Златослава Каменкович - Опасное молчание
Якуб взволнован и горд тем, что у него родился сын. Его выразительные серые глаза исполнены благодарности к доктору.
— Идите, побудьте с женой, — говорит Ганна.
— Женщины меня прогнали, — смущенно разводит руками молодой отец. — Смотрите, председатель идет, видно, уже знает…
Данило Валидуб, в темном распахнутом дождевике с капюшоном, надетым поверх киптаря, подошел к ним. В руках он держал пачку газет. По энергичному, опаленному ветром лицу председателя угадывалось, что он чем-то радостно взволнован.
— Поздравляю, отец! Какое имя сыну дашь?
— Любомир.
— Хорошее имя, — сказал Валидуб. — Да, друзи, значит, будем менять наш перспективный план. Сегодня собираем коммунистов села, надо принять решение. В семь вечера собрание.
— Добре, — задорно блеснули из-под густых бровей глаза Якуба. — Надо обгонять соседей. А помните, Данило Олексович, весну сорок седьмого?
— Когда ты с «энтузиазмом» полеводческую принимал? — лукаво подмигнул председатель.
— Побоялся, верно. До меня там четыре бригадира сменили.
— Но принял? — улыбнулся Валидуб.
— Пришлось. А в бригаде одни женщины. Начну бывало дисциплину подтягивать, а мне деликатно: «Ты, сынок, не распекай, что я опоздала. Сам заимеешь семью да деток, тогда по-другому закукукаешь».
А другая еще поддакнет:
— И этот, как Данило Валидуб, точно дрожжи в тесте!
И повиснет пчелиный гул на весь день, а дело стоит во всех пяти звеньях. Приходилось самому в каждый дом заходить, объяснять, уговаривать…
— Зато когда зацвел лен, а потом созрел, — подмигнул Валидуб, — женщины наши нарадоваться не могли. Из МТС трактор доставил нам невиданную еще здесь льнорвалку. Машина убирала по семь и больше гектаров льна в день.
— И хороший урожай льна собрали? — спросила Ганна.
— Лен дал тогда колхозу семьсот тысяч дохода, — отозвался Валидуб. — А еще через год мы уже имели общего дохода полтора миллиона рублей.
Подошла пожилая доярка Мокрина Беда, родная сестра покойной матери Данила Валидуба.
— Тетя Мокрина, еще студеная роса на траве, рано ходить босиком, — заметила Ганна. — Можно простудиться.
— Привыкла, — усмехнулась Беда. — Слушай, Данило, я тоже могу надоить больше молока от каждой коровы. Хочу переписать свое обязательство.
— В добрый час! — улыбнулся Валидуб. — Кормами у нас коровы не обижены, так что держите свою марку, доярки!
— И премия будет? — подмигнула племяннику Беда.
— А как же!
— Так вот, чтоб ты знал: самая главная премия для доярок сейчас — баню на ферме поставь. И чтоб с дождичком, как в кино показывали.
— Уже запланировали. Построим. И душ будет, все — как в кино! — звонко и раскатисто засмеялся председатель.
Мужчины проводили Ганну до реки.
— Не заблудитесь одна? — спросил Валидуб.
— Я сейчас в Белый Камень иду, — сказала Ганна. — Тут, если через гору, два-три километра. Дорога мне знакомая.
— Могу проводить, — с истинно рыцарской готовностью предложил Якуб Романичук.
— Не беспокойтесь, вам и без меня хлопот по горло.
Они попрощались до вечера.
Ганна, не оглядываясь, быстро поднималась по тропинке. Думая о Валидубе, укорила себя, припомнив, как она тогда легкомысленно, не имея ни малейшего представления о человеке, сделала заключение: «Такой на зеленый лес посмотрит — лес завянет!..»
Теперь она себе говорит:
«Светлая голова у председателя и золотые руки…»
Да, такой весны, какая выдалась в прошлом году, даже старики припомнить не могли. Дожди в Карпатах лили днем и ночью.
Горевали колхозники. Ходил мрачнее тучи председатель Валидуб.
Посеяли кукурузы в пять раз больше, чем в предыдущем году, а когда, наконец, показались всходы, у людей сердца сжались: что же теперь будет?
На общем собрании колхозников Данило Валидуб сказал:
— Солью сыт не будешь, думою горя не размыкаешь. Надо спасать урожай.
Нелегко из лунок, где растет по четыре-пять всходов, выдергивать стебли, а потом делать подсадку на площади в пятьдесят гектаров, разбросанных по склонам гор.
Кто работал охая, открыто ропща: мол, выдумал председатель «забаву», а народ страдает!
Но большинство, видя, что Данило Валидуб сам от зари до зари в поле, что вся его семья не покладая рук трудится на кукурузе, делали свое дело терпеливо и добросовестно.
