Александр Золототрубов - Тревожные галсы
— Не возражаю. Ну, не будем терять время...
Когда замполит ушел, Скляров сказал Грачеву, что у акустика погиб отец. На уборке хлеба. В степи пшеница загорелась, а он на комбайне работал. Бросился огонь тушить. Обгорел весь. Скончался там же, в поле... Телеграмму прислал военком. С акустиком поедет замполит. На похороны. Отец матроса начинал службу на Севере — плавал на «Гремящем», потом добровольно ушел в морскую пехоту. Дважды тонул, был ранен.
Скляров закурил. Он долго молчал.
— Пока не вернется Леденев, будете исполнять должность замполита, — сказал он. — И, кажется, сейчас я вас отругаю. Надеюсь, Крылов доложил вам?
— Да. — Грачев сделал паузу. — Товарищ командир, это я не закрыл рубку...
Скляров насупился:
— Что?
— Моя вина... — И Грачев объяснил, как это случилось.
Скляров, сжав губы, молча смотрел в сторону открытого иллюминатора, и даже когда в дверях появился вестовой, доложивший, что обед накрыт, он и слова не обронил, лишь жестом показал матросу, что можно идти.
Потом Скляров встал, все еще размышляя над тем, как ему поступить в данной ситуации.
— Сам пришел, да? — усмехнулся Скляров. — Я это люблю... Ну, а что с тобой делать? — И, не дождавшись ответа, добавил: — Прошу учесть на будущее, а то могу и отправить на гауптвахту. А с мичманом сам поговорю. Взыскание будет снято.
Гончар решил, что ему надо серьезно поговорить с женой, и он с нетерпением ждал, когда наконец «Горбуша» вернется с промысла. Траулер вошел в бухту на рассвете, бросил якорь у своего причала. Прежде Гончар радовался встрече с женой, торопился домой или к ней на судно, а в последнее время, когда Надя заявила, что не уйдет с «Горбуши», он стал безразличен к ней. Особенно неприязнь к жене вспыхнула в нем с новой силой после встречи с мичманом Каштановым, своим земляком. Узнав о том, что мать после операции лежит в больнице, а сын живет у Каштановых, ему до слез стало обидно.
«Костик, милый, ты не сердись, я еще посоветуюсь с капитаном, как мне быть, может, и правду перейти работать на берег, устроиться на узел связи», — говорила ему Надя. А через месяц, в канун Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, Надя, как только увидела его в дверях, обняла, расцеловала и как бы вскользь шепнула: «Серов обещал устроить меня на узел связи, там тоже хорошо платят...»
«Везде этот Серов, — возмутился в душе Гончар, надевая перед зеркалом бушлат. — Это он сманил Надю на траулер, а у нас же ребенок. Ерунда получается, есть семья и нет семьи...» Федор Иванович Серов... Не раз Надя называла эту фамилию и даже как-то сказала ему, что Серовы приглашали их в гости. Она говорила, что Серов — лучший капитан на траловом флоте, а «Горбуша» — передовое судно на Мурмане. Серов, когда еще был штурманом на сейнере, приезжал с семьей в родное село, там Надя и познакомилась с Верой, его дочерью. Они привязались друг к другу, и Вера уговорила отца взять Надю с собой, устроить ее на траулер, что Серов и сделал. «Я никогда этого не забуду», — говорила Надя.
Однажды пришла она с судна расстроенной.
— Что у тебя? — спросил Костя.
— У Серова беда. Нас шторм настиг в море, и мы потеряли новый капроновый трал. Капитана могут наказать...
Он выслушал ее не перебивая, а потом сказал:
— Беда, конечно, потерять капроновый трал, и я тебя понимаю. Но меня волнует другое — как жить будем дальше, а? Сынок наш у моей матери, ты на судне, я — на корабле. Но я не в счет — я служу и уйти никак не могу. Ну, разве это жизнь?
Слушая его, Надя стояла у окна и смотрела на море: дом, где Наде капитан Серов выхлопотал комнату, стоял на горе, и море как на ладони; она, когда «Горбуша» стояла в гавани, готовясь к очередному рейсу, часто глядела на густо-синюю воду; то вспоминала своего отца, не вернувшегося с фронта, то мать, которая умерла у нее на глазах. До замужества капитан Серов и как ее земляк, и как человек, умудренный жизнью, был ей самым близким, и она привязалась к нему как к родному отцу. А потом она познакомилась с Костей...
— Я, Костя, сейчас с траулера не уйду, — сухо и, как ему показалось, с обидой в голосе сказала Надя. — У нас ведь ничего нет. А надо нам одеться, кое-что собрать... Ты уж потерпи еще год, а там видно будет.
— А сын? — спросил Костя, едва сдерживая себя, чтобы не выругаться.
— Пока он у бабушки...
— Пока, — усмехнулся Костя. — А потом?
— Костя, ты не ругайся, — тихо сказала она. — Я ведь не для себя стараюсь...
«С траулера не уйду...» — стучало сейчас в голове Гончара. Нет, надо еще раз поговорить с Надей. Хорошо, что Грачев обещал зайти с ним на траулер.
