Борис Мегрели - Без всяких полномочий
— Могли бы с самого начала сказать.
Она вытаращила на меня круглые глаза.
— Вы трус?
— Немного, — сказал я, разглядывая ее. Лишь теперь я заметил, что у Наты не только глаза, но и лицо и рот круглые, и вся головка словно маленький шар. И тем не менее она была красива.
— Врете вы все, чтобы меня позлить, — сказала она. — Кофе хотите?
В гостиной, обставленной тяжеловесной мебелью, пахло кожей, табачным дымом и духами.
Кофе немного взбодрил меня.
— Ваш муж живет в Москве?
— Муж? Он живет здесь, в этой квартире. В Москве он ищет пьесу!
— Какую пьесу?
— Гениальную! Ту, за которую он мог бы получить Государственную премию! Так я и поверила, что в Москве живет грузин, который пишет пьесы. Ищите женщину, как говорят французы. Кажется, мне нехорошо.
— Принести воды?
— Не надо, — сказала Ната и неуверенным шагом вышла из комнаты.
Я сидел, сжимая руками прохладные подлокотники кресла. Я не понимал, что во мне происходит. Я раздвоился — один любил Нину, другой ненавидел ее. Ненависть сковывала меня, и я не хотел замечать, что идет время. Часы в гостиной пробили дважды. Я заставил себя встать.
Добравшись до темного коридора, я никак не мог найти выключатель. В глубине коридора виднелась полоска света. Я направился туда. Дверь легко ушла из-под руки.
В слепящей белизне ванной я увидел перед огромным зеркалом Нату. Она вскрикнула и прикрылась полотенцем.
— Пардон, — сказал я и ткнулся в другую дверь. За ней оказалась спальня с широчайшей кроватью. Кто-то коснулся меня. Я вздрогнул. Это была Ната.
Я шагал по улице злой на весь мир. Я злился на солнце, которое пыталось сжечь меня, на прохожих, недоуменно поглядывавших на мой темный костюм, на Нату, запах духов которой, казалось, проник в мозг. Я злился на Нину. И я злился на себя, потому что меня мучила совесть.
Во дворе шумели соседи, и я хотел подняться к себе незамеченным, но Сандро крикнул:
— Привет, Серго! Иди сюда.
Тюльпаны Аполлона были вытоптаны. Земля под ними стала пятнистой, и от нее шел запах керосина. Я взглянул на Аполлона. Он растерянно покусывал губу.
— Кто это мог сделать? — спросил я.
— Не знаю, — сказал Аполлон. — Не знаю, какой сукин сын сделал это.
— Ладно, Аполлон, не переживай. Все к лучшему, — сказала ему жена.
— Что к лучшему, женщина? — рассвирепел Аполлон.
— Разве это занятие для мужчины — цветы выращивать? — ответила Натела.
— Убирайся в дом, женщина! — велел ей Аполлон.
Я не хотел присутствовать при семейной ссоре и стал подниматься по лестнице.
Как всегда взъерошенный, Валериан с интересом наблюдал с балкона за Аполлоном и Нателой.
— Доброе утро, — сказал я ему.
— Доброе! Сейчас они поколотят друг друга! Пора вмешаться, — пробасил он и спустился в двор.
Я с омерзением чувствовал запах духов Наты.
— Сандро, пойдем в баню, — крикнул я вниз.
— Предпочитаю домашние ванны, — ответил Сандро.
Я пожал плечами, не понимая, где он мог пользоваться домашними ваннами.
В бане пришлось подождать, прежде чем освободился шкафчик. Я разделся и пробрался между голыми телами в душный, как преисподняя, зал. В пару я не сразу разглядел свободное место. Кто-то пел. Кто-то насвистывал. Плескалась вода.
— Молодой человек! — На гранитном ложе в ожидании банщика сидел Гурам.
— Ты один? — спросил я.
— Вон Эдвин. Не хочет лезть в бассейн, — сказал Гурам.
Эдвин возвышался над маленьким бассейном с серной водой, из которой торчали мужские головы, точно головы приговоренных к вечному стоянию в воде. Небритые лица, страдальческие взоры — вода в бассейне горячая — наводили на мысль о мучениках.
Я вспомнил бродягу философа. «…А о душе своей забывают». Блаженный Августин был прав. Жаль, что нельзя отмочить в серной воде душу, а потом отмыть ее как следует мочалкой, подумал я.
Эдвин повернулся ко мне.
— Наваждение! Каким образом вы оказались здесь?
— Обычным, — ответил я. Меньше всего мне хотелось разговаривать с ним. Я сел рядом с Гурамом.
Эдвин сказал:
— Извините, Серго, но у меня такое впечатление, что я чем-то вас обидел. Без дураков.
— Да нет. Просто я не в себе после вчерашнего. Пойду помоюсь.
Я до боли тер мочалкой тело, долго смывал с себя грязь.