На пятый день Маричка со слезами взмолилась:
— Папа, я спины не могу разогнуть. Можно, я сегодня не выйду в поле?
— На работе нет родни, дочка, — сказал отец, — Сейчас каждая пара рук нужна. Завтра уже ликвидируем всю изреженность и — шабаш!
В субботу, когда вся работа в поле закончилась, поздним вечером председатель зашел в больницу.
— Ганна Михайловна, голубонька, дайте мне какого-нибудь снадобья, башка разламывается.
Измерила ему температуру и мысленно ахнула: «Сорок!» Все указывало на пневмонию.
— Что? В такую горячую пору лечь в больницу? Нет, нет…
— Никуда я вас отсюда не выпущу, — решительно заявила Ганна. — С воспалением легких нельзя шутить.
Уступил. Остался.
Через два дня фельдшерица с ужасом:
— Не пойду делать укол… Рвется, точно с цепи: где одежда? В поле мне надо!..
Ганна сама делала уколы, сама дежурила у постели метавшегося в бреду Валидуба.
Казалось, это болезнь, усталость, сон прилегли на больничной койке, а он, председатель, даже в бреду, все время находился там, где сейчас решается судьба урожая нынешнего года…
Едва Валидубу стало лучше, но все еще с температурой, он, как мальчишка, сбежал через окно…
Урожай кукурузы собрали неплохой, однако Валидуб на общем собрании колхозников весь так и кипел от уязвленного самолюбия. Как так? В Верхних Родниках в колхозе имени Богдана Хмельницкого комсомольцы собрали с каждого гектара по шестьдесят центнеров в зерне. А мы только по сорок два!
Кто-то из зала сказал:
— Так в том селе наш товарищ Мирко родился. Он туда по старой памяти часто наведывается, советы дает.
— А у нас нехай себе невесту просватает! — ляпнула Мокрина Беда.
Грянул смех.
Ганна покраснела, не знала, куда спрятать глаза. Ведь в эту минуту Любомир Ярославович смотрел на нее. И мало того… улыбаясь, он сказал:
— Воспользуюсь этим советом!
Шорох орешника прервал воспоминания Ганны. Она спряталась за ствол старого кедра в пять обхватов.
«Ярош!..»
Ярош, не подозревая о том, что за деревом укрылась Ганна, сидя на лошади, негромко запел, отчего у девушки еще гулче забилось сердце.
«Нет-нет… — убеждала себя Ганна. — Пусть проедет… Иначе… по моему первому взгляду… он сразу догадается…»
Лошадь вдруг вскинула голову, почуяв что-то. Ярош вмиг спешился, взял лошадь под уздцы, и осторожно подошел к дереву, за которым притаилась Ганна, скрытая по пояс зарослями папоротника.
— День добрый, Ганна…
Да, Ярош обрадовался. Он искал этой встречи.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте…
— Вы в Белый Камень?
— Да, — не смея поднять глаз, ответила Ганна.
— Мы не виделись целую вечность, — сказал Ярош и взял у нее чемоданчик.
— Любомир… почему вы так долго не приезжали? — спросила Ганна и, чтобы скрыть свое смущение, наклонилась и сорвала кустик фиалок.
— Вы хотели меня видеть?
Ярош протянул Ганне руку, помогая перепрыгнуть через ровик.
— Я беспокоилась…
В яркие краски весеннего дня она, точно юная березка, вписана кистью художника.
— Какая масса фиалок! Целое море! И какие крупные, душистые! Любомир Ярославович, а вдруг эти — из той же породы фиалок, что указывают затаенные в земле клады? Нет, нет, не смейтесь, я совсем не шучу. Есть цветы, которые точно говорят: вот здесь надо искать сокровища.
— В сказках? Да?
— Ой, нет! — замахала руками Ганна. — Конечно, это вовсе не сундуки с золотом и разными там бриллиантами, жемчугами и алмазами. В тысячу, в миллион раз драгоценнее. Это огромные месторождения нефти, золота, цинка, меди. Даже уран находят с помощью. Вот только забыла какого растения, когда оно цветет. Да. А фиалки, о которых я говорю, расцветают только на выходах цинковых руд. Да-да!
— А почему здесь вырос тюльпан? — Ярош нагнулся, сорвал цветок и протянул своей спутнице.
Ганна испуганно отпрянула, как от надвигающейся опасности. Ярош, ничего не понимая, смотрел на нее, и девушка чувствовала, что краснеет под его взглядом.
— Тюльпан красивый… и гордый.
— Почему же гордый?
— Как отважный воин, который сражен в неравном бою, но все же не склоняет голову перед победителем.
Все внутри у Ганны противится взять тюльпан. Наконец, она выдает себя с головой.
— Желтый… это цвет разлуки, а я не хочу…
