но Яшина кучерская карьера продолжалась недолго. Однажды, потеряв терпение, Яша подался домой один, а начальство пришло в полночь пешком. За местечком «беглеца» остановила девушка в босоножках. Именно они бросились Яше в глаза, потому что сельские девушки таких не носили.
— Мальчик, подвези!
Яша надулся:
— Какой я тебе мальчик?
— А как же тебя? — растерялась девушка.
— Я председателев сын, Купреев Яша!
— Ну вот, а я студентка. Еду на практику в ваши края. МТС далеко?
— Садись, довезу.
Она уселась на сено, положила беленький узелок на колени. Наверно, никогда в жизни не видела девушка такой езды, какую показал ей председателев сын, Купреев Яша.
Теперь при выезде — штатный кучер, а Яша занимается всем понемножку: весной сеет, в страду жнет (посадили его все-таки на жнейку!), а сейчас, между прочим, выпала «ледащая» работа — возить в Замысловичи сметану да еще заодно подбрасывать молоко для телят. Это по дороге.
Каждое утро Яша останавливает мышастых около родника, поднимается на возу во весь рост, свистит и, сбросив у дороги бидон, погоняет дальше. А из лесу дребезжит хриплый отклик. Это дед Евсей дает знать, что все в порядке: сейчас, дескать, подберем бидон. Иногда откликнется Зоя. Ее голос мягко выплеснется на дорогу, заставит лошадей навострить уши и плывет дальше, в поле.
Вместе с молоком для телят Яша привозит сельские новости. То где-нибудь добудет газетку, то журнальчик выпросит у Калитки — все для Зои развлечение. В молочарне кончились запасы льда, и Яша дважды на день оборачивается, чтоб не закисла сметана. Как-то он подозвал Зою и щелкнул кнутиком.
— Привет от Пороши! — Еще раз щелкнул и кивнул в сторону села. — В председательши метишь? Лучше не пытайся! Говорят, там на примете студентка…
И повез в Замысловичи сметану… А Зоя стояла возле бидона, прислушиваясь к болезненному скрипу несмазанной телеги. Обычно Зоя опорожнит бидон, поставит у самой дороги, и Яша на обратном пути подхватывает его за уши, не сходя с телеги. А на этот раз схитрила: впервые поставила не у самой дороги, а около родничка, чтоб заманить Яшу и толком расспросить про студентку… Ждала, всматривалась в чистое зеркало родничка… Уже давно должны зазвенеть пустые бидоны. Уже и солнышко спряталось за березы и тень от леса стеной упала на дорогу, а Яши не слыхать…
В Замысловичах, недалеко от маслозавода, Яшу встретил Бурчак.
— Здорово, Яша! Сметановозом заделался?
— Заделали… — буркнул Яша, а сам между тем подумал: «Ого, какие люди меня приветствуют!» — и приподнял шапку.
— В Талаи скоро? — спросил Бурчак, барабаня пальцами по бидону.
— А что? — тряхнул Яша вспотевшим чубом.
Бурчак смущенно улыбнулся.
— Ты Зою знаешь?
— Мизинчиху не знать!..
— Передай, пожалуйста, — Бурчак подал пакет. — Тебе не трудно?
— А какой труд!..
«Передам, как же! — тайком злорадствовал Яша. — Пусть раньше поглядит Пороша, что за посылка. Посмотрим еще, что скажет цензура!» Он обогнул Вдовье болото и, миновав родничок, погнал лошадей глухой тропой.
— Ага-а-а! — тянул Яша, как молодой жеребенок, отбившийся от матки. — Книжечки-и! Романчики-и!..
В Талаях подкатил под самую птицеферму. На его зов Пороша вышел мрачный, озабоченный — верно, какая-нибудь беда стряслась на ферме.
— Эх ты, гусиная борода! — Яша соскочил с повозки. — На, ешь! Бурчак Мизинчихе романчики посылает!
— Да?.. — спокойно посмотрел Пороша на пакет с книгами. Был там «Дым» Тургенева, «Мои университеты» Горького, «Поднятая целина» Шолохова и, к удивлению Пороши, сухой институтский учебник по двигателям внутреннего сгорания.
— Дымком хочет взять! — потряс Пороша «Дымом» Тургенева. И вдруг напустился на Яшу: — Чего стоишь? Вези, коли взял, не подводи человека!
В этот вечер Пороша не вышел на улицу — не в лес ли подался? — и без его разговорчивой гармоники в селе все притихло. Собрались девушки, перекинулись несколькими словечками, и прошел у них весенний вечер, как зимние посиделки за прялкой: без песен, без танцев, без той залихватской метелицы, которую умеет заводить Павел Пороша, скучноватый в жизни, но до чего же увлекательный при гармонике!
Но в лесу его тоже не было. Он постоял неподалеку от куреня, а подойти не решился — может, постеснялся старого Евсея, а может, прогневался на Зою и пошел прочь.
На Вдовьем болоте было тихо и таинственно. Правда ли, что Замысловичи собираются его сушить? Если это начнется, то Бурчак ежедневно будет рядом с Зоей, и тогда Пороше сюда хоть не показывайся. «Но почему бы и нам не взяться за это болото вместе с Замысловичами?» — размышлял Пороша.
Болото тем временем погружалось в сумерки, словно хотело скрыть какие-то свои вековые тайны…
Трубка погасла, но дед Евсей все еще попыхивал ею. Он сидел на подгнившем пеньке, с которого давно облупилась кора, свободной рукой отковыривал гнилушки и растирал их в порошок. Он казался Зое еще сильным и молодым. Особенно красила его зеленая безрукавка, которую раньше он надевал по праздникам, а теперь, в угоду Зое, стал и в будни носить — пусть люди видят, какой исправный у нее дед! Серая смушковая шапка лихо сидела на голове и тоже убавляла деду добрый десяток лет. Может, потому, что шапка его молодила, а может, просто по привычке старик носил ее круглый год, только зимой натягивал на самые уши, а в летний зной сбивал набекрень. Поблекшее лицо, густо обросшее бородою, иногда становилось строгим, даже сердитым, в зависимости от настроения, но никогда не утрачивало той доброжелательной искренности, которая смолоду теплилась в улыбчивых дедовых глазах. Когда он разговаривал, на лице его убавлялось морщин, а глаза смотрели в сторону, будто деду было безразлично, слушают его или нет. Однако он умел в нужный момент поглядеть вот как сейчас: глянул на Зою и часто-часто запыхтел трубкой. Это означало, что дед доволен. Зоя сидела против него на перевернутом выдолбленном корытце, из которого поила молоком самых маленьких телят, любовалась божьей коровкой с белыми пятнышками на крылышках, — та робко выползала из травы и, взобравшись на дедову штанину, словно тоже слушала, как произошло Вдовье болото.
Вдовье болото
Раньше дед все уклонялся, говорил Зое: «Рано, деточка, — вырастешь, тогда расскажу». А тут вдруг раздобрился, и Зоя поняла, что она уже выросла, и, точно благодаря за доверие, слепо пошла за дедом в старый мир.
