Леонид Кокоулин - В ожидании счастливой встречи
— Брезгуешь? — дыхнул винными парами в лицо Валерию. — Я тебе кислород перекрою…
— Мужики! — вклинился могучим плечом Георгий-сварщик.
— Шура, в самом деле, мы же люди, — кто-то пытался оттянуть Шмакова за рукав.
— Да что с ним, выбросить, — послышалось несколько голосов, — ишь, курилку в свинарник превращаем.
Валерий почувствовал, как отскочила пуговка от воротника его рубашки.
— Ну, это уж слишком, берем его, Георгий.
Подскочило несколько парней, и любителя распивочной вынесли в коридор.
— Вот, хомут, еще брыкается, — возвращаясь в курилку, выговаривал Георгий.
Пытался прикурить папиросу, но руки дрожали.
— Так я пошел, — сказал Валерий, бросил в урну недокуренную папиросу.
— Иди, иди, Валера, я люблю покурить с чувством, с толком, с расстановкой, а то в самом деле рыжий Семка уведет Натку. А она ничего, Натка, хорошенькая. Я как-то раньше не замечал, — признался Георгий. — Видная будет женщина… Ведь они как, девчонки: до поры голенастые, а в силу войдет — и глаз не оторвешь… И все при ней…
Натка на фоне кремовой, спадающей до паркета шторы в своем черном строгом платье словно вписалась тушью. Валерий обратил внимание на волосы Натки — золотистые, блестящие. Они струились по острым узким плечам. Высокий каблук открытых туфель еще резче подчеркивал стройность ног. Даже Семен рядом с ней выглядел джентльменом. «А ничего парнишка Семка», — подумал о нем Валерий, Натка о чем-то вдохновенно разговаривала с Семеном.
— Не помешал? — поклонился Валерий.
— Ну что ты, мы о тебе говорили, — сказала Натка. — Семе тоже очень нравится наш клуб. Только плохо, что один зал: когда кино, потанцевать негде.
Натка походила сейчас на маленькую девочку, которую впервые привела мама на елку, и все волшебство цветных шариков, лампочек отражалось в ее глазах.
— Клетушек каких-то уже нагородили, — вдруг сказал чем-то недовольный Семка, — кабинетов наделали…
— Сам ты кабинет, — съязвил Валерий.
— Зачем ты, Валера, так? Сема даже очень разбирается и в отделке и в архитектуре, — вступилась за Семена Натка.
— Спелись, да? А я с вами и не спорю. Клуб ведь рассчитан на работу кружков, собственно, это не клуб даже, а кинотеатр. Наши уж «подрисовали» второй этаж.
— Пошли посмотрим?! — предложил Семен. Валерий отдернул штору, посмотрел, здесь ли самовар. Самовар отразил в своих никелированных боках озабоченную физиономию Валерия.
— Ты, Валера, гидом будешь, а мы гости, ладно? — И Натка взяла Семена под руку.
Семен не знал, как ходить под руку с девушкой, и от смущения артачился.
Они поднялись по широкой белой лестнице, и Валерий открыл первую дверь.
— «Зал Чайковского».
Столы были завалены пальто, а паркетный пол — валенками. Открыли другую дверь. Эта комната была пустая, большая и светлая, резко пахло красками.
— Ничего, вместительная, такую бы звену, а, Валера?
— Когда женишься, отвоюем у клуба тебе. А теперь сюда прошу, — посторонился Валерий. — Здесь апартаменты для кройки и шитья.
— Серьезно, Валера?
Валерий щелкнул выключателем. Люстра с множеством хрупких подвесок нежно прозвенела… Стены ослепительно белы. Паркетный пол отражал люстру. На столах новенькие швейные машинки.
— Лучше бы кружок автолюбителей организовали. Кому это шитье надо? — запротестовал Семен.
— Но ты, Сема, напрасно, — возразила Натка.
— Что напрасно? Платья штабелями в магазине висят, запутаться в них можно.
Заглянули еще в комнату, третью, — ведра, банки с краской, обшарпанные кисти.
— Хорошо бы морса по стаканчику, сбить привкус краски.
— А мне мороженого две порции, — заявила Натка.
Но в буфете, кроме конфет и папирос, ничего не оказалось.
— Пошли потанцуем, — махнул рукой Валерий.
— Вы топайте, а я конфеток прихвачу, — потянулся к буфету Семен.
— Ну, где вы есть, — укоризненно встретил Петро Валерия с Наткой, когда, они вошли в зал. — Наши призы рвут. Вот, видал, — помахал он мочалкой, — Оля моя знаешь как читает стихи…
Валерий протиснулся на круг: за столом жюри, на столе — куколки, петушки, медведь, надувной гусь. Георгий, стиснутый толпой, читал басню про непьющего воробья.
— Мне вот тот плюшевый медвежонок нравится, — приподнявшись на цыпочках, шепнула Валерию Натка.
