Гумер Баширов - Честь
Вскинув длинные черные ресницы, она испытующе смотрела то на одну, то на другую подругу. Кто знает, может, и ее Газиз сидит вот так перед боем с друзьями и вглядывается в их лица: хочет прочесть по ним, не сробеют ли? Нет ли в суровых солдатских глазах сомнения? Можно ли положиться на них в тяжелую минуту?.. Морщинки на лбу выдавали крайнюю озабоченность Нэфисэ.
— Ну, что поделаешь, если семян недостает? — отозвалась устало Зэйнэпбану, крупная широколицая девушка. — Не биться же головой о камень! Засеем, сколько сможем, а часть земли будет в залежи. Все равно больше не выпросишь у сухорукого.
Все удивленно посмотрели на нее. Мэулихэ даже заморгала глазами:
— Постой-ка, ты что это болтаешь? Землю незасеянной оставить?
— Да ведь семян не хватает...
— Упаси господи... Хороших родителей дочь, а мелешь несусветное. Тьфу, тьфу!.. Пусть ветром унесет твои слова! Ежели в такой год, в самую войну, землю не засеешь, разверзнется она под тобой, так и знай!
И без того всегда красная Зэйнэпбану залилась багровым румянцем.
— С отчаянья это я, Мэулихэ-апа...
Мэулихэ вся кипела. Глаза ее смотрели сурово, крылья тонкого носа вздрагивали.
— И в отчаянье не смей такое говорить! Пускай враги отчаиваются! Не хватает своего разума, сиди слушай, что другие скажут.
Зэйнэпбану молча вытирала лицо фартуком.
Пока судили да рядили, кому-то пришла в голову мысль досеять землю овсом. Но от этого тотчас отказались. Не для овса обрабатывали почву! Что ни говори, овес и есть овес. А тут надо пшеницу вырастить, да самую лучшую, урожайную.
Карлыгач не отрывая глаз следила за сидящими против нее Нэфисэ и Мэулихэ. От них она ожидала услышать спасительное слово и старалась угадать, что же они скажут. И неожиданно нужное слово нашлось у нее самой. Где же слыхала она про это — на районном собрании комсомола? Или прочитала в газете? Не совсем уверенная, что ее предложение понравится, она проговорила:
— Нэфисэ-апа! А если мы соберем недостающие семена меж собой и одолжим колхозу до осени?
Нэфисэ от неожиданности встрепенулась, вся посветлела. Она даже засмеялась от радости.
— Слышите? Слышите, что Карлыгач говорит? Я и сама думала об этом. Уверена была, что не подведете, славные вы мои. Согласны?.. Ну, пойдемте! Потолкуем с остальными, да и с домашними посоветуемся. Узнаем, кто сколько пшеницы в силах одолжить... Айсылу-апа обо всем расскажем.
— Правильно. Ты по дороге и зайди к ней.
Шумно переговариваясь, женщины направились к деревне. Вскоре их нагнал Шамсутдин. Протянув Нэфисэ конверт, он как-то странно поглядел на нее голубоватыми глазами:
— С утра таскаю, тебе самой хотел вручить...
Карлыгач и Сумбюль запрыгали, потянулись к Нэфисэ:
— От Газиза-абы? Давно уже писем не было. Вот радость-то!
Нэфисэ стояла растерянная, не зная, брать ли ей письмо. Оно было не от Газиза, а от Зинната, джигита, который давно, еще до войны, уехал из Байтирака.
4
Два события оставили неизгладимый след в сердце Нэфисэ.
Был у нее старший брат Сарьян, который выделился из семьи и жил своим домом. Сейчас Нэфисэ уже почти не могла представить себе его лица. Но в памяти ее навсегда сохранился образ высокого, жизнерадостного человека. Ей даже казалось, что она и сейчас ощущает прикосновение его большой теплой руки и слышит его ласковый голос.
У Сарьяна не было детей. Поэтому, а может быть, и потому, что была Нэфисэ самой младшей в семье, стала она любимицей брата. Когда Нэфисэ подросла, мать показывала ей хранившиеся на дне сундука крохотные красные ичиги, — это Сарьян привез подарок своей сестренке из Казани.
Мать рассказывала, что Сарьян ушел из родного гнезда, потому что не смог ужиться с отцом. Однако, когда Нэфисэ заболела корью, брат просиживал ночи у изголовья своей сестренки. Когда же она стала поправляться, он носил ее на руках, мастерил ей забавные игрушки. Нэфисэ хорошо помнит, что и сама она всегда тянулась к брату. Таясь от угрюмого отца, она пробиралась по густой траве на соседнюю улицу, к маленькому домику под соломенной крышей, где в окнах висели такие привлекательные синие и зеленые стеклянные шары, где даже трава во дворе пахла душистыми яблоками. Ни у кого не было такой вкусной сметаны, как здесь, нигде не пекли таких хрустких оладьев. Бывало, Нэфисэ только появится на пороге, как брат уже встречал ее шумным возгласом:
— А, сестренка пришла! Ну-ка, женушка, неси что там у тебя есть!
