Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
— Ты чего взбеленился? Аж позеленел… Ну ладно, одевайся, и пойдем завтракать в ресторан с поэтическим названием «Подсолнух».
Они молча шли по улице, направляясь в «Подсолнух». Посмотришь им вслед и ни за что не скажешь, что это братья. Все у них разное. И походка, и рост, и одежда. Степан был в армейских брюках и в сапогах, застиранная, от времени потемневшая на плечах гимнастерка была затянута армейским широким ремнем. Он шагал вразвалку, как шагают солдаты, получившие увольнительную на весь день. Рядом с ним Дмитрий выглядел этаким залетным франтом. Ростом был на голову выше брата, в светлом, отлично сшитом костюме, синтетическая, тоже светлая шляпа, на руке висел легкий плащ и шел Дмитрий, подняв голову и не глядя по сторонам.
В семье Бегловых Дмитрий родился третьим, после Дарьи, — за два месяца до войны, — и был он старше Степана на шесть лет. Уже после войны родились Степан, Эльвира и Гриша. Почему-то с детства Степан привязался не к Максиму и не к Дарье, а к Дмитрию. Вместо они ходили на Кубань купаться, удить рыбу. Дмитрий научил Степана плавать. Он покупал ему книжки с красочными рисунками, краски и карандаши для рисования, сам хорошо рисовал, приохотил к этому брата и еще до поступления в школу научил его читать и писать. Когда пришло время идти в первый класс, Степан взял новенький портфель, тоже купленный Дмитрием, и зашагал по улице вместе с братом-старшеклассником. Через четыре года Дмитрий уехал из Холмогорской в Москву и поступил там в Архитектурный институт. Степан заскучал без брата.
Братья Бегловы поднялись по лестнице и увидели перед собой не стену, а небо в кучевых, легко плывущих облаках и на фоне неба — яркий свет и море цветущих подсолнухов. Дмитрию и Степану показалось, что они вдруг очутились в степи и перед ними до самого горизонта желтели подсолнухи.
— Красиво! — остановившись, сказал Дмитрий. — Молодец художник! Могу поручиться, что эту подсолнечную панораму создал сын хлебороба! Посмотри, какой простор и простор, и эти залитые солнцем желтые цветы! Горожанин такое не увидит и не напишет!
Тася заметила их еще на лестнице и, на ходу поправляя косынку и краснея, вышла навстречу.
— Ну, Митя, узнаешь? — спросил Степан. — Это и есть Тася. Та самая…
— Здравствуй, Тася! — Дмитрий пожал Тасе руку. — Да, действительно, теперь тебя узнать трудно!
— Дмитрий Васильевич, а вот я вас сразу узнала. — Тася разрумянилась еще больше. — Вы все такой…
— Какой же?
— Представительный…
— Я же в командировке, — улыбаясь, сказал Дмитрий.
— Ну, Тася, чем нас попотчуешь? — спросил Степан.
— Садитесь к столику, вот меню. — Тася с нескрываемой радостью смотрела на братьев. — Хотите яичницу с ветчиной? Или кролика в сметане? Кролик в сметане — наше фирменное блюдо. Очень вкусно приготовляется. Даже с перчиком.
— Фирменное блюдо! — Дмитрий подмигнул Степану. — Ты слышишь, Степа? В Рогачевской свое фирменное блюдо!
— Для закуски возьмите салат из свежих помидоров, — советовала Тася, мило улыбаясь. — Между прочим, помидоры-то из холмогорских парников.
— Еще новость! Помидоры рано весной и из парников родной станицы! — все с тем же восторгом говорил Дмитрий. — Что может быть вкуснее холмогорских помидоров! Значит, Тася, так: фирменное блюдо — обязательно, салат — тоже, остальное сообрази на свой вкус и выбор.
— Дмитрий Васильевич, как насчет водочки?
— Степа, что скажешь? — спросил Дмитрий.
— Ты же знаешь, когда я с тобой, то всегда следую твоему примеру, — ответил Степан.
— Тогда вот что, Тася, принеси шампанского, только нашего, из кубанских погребов! — Дмитрий одной рукой обнял Степана, другой — Тасю. — Милые вы мои! Как я рад за вас! Сейчас мы выпьем шампанское за счастье молодоженов!
Бокалы были наполнены, казалось, не вином, а пенистым янтарем, и перед тем, как выпить, Дмитрий, поцеловав Степана и Тасю, сказал:
— За ваше семейное счастье, друзья! А теперь к столу.
— Дмитрий Васильевич, мне нельзя, я же на работе.
— Как, Степа? Отпустим?
Степан кивнул. Тася ушла, ладная, стройная, и братья невольно посмотрели ей вслед.
— Ну что, Митя, узнал шуструю девчушку?
— Как она изменилась! Красавица!
— Так уж и красавица, — краснея, сказал Степан. — Обыкновенная…
— Ну-ну, не скромничай!