Эдвин распластался на гранитном ложе. Банщик, прикрытый клеенчатым передником, намылив полотняный мешок, раздул его и сбросил белоснежную пену на распаренное до красноты тело Эдвина. Я люблю смотреть, как работают банщики. У каждого из них своя манера, своя слабость. Тот, который мыл Эдина, отличался пристрастием к массажу, был ловок и скор. Банщик вывернул Эдвину руку и хлопнул его по лопатке. Хрустнули суставы. Эдвин вскрикнул. Банщик, не обратив на это внимания, вывернул ему вторую руку и хлопнул по другой лопатке, затем взобрался на ложе и поставил ногу на спину Эдвина. Ступня скользнула сверху вниз по позвоночнику застонавшего Эдвина. Потом банщик усадил его, обдал водой из бадьи и хлопнул по спине.
— На счастье, — сказал он. — Под душ.
— Если я смогу ходить. У меня вывернуты не только руки, но и ноги. Без дураков.
Банщик снисходительно улыбнулся. Он сполоснул ложе. Его уже ждал другой клиент.
В предбаннике дежурный накинул на нас простыни и каждого слегка хлопнул по спине.
— На счастье! На счастье! На счастье!
— Колоссально! Море удовольствия! — простонал Эдвин.
Завернувшись в сухие простыни, точно в тоги, мы сидели на лавке и пили пиво из бутылок. Рядом с нами одевался волосатый парень. Он с вожделением поглядывал на пиво. Гурам протянул ему бутылку.
— Ваш должник, — сказал тот и зубами откупорил бутылку.
Эдвин принялся за вторую бутылку пива.
— Хорошо! — крякнул он. — Без дураков!
Волосатый опустошил бутылку не отрываясь, и Гурам протянул ему еще одну.
— Неудобно получается, — сказал тот, но бутылку взял.
— Неудобно, когда один пьет, а другой умирает от жажды, — сказал Гурам.
— Справедливо, — сказал волосатый и отошел.
Куда-то исчез дежурный. Кто-то попытался отодрать дверь шкафчика. Раздался треск. Голые и мокрые мужчины стали шуметь и ругаться.
— Тихо вы! — сказал волосатый. — Дежурный сейчас придет.
Тут же появился дежурный. Он нес блюдо с хинкали.
Волосатый притащил табурет и поставил на него блюдо.
— Прошу, — сказал он.
— Ну, это ни к чему, — развел руками Гурам.
— Очень прошу! — взмолился волосатый.
Гурам надкусил хинкали.
— Ничего. Всем приятного аппетита.
Я густо поперчил хинкали, взял один за скользкое ушко и отправил в рот. По-настоящему ушко — собранные концы теста — надо надкусить и выбросить. Поэтому в хинкальных под каждым столом имеется корзина. Снаружи остывшие, внутри хинкали сохраняют такое горячее сочное мясо, что обжигаешь нёбо, язык и стараешься скорее проглотить, а проглотив, чувствуешь, как пылающий комок катится вниз, обжигая нутро.
— Очень вкусно! Похоже на сибирские пельмени. Без дураков, — комментировал Эдвин.
— Похоже, но не то, — возразил Гурам. — Во-первых, хинкали в два раза крупнее, во-вторых, хинкальный фарш готовят по-другому. В-третьих, хинкали — это хинкали, а пельмени…
— Это пельмени, — усмехнулся я.
— Совершенно верно, — сказал Гурам.
Внезапно мне стало тошно от всего. Я не мог больше терпеть бездумного разглагольствования Гурама и восторженности Эдвина. Я вытер руки о простыню, скинул ее и начал одеваться. Гурам разозлился, но не произнес ни звука. Эдвин и волосатый недоуменно глядели на меня. Одевшись, я кивнул им и вышел из бани.
Часа два я бесцельно болтался по улицам, потом сидел в саду и смотрел на играющих детей. Время шло медленно. На скамье лежала свернутая в трубку газета. Я развернул ее и прочитал от первой до последней строки. Положив газету на прежнее место, я поднялся. Целый день я ничего не ел, если не считать двух хинкали, и сильного голода не испытывал, но все же решил перекусить.
В кафе «Тбилиси» меня узнал официант, который обслуживал нас с Вашакидзе. Он за несколько минут справился с моим заказом, и сначала я не понял, что происходит, но потом сообразил, что на мне лежит тень славы Вашакидзе.
В голове у меня была свалка. Но я твердо знал, чего хочу — по крайней мере на сегодня. Я ждал ночи, чтобы отправиться к Ило и вытрясти из него душу. Моя обозленность на мир распространялась и на него. В конце концов, он был частицей этого мира.
Я оставил на столе полбутылки вина и большую часть еды.
До ночи было еще далеко, и я не знал, как убить время. Телефоны-автоматы напоминали о звонках Нине. Возникло желание услышать ее голос. Нет, сказал я себе и, чтобы не думать о Нине, вспомнил Нату.
Ната ответила сразу, словно сидела и ждала звонка. Я назвался. Она действительно ждала моего звонка.
![Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]](/uploads/posts/books/255498/255498.jpg)
![Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]](/uploads/posts/books/255683/255683.jpg)