Но чаще всего Нэфисэ не заставала дома своего Сарьяна-абы и бежала к нему в правление колхоза. Там он подхватывал ее под руки и сажал за большой стол в кресло с высокими подлокотниками, а сам усаживался рядом на табуретке. Товарищи Сарьяна подмигивали друг другу, улыбались. А Нэфисэ очень нравилось сидеть рядом с братом, наблюдать, как кричит он в трубку телефона, как медленно пишет, как шуршит при этом пером.
...Было это весной, поздним вечером. Вдруг в доме поднялся крик, плач. Мать схватила Нэфисэ за руку и побежала с ней в правление колхоза. Комната была битком набита людьми. Они расступились перед ними. В том самом кресле с высокими подлокотниками сидел ее Сарьян-абы, но как-то неудобно опустившись, склонив голову к плечу. Два человека поддерживали его. Все были в смятенье, женщины плакали. Слышались обрывки фраз:
— Выстрелили в окно, когда по телефону разговаривал.
— Поймали их. Говорят, сына Сагди взяли.
— Факт, кулацкое это дело...
— А какой человек!.. Золотая душа...
Детское сердце Нэфисэ почуяло недоброе. Вся затрепетав, бросилась она к Сарьяну и прижалась к его груди. Она почувствовала на своей спине его руку, рука была тяжелая, влажная и беспрестанно дрожала. Вдруг она услышала у самого своего уха:
— Сестренка моя...
Видно, хотелось Сарьяну сказать сестре самое дорогое, самое заветное. Но голова его опускалась все ниже и ниже, тело оседало, и он так и не смог досказать — унес с собой это последнее заветное слово.
Старшие рассказывают: был Сарьян первым коммунистом в Байтираке. Есть ведь такие люди: себя забывают, всю жизнь народу отдают. Таков был ее Сарьян-абы. Служил он вместе с мужем Мэулихэ у Буденного в коннице. Много воевал, многое повидал. А вернувшись в деревню, подхватил выпавшее из рук батрака Сибая знамя Советов.
Был Сарьян первым председателем комбеда, первым вожаком колхоза. И сепаратор в Байтирак он привез, и школу в деревне он открыл, и трактор при нем появился. В какой бы конец деревни Нэфисэ ни пошла, на какое бы место ни ступила — всюду ее встречает славное имя брата:
Сарьянов мост.
Сарьянов родник.
Сарьянов луг.
Это значит, и мост построили, и родник прочистили, и болото на лугу осушили его, Сарьяна, стараниями.
Ходит Нэфисэ по зеленому лугу, знает, вечно называться ему именем ее брата-коммуниста. Слушает она журчанье родника, и кажется, шепчет он дорогое имя. И становится ей легко и радостно, будто стоит она, как в детстве, со своим Сарьяном-абы, и чудится ей — вот-вот откроется заветное слово, что не домолвил он.
Что же хотел сказать ей Сарьян-абы? Может быть, что служение народу должно стать самым святым для нее, самым дорогим в ее жизни делом.
Не было Сарьяна, но для Нэфисэ он был точно живой. Будто сидит по-прежнему в большом кресле, следит за всем, что происходит в «Чулпане», и радуется всему, что есть хорошего в его колхозе. Нэфисэ так и привыкла на все смотреть глазами брата. «Наш Сарьян-абы сделал бы то же самое», — думала она.
Нэфисэ росла девушкой любознательной и вдумчивой. Ее большие карие глаза смотрели на мир с затаенным восхищением. Семь классов школы развили в ней неукротимую пытливость. К чувству бесконечного изумления природой прибавилось желание постичь ее, разгадать. Нэфисэ с детской непосредственностью могла еще теперь подолгу стоять, перебирая пальцами бусы своего янтарного ожерелья, и зачарованно глядеть в бездонную глубину лазурного неба. Сколько чудес происходит на ее глазах ежедневно, ежечасно! Как ни дивиться маленькому саду, который в одно прекрасное утро весь светлеет от белого цвета черемухи! Тонкий аромат, нежный узор цветов, — с чем сравнить их?! Скворец, поющий весну раннему солнцу, журчанье ручья, зеленый шум дубравы — все это восхищало Нэфисэ и вместе с тем вызывало какое-то беспокойство. Как вобрать в себя весь этот мир? Как познать его? Ее охватывало упрямое желание стать такой, как ее брат Сарьян. И в эти минуты она словно ощущала на своем плече теплую его руку, слышала оборвавшийся на полуслове родной его голос. Кто знает, может, Сарьян-абы хотел сказать тогда именно о том, что так волновало ее сейчас.
...Шли годы, рана, нанесенная ее детскому сердцу, постепенно заживала. Но образ Сарьяна остался путеводной звездой на небосклоне Нэфисэ, звездой, зовущей к большим и добрым делам.