После ужина Гончар поднялся на палубу.
— Товарищ старший лейтенант, я готов! — доложил он Грачеву.
— Пойти с вами не могу, — сказал Петр. — Заступаю дежурным по кораблю.
По тому, как у Гончара насупились брови, а лицо посерело, Грачев понял, что матросу стало не по себе. Он предложил подождать до завтра, но Костя не согласился:
— Нет, не могу ждать. Мне надо домой. Я вернусь на корабль без опозданий. Как всегда, без опозданий...
«Я все ей скажу, — дорогой размышлял Костя. — Я не стану упрекать ее. Я просто скажу, что так жить мне надоело. Сын — где-то у матери, она — на судне, а я — сам по себе... И есть семья, и нет семьи...»
Вот и дом.
Однако Нади не было. Где же она? Видно, на судне. Костя и дров наколол (жена собиралась стирать), и чаю согрел, а жены все нет. Тогда решил сходить на «Горбушу».
На темном небе высыпали звезды. Костя спустился к бухте. Море сонно плескалось у берега. Пахло солью и рыбой. У деревянных причалов стояли траулеры. Горласто кричали буксиры, помогая швартоваться океанским судам. А вот и «Горбуша». Судно будто дремало. На палубе прохаживался вахтенный. Увидев Гончара, он остановился у сходни.
— Капитан на судне? — спросил Костя.
Вахтенный, кряжистый рыбак с копной волос на голове и густыми бакенбардами, уставился на него:
— Ты кто?
— Что, разве не видишь? С боевого корабля...
— Ты, браток, голоса тут не повышай, понял? Я есть лицо официальное — служба! Тебе капитана, да? Сошел товарищ Серов на берег. В клубе сегодня ребятам награды вручают...
Но Гончар уже не слышал его. Видно, и Надя в клубе. Он с горечью взглянул на часы. Пора возвращаться на корабль. У штабелей, что высились на причале, его кто-то окликнул:
— У тебя есть закурить?
Это был Борис Алмазов, штурман с «Горбуши». Он присел на холодный валун. «Уже нализался», — подумал Костя.
— По рюмашке я тут с ребятами, — пробасил Алмазов, затягиваясь папиросой. — А ты куда?
— На корабль.
Штурман усмехнулся:
— Ну и чудак. Пойдем со мной выпьем? — Алмазов глотнул дым. — Уйду я, Костя, с «Горбуши». Ты знаешь капитана Серова? Ты не знаешь капитана Серова. Он вредный...
«Забегу домой на пяток минут, — подумал Костя. — Может, она пришла?..»
А штурман продолжал:
— Знаешь, что он мне сказал? Ты, говорит, Алмазов, как медуза... Мне сказал, своему зятю. А я ведь взял в жены его дочь, не посмотрел, что Вера дружила с Сергеем Кесаревым. Я женился на ней. Ты знаешь, скряга этот Федор Иванович Серов. Он даже свадьбу в ресторане не хотел делать. Все сделал я, Борис Алмазов. Ради Веры. Она — красивая, я люблю ее, очень люблю... А денег у меня хватит. Еще два-три года поплаваю — и на бережок. Куплю себе машину, домик где-нибудь у Черного моря, и будет мне Вера детишек рожать... А Серов — тяжелый мужик, хоть и взял меня на «Горбушу», а мужик он тяжелый. Ну, ладно, выпиваю. Так что? — Он встал с валуна. — Ну, беги...
У крыльца Гончар отдышался. В окне горел свет — Надя дома. Дверь в коридор была заперта, и он постучал.
— Кто? — услышал он голос жены.
— Это я...
Надя открыла. Обрадовалась, обняла его.
— А у нас гости, — тихо сказала она, целуя мужа.
— Это кто же?
— Мой капитан и помполит. Да ты что стоишь? Снимай бушлат.
— Серов? Он мне и нужен...
Надя повесила на вешалку бушлат. Уже по выражению лица мужа почувствовала, в каком он настроении.
— Что с тобой, может, ты нездоров? — встревоженно спросила она.
Он взглянул ей в лицо. В ее глазах застыла настороженность.
— Поговорить нам надо, Надюша...
Они вошли в комнату. У стола сидели Серов и помполит «Горбуши». Капитан поднялся и протянул ему руку.
— Знакомьтесь. Мой помполит... Вот пришел посмотреть ваше жилье. Надя подала заявление на улучшение жилплощади, надо нам все обговорить. Вас уже трое, комнатушка маленькая... — Серов задержал на нем свой взгляд. — А ты возмужал, Костя...
— Спасибо, но мне надо сказать вам, что я не хочу, чтобы Надя больше плавала. Я хочу, чтобы у меня была семья. Я хочу, чтобы сын жил с нами.
Серов опешил.
— Я тебя не понимаю, — начал было он, но Гончар вновь прервал его:
— Мать — в больнице, сын — у чужих людей, а Надя...
Надя подскочила к мужу:
— Что с ними, почему в больнице?
Гончар сжал пальцами спинку стула.
— Я, капитан, не живу, а мучаюсь...