— Эт мы сейчас!
— Погоди, Валера, читает человек, послушаем.
Георгий читал сбивчиво, перевирал слова, и ребята от души хохотали. Он закончил и потянулся за плюшевым медведем, но жюри ему выдало зайца из серии «Ну, погоди». Георгий заспорил, запротестовал:
— На черта мне ваш заяц многосерийный. Тоже нашли, чем завлекать, лучше бы организовали как следует буфет.
Георгий распаренный, с прилипшими на лоб волосами подошел к Валерию, одной рукой застегивал пуговицу на пиджаке, в другой держал зайца.
— А что, в самом деле, Валер, — все никак не мог успокоиться Георгий. Он сунул зайца Натке, — ситра бы?
— Тебя из пожарной кишки сейчас не зальешь, — сказал, смеясь Валерий.
Георгий состроил такую рожу, что Натка не удержалась, звонко рассмеялась.
— Ну, заяц, погоди!
— Ты куда, Валер?
— За плюшевым медведем.
— Давай, давай, Валер, — подначивал Георгий, — пусть ваших знают, пой, а я пойду горло драть за приз. Пусть нам отдают зверя, у нас девушка.
Натка увидела, как Валерий, словно игла в стог сена, провалился в толпу, а через минуту он уже стоял на сцене. Откинул со лба волосы, словно боднул кого-то. Ему подвинули микрофон.
— Давай, Валера!.. «Русское поле»! Валера! — кричали и хлопали со всех сторон.
У Натки оборвалось, упало сердце. Валерий поискал Натку глазами и, когда встретились взгляды, подмигнул ей и запел.
Натка очнулась только тогда, когда захлопали и закричали «бис»! Валерий пробрался к Натке, плюхнул ей в руки пузатого медвежонка.
— Бис! — кричала громче всех Клавочка.
— Пошли, Валера, домой, уже поздно. Завтра папе вставать, а у меня к завтраку ничего не приготовлено. И уходить-то не хочется…
Валерий с Наткой оделись, он помог Натке натянуть меховые унты, и Натка вся разрумянилась.
Воздух у фонарей искрился серебряной пылью. Под ногами со стоном всхлипывала пороша. Вздрагивала земля от взрывов на основных сооружениях, и тогда с проводов облетал трубочками снег и пунктиром перечеркивал дорогу.
— У тебя хороший голос, Валера, немного слух подводит, но ты бы мог стать настоящим певцом.
— Чем слабее слух певца, тем громче должны быть аплодисменты.
Натка рассмеялась.
— Скоро профессиональных артистов не будет. По мне, так это неплохо, — развеселился Валерий. — Покрутил гайки, попел, поплясал, стихи почитал. Плохо? Не плохо!
— А не кажется тебе, Валера, что от такого подхода к искусству сплошная серость будет.
— Ну, таланты прорвутся! На людях виднее, кто чего стоит. — Валерий одной рукой поддерживал Натку, другой под мышкой держал самовар. На обочине дороги парил оставленный открытым «колодец». Валерий отпустил Натку, поставил самовар на снег и надвинул крышку.
— Валера, я может быть, сегодня самая счастливая на свете.
Натка приостановилась, застегнула Валерию куртку на все пуговицы.
— Да ладно, — взбрыкнул Валерий, — не хватало еще этого, как маленькому.
— Застудишь бронхи. Пока молодой — горячий, а потом…
Валерий сдался, а сам подумал: «Взрослая какая-то Натка».
— Давай, Натка, понесу и медведя, замерзли руки?..
В окнах Наткиного дома горел свет.
— Папа еще не спит, — сказала Натка, загораживаясь от налетевшего резучего ветра.
Они вошли в подъезд, и Натка щелкнула выключателем, прикрывая от света глаза рукой.
— Спасибо, Валера, за вечер. Спокойной ночи. — Натка улыбнулась ему, взяла игрушки и побежала не оглядываясь по ступенькам. Хлопнула дверь.
Валерий шел и все досадовал — даже не поцеловал Натку. На крыльце общежития он остановился, стараясь угадать Наткин дом, поселок. Он еще теплился редкими огнями, с реки наплывал и штриховал фонари редкий туман. Валерий прислушался: в распадке потинькивал, крепчая, мороз.
«Скорее бы утро, — сказал себе Валерий, — да на работу».
Он с трудом, со скрипом отворил дверь. Стараясь как можно тише стучать мерзлыми ботинками, проскользнул в сушилку, захватил с вешалки подсохшую робу и на вытянутых руках понес ее по коридору в комнату. Толкнул дверь и удивился: на кровати Петро Брагина без пиджака, в галстуке сидел Семен и читал «Огонек», он даже головы не поднял, когда вошел Валерий.
— Что же это ты, жених, бросил невесту?.. — сказал Валерий.
— Невеста без места — жених без венца, — ответил недружелюбно Семен.
