Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
Василий Максимович задумчиво смотрел в зеркало, видел свое заросшее щетиной лицо, вислые усы и думал о том, как придут Максим, Даша, Эльвира, зятья, внуки и как одной большой семьей сядут они за стол, начнется неторопливая беседа, и все о том же: о жизни, о станице. Ему хотелось послушать и Максима — большой охотник потолковать, было бы только с кем, и Дашу — настоящий оратор, за словом в карман не лезет, и зятьев, особенно Николая, парня умного, рассудительного. «Может, и Гриша что-нибудь скажет, — думал он. — Люди они молодые, культурные. И пусть пояснят старику отцу о том, куда же идет станица. И пусть ответят на вопрос: может или не может случиться так, что постепенно все привычное, свое, хлеборобское куда-то уйдет, а что-то не свое и непривычное приживется? Тогда как быть? Вот в чем закавыка»…
— Василий Максимович, с головой, как видите, все получилось в наилучшем виде, — сказал Жан, касаясь расческой усов. — Следующая, так сказать, задача — определить форму усов. Сейчас я взгляну издали и как бы посторонними глазами… Да, ничего не скажешь, это прекрасно! Василий Максимович, с вашего разрешения я остановлюсь на «а-ля Ги де Мопассан»! Как вы полагаете, мой выбор правильный?
— А что оно такое, это «аля»? — мрачнея, спросил Василий Максимович. — Как его надо понимать?
— Ваши усы уже сейчас похожи на усы великого писателя Франции, — пояснил Жан. — Вы посмотрите внимательно. У вас от природы мопассановские усы, честное слово! — Расческой Жан стал показывать, что и как нужно сделать. — Если в этом месте мы слегка подберем и приподымем, а кончики малость сузим, то это в точности и будет «а-ля Ги де Мопассан».
— Жан, сынок, а нельзя без этого, без «аля»? — вмешалась Анна, видя рассерженное лицо мужа. — Василию Максимовичу надо землю пахать, быть на тракторе, средь людей. А с этим, с «аля», чего доброго, станичники за своего не признают.
— Что вы, мамаша! — искренне удивился Жан. — Еще как признают! Уверяю вас, все будет прекрасно. Ведь усы Василия Максимовича — это же готовая натура, бери ножницы и делай то, что уже почти сделала сама природа. Мамаша, прошу вас, отойдите и посмотрите издали… Ну что?
— Ладно, валяй! — Василий Максимович тяжело вздохнул. — Поглядим, что оно получится.
И вот отзвенели ножницы теперь уже над усами, по намыленным щекам погуляла бритва, а Василий Максимович, помолодевший, пахнущий одеколоном и, по уверению Жана, удивительно похожий на Мопассана, все еще сидел, пригорюнившись, перед зеркалом.
— Что ж вы молчите, Василий Максимович? — спросил Жан.
— Да, верно, в моем обличии что-то сильно переменилось, — сказал он грустно. — Жан, ты и в самом деле чародей!
— Ну что вы, папаша! — скромно улыбаясь, ответил Жан. — До настоящего чародея мне, разумеется, еще далеко. Но я не отрицаю: дело свое знаю и люблю. Вы же теперь сами убедились, что сработано все правильно. — Жан не утерпел и снова отошел к окну и оттуда посмотрел на своего клиента тем строгим, критическим взглядом, каким смотрят на свое творение разве что мастера резца и кисти. — Да, прекрасно! Именно таким и должен быть современный хлебопашец. Именно таким! — повторил он громко. — Труженик земли с затвердевшими мозолями на ладонях и с внешностью интеллигента. Прекрасно! А ведь на днях я привел в порядок бороду Евдокима Максимовича.
— Это что же, сам пожаловал? — спросил Василий Максимович. — Что-то с ним случилось, так, зазря, не пришел бы.
— Варвара Тимофеевна привела, бедовая женщина, — продолжал Жан. — Вы еще не видели его обновленным?! Теперь борода у него чудесная и усы полные, с оттенком. Не хвастаясь скажу: это моя удача! Сработал хорошо. Отошел, издали посмотрел и удивился: совсем же другой человек! И стрижку сделал соответственно… Ну, я побегу в салон, там меня ждут клиенты.
— Смотри, Жан, не опаздывайте с Эльвирой к обеду, — сказала Анна, ласково глядя на зятя. — У меня все уже готово.
— Мамаша, явимся точно, как часы, в пять!
Жан поспешно собрал свои инструменты и удалился.
К пяти часам начали собираться гости. Первыми пришли Николай и Даша с Людочкой и Сашей и сразу же, с порога, заметили, что дедушка Вася подстрижен как-то не так, как подстригался раньше, и что усы его совсем нельзя было узнать.
— Василий Максимович! — воскликнул Николай. — Да в таком виде вы смогли бы сойти за министра, честное слово! По всему видно, работенка Жана.
— Батя, и мне нравятся такие усы, они вам к лицу, — сказала Даша. — Есть, есть у Жана вкус, ничего не скажешь!