— А как поживает твоя Галина? — спросил Степан.
— Работает все там же, в музее! Хочется ей, бедняжке, стать кандидатом искусствоведческих наук, да что-то не получается.
— Митя, надолго в Рогачевскую?
— Наверное, с недельку пробуду. — Дмитрий принял из рук Таси тарелку с кусочками зажаренного в сметане кролика. — Отличное блюдо!.. Степа, а как поживает наш своенравный батя?
— Да все так же. Надеюсь, навестишь родную хату?
— Не так давно я был в Холмогорской. Повидался с Максимом, с Дашей, с матерью, а отца так и не видал. Он все время в степи. Старик уже, пора бы бросить трактор.
Некоторое время братья ели молча.
— Посмотри на нашего батю отвлеченно, так сказать, философски, и ты без труда поймешь, что таким, каков он есть, Василий Максимович Беглов стал не сам по себе, таким его сделало время, то есть те условия жизни, в которых он пребывает вот уже много лет, — рассудительно говорил Дмитрий, вытирая салфеткой губы. — Если же смотреть на батю вблизи и просто, по-житейски, то перед нами обыкновенный станичник малограмотный казачишка, какие жили в Холмогорской до коллективизации, да к тому же еще и чудак!
— Ну и что? — спросил Степан. — К чему это ты?
— А ничего, констатирую, так сказать, факт. — Дмитрий некоторое время молчал. — Вот Максим пойдет дальше своего отца. У Максима есть своя цель, свое, я бы сказал, мировоззрение. И хотя в своей нравственности Максим явно забегает вперед, но это мне лично нравится. Ведь в нем, в этом Максимовом забегании вперед, есть то, к чему все мы рано или поздно придем — одни раньше, другие позже.
— Отец тоже живет честно, даже, я бы сказал, слишком честно, — вставил Степан. — У него тоже есть своя цель, и он служит примером для других, в том числе и для Максима.
— Согласен. Наш батя честнейший труженик, десятки лет пашет землю, сеет пшеницу, на зорьке трусит свои верши, половину пойманной рыбы раздает соседям. Весной, в пору цветения маков, выходит на холмы, сидит там и мечтает. О чем? Может быть, о нас, о своих детях? Ведь он убежден, что всех шестерых воспитал неправильно, и только потому неправильно, что никто из нас не сел за руль трактора… Вот и Гриша, последняя его надежда, скоро распрощается с Холмогорской.
— Если хорошенько подумать, то отец по-своему прав, — возразил Степан. — И мы, дети, понять его обязаны.
— Интересно, в чем же он прав? Узкий житейский практицизм!
— Хотя бы в том мы обязаны понять отца, что никто из нас не продолжил его дело.
— Нет, в этом он не прав, — стоял на своем Дмитрий. — Почему же отец не хочет понять своих детей — тебя, меня, Дашу, Эльвиру? Ведь у отца может быть одно призвание, к примеру, призвание механизатора, а у его сына или дочери — совсем другое. Да и как же может быть иначе? Где, как не в нашей стране, способности и таланты людей проявляются в полную меру! По убеждению же нашего бати выходит: дети крестьян должны быть крестьянами, дети рабочих — рабочими, а, допустим, дети музыкантов — музыкантами. Неправильно! А если у крестьянской девушки талант, скажем, как у Людмилы Зыкиной? Тогда что? Сажать ее на трактор? Вот ты тоже не стал пахать землю. А почему?
— Не смог, потянуло в газету. — Степан смущенно улыбнулся и наклонил голову. — И все же душой я на стороне отца. Я же вижу, как он завидует дяде Андрею, потому что у Андроновых свое тракторное звено.
— Пример нашего дяди Андрея Саввича лишь подтверждает правильность моей мысли, — как всегда, уверенно говорил Дмитрий. — Во-первых, это доказывает, что у Петра и у Ивана призвание механизаторов, что они любят машины. Во-вторых, ни Петра, ни Ивана дядя Андрей Саввич не заставлял силой садиться на трактор, они сами этого пожелали. — На румяном лице Дмитрия появилась знакомая Степану улыбочка. — Так что наш батя напрасно на нас обижается.
— У него свой взгляд на жизнь, свой, так сказать, житейский кодекс.
— Не кодекс, а известная крестьянская ограниченность, — стоял на своем Дмитрий. — Я помню, как он говорил нам, подросткам: «Дети, любите труд физический, только в нем найдете для себя счастье». А почему? Всякий труд и важный, и почетный, и любить больше всего надо тот, который тебе по душе. — Дмитрий прошелся по комнате. — А как он живет? Даже дом себе не построил. По всей Холмогорской растут дома, и какие! Только один Василий Максимович Беглов ютится в развалюхе. Герой войны, герой труда, почетный колхозник, только бы намекнул Барсукову!.. А я создал бы проект. Это был бы не дом, а загляденье!