Затем пришел Максим со своей Анастасией, с сыном Василием и дочкой Олей. И пока бабушка занималась науками, Максим и Анастасия разговаривали с отцом.
— Батя, вы стали и молодым, и красивым, — смутившись и покраснев, сказала Анастасия.
— Да неужели, дочка? — нарочито удивился Василий Максимович.
— Умело подстриженные усы, хорошая прическа — дело не простое, — рассудительно сказал Максим. — Постарался Жан, молодец!
Когда собрались все и за стол уселись взрослые и дети, Жан заговорил о том, каким ему видится внешность сегодняшнего хлебороба, и все с ним согласились, с улыбкой одобрения глядя на Василия Максимовича.
Николай поднялся с рюмкой в руках.
— Дорогие товарищи, первую чарочку за здоровье интеллигентного хлебороба! — сказал он, весело обводя всех глазами. — За нашего дорогого батю и его супругу, за нашу мамашу Анну Саввичну!
Выпили и загалдели кто о чем.
— Батя, все мы, ваши дети и внуки, желаем вам счастливой борозды! — сказал Максим.
— Батя, отныне будете стричься и подравнивать усы только у Жана, — сказала Эльвира.
— О чем печаль-забота? — Василий Максимович сурово сдвинул седые брови. — Борозда счастливая, усы красивые — понятно.
— А что вам не понятно, папаша? — спросил Николай. — Сейчас мы закусим и во всех непонятных делах разберемся.
— Ешьте, ешьте, потолковать еще успеете! — сказала Анна и наклонилась к внукам: — Внучата мои милые, вы не прислушивайтесь к разговорам, а ешьте. Вот я вам подложу картошечки, возьмите огурчики! Люда, Вася, может, хотите рыбки?
— Поясните мне, дети, текущий момент, — сказал Василий Максимович, не притрагиваясь к еде. — Люди вы и молодые, и образованные, и вы-то обязаны знать: куда идеть наша станица? Что будеть с нею в конечности?
— Папаша, что же тут неясного? — удивился Жан, кладя в свою тарелку кусок жареного усача. — Обратимся к нашему салону. Дело, известно, в станице новое, непривычное. Что в салоне хорошо и что плохо? Окна во всю стену, свету много, зеркала, кресла — хорошо! А какова культурность клиентов? Плохая! Входит этакий плечистый детина, прибыл прямо с поля. Ноги не вытирает, свою замасленную фуфайку на вешалке не оставляет и так садится в кресло. Хорошо это? Плохо, никуда не годится!
— Я не про то, — перебил Василий Максимович. — Не об том моя печаль-забота.
— Беру наглядный пример — подстрижку. — Жан весело посмотрел на всех, улыбнулся: вы, мол, послушайте, что это такое. — В кресло садится труженик полей. Голова у него косматая, нечесаная, давно не мытая. Говорю вежливо: сперва подстригу, все, как положено, а потом вымою голову. И что слышу в ответ? Возражения: «Ты, браток, головомойку мне не устраивай, обделай побыстрее, а то я спешу»… Что это такое? «Головомойку не устраивай»… Смешно!
— А что мы видим в дамском салоне? — спросила; Эльвира, понимающе глядя на мужа. — То же самое. В Степновске, помнишь, Жан, на завивку и на прическу женщины записывались в очередь за неделю вперед. А что происходит в Холмогорской? Буквально каждой женщине, моложе, допустим, сорока лет, нужна прическа или завивка, нужна окраска бровей и ногтей. Салон к их услугам. И вы думаете, создается очередь? Ничего подобного! А почему? Не идут! — Эльвира подмигнула Даше. — Даже сестренка не приходит. А почему, Даша?
— Обхожусь, — смутившись, ответила Даша. — Как-то без модной прически привычнее.
— Недавно мы пригласили доярок, чтобы сделать им прически и маникюр, — продолжала Эльвира. — Послали за вами автобус. Ждем, думаем, что приедет их полный автобус, а приехали две девчушки, бывшие школьницы. Вот и выходит, Даша, что и дояркам так, без парикмахерской, жить привычнее. А почему привычнее? По причине нашей деревенской бескультурности.
— Василий Максимович, трудности у нас имеются, это верно, без них, по всему видно, нам не обойтись, — как всегда, спокойно и рассудительно заговорил Николай. — Салон — это не производство. А у меня, к примеру, в автопарке сто восемьдесят четыре грузовика и восемнадцать легковых. Имею отличные боксы, своя автомастерская, две автоматические эстакады, есть горячая мойка, своя аккумуляторная. А вот запасных частей нету и взять их негде. В настоящий момент двенадцать грузовиков и пять легковых находятся на приколе потому, что нету запасных частей. А ведь на носу уборочная страда. Как выйти из этого затруднения? Специально ездил в Рогачевскую, думал раздобыть наряды. И что же? Раздобыл… шиш с маслом. Вот и пребываю в тревоге. Ложусь спать — о запасных частях думаю, встаю — опять же о них, проклятых, моя печаль-забота.
