Златослава Каменкович - Опасное молчание
Маричка едва не сгорела со стыда.
Но Богдан Журба, улыбаясь, сказал:
— Во, во, с самых трудных задачек и начинай. За сестру не беспокойся, провожу ее.
Когда Левко вышел из школы, вокруг уже было темным-темно, как только бывает в горах поздним беззвездным вечером.
Вбежав к себе во двор, Левко через окно увидел учительницу Лесю Мироновну.
«Пришла жаловаться маме», — напустил на себя хмурости Левко и, войдя, глянул на учительницу исподлобья.
Оказывается, Левко ошибался. Леся Мироновна не только промолчала о том, что на уроке истории Левко ничего не мог рассказать о славном герое древнего мира — Спартаке, а еще принесла ему новый учебник «История древнего мира» и большую книгу в золотистом переплете под названием «Спартак».
Значит, Леся Мироновна уже знала, что Левко не из-за лени краснел на уроке. Там, на реке, он и сам едва не утонул, когда спасал двух колхозных овец, а вода, конечно, унесла холщевую сумку с его учебниками…
И вряд ли когда-нибудь мальчик сможет объяснить, какой переворот в его душе вызвал подарок учительницы.
Вернулись отец и Маричка.
Ольга Валидуб стала просить учительницу:
— Леся, милая, повечеряй с нами.
— Спасибо, тетя Оля, уже поздно. Побегу скорее, лягу, завтра мне нужно рано вставать.
И все же не отпустили, заставили поужинать.
— Я вас провожу, Леся Мироновна, — надевает Левко киптар. — Ведь на дворе так темно, а вам идти далеко, до самой фермы.
— Кавалер, — усмехнулся Валидуб, тоже накидывая на плечи киптар. — Пошли, проводим нашу учительницу.
Снова Гондий
Надийка нагрянула в хату, как неожиданная весенняя гроза, и, обняв мать, что-то стряпавшую на ужин у печки, закружилась с ней, напевая:
— Звеньевая! Звеньевая! Звеньевая!
— Доню, что ты делаешь? — усмехнулась, отбиваясь, мать. — Пусти. Стара я до танцев.
— Кто вам сказал, что вы стары? Неправда!
И, чувствуя, что мать еще ни о чем не догадывается, Надийка усадила ее на табурет, крепко прижала к груди и, радостно взволнованная, прошептала:
— Так, я теперь звеньевая, мамо!
— А справишься, Надюню? — с тревогой глянула Олена в глаза дочке. — Сама знаешь, видно, прогневили бога, не родит земля наша кукурузу. Прошлый год урожай какой был?
— Сами виноваты! Ни удобрений, ни междурядной обработки! А, да что говорить! — с досадой махнула рукой девушка. — Теперь так не будет, нет!
— Что скажу тебе, доню, — с любовью глядя на свою красавицу Надийку, промолвила Олена Курпита. — Раз чувствуешь в себе силу, господь с тобой, берись.
— Со мною, мамусю, девять девчат! Так что на господа бога надеяться не придется, — залилась смехом Надийка. — У нас звено комсомольско-молодежное.
— Не гневи бога, — вдова испуганно закрестилась на образа. — Мы жалкие грешники перед десницей всевышнего.
— Мамусю, вы меня завтра чуть свет разбудите, добре? — прихорашиваясь перед зеркалом, попросила Надийка. — Председатель наш Осип Романович повезет зерно до соседей в Родники менять на сортовую кукурузу. Там звеньевая Ольга Валидуб, жена ихнего председателя, будет делиться с нами своим опытом. В прошлом году они собрали урожай кукурузы по тридцать центнеров с каждого гектара. А земля у них разве лучше нашей?
— Все в руках божьих, — промолвила вдова. — Никак не возьму в толк, зачем это нужно заместо овса кукурузу?..
— Мамусю, я ж погибаю с голоду! Ставьте скорее на стол, что вы наварили.
Ела торопливо, улыбаясь каким-то своим девичьим мыслям.
— Куда ж ты опять, коза?
— В клуб. У нас репетиция хорового кружка.
— Вот так и Леся: побыла часок-другой, получайте, мамуся, подарки — платок, чулки, и опять назад, к себе, в Родники, — вздохнула Олена.
Утром горы затянуло туманом. Но постепенно ветер рассеял туман, и машина выехала из села.
Девушки ехали в кузове новой грузовой машины. Осип Романович, пожилой председатель колхоза, потерявший на войне ногу, сидел в кабине, а в кузове на мешках с семенами ячменя похрапывал лесной обходчик. Попросил подвезти его. На прошлой неделе он привез Надийкиной матери деньги за охотничье ружье отца. Хвалил золотые руки гуцула: ведь как искусно разукрасил он резьбой все, что было в хате: кровать, посудный шкаф, стулья. Вот и на стволе оставил след: орел несет в лапах зайца.
— Бондарем был… мастерил кадки для брынзы, — утирала Олена набежавшие слезы.
Не ведала Олена, что гость знает все о ее жизни, круто замешанной на горести и бедах, что он, как паук, плел густую паутину, чтобы опутать ею мать Леси и Надийки.
Еще когда отец только захворал, Надийка остро воспринимала материнские упреки: «Здоровье отцу отказало из-за тебя, безбожница…» А в день его похорон сказала: «Стрела всевышнего поразила отца за то, что ты сдружилась с Евкой Кинаш…»
Ева… Эта девушка вставала с зарей, и, казалось, блеск зари никогда не потухал в ее светло-серых больших глазах. Рослая смуглянка с обветренными руками, такая независимая, полная деятельности и сил, она — секретарь комсомольской организации колхоза, заведующая сельским клубом и член комсомольско-молодежного звена.
Ева сидит в кузове машины рядышком с Надийкой. Чем-то она опечалена.
Эмилия, подружка Надийки, озорно подмигнула девушкам: мол, все ясно, — и запела:
Болыть моя головонька, Йванку, за тобою!..
Ева поняла намек, усмехнулась, отмахнулась, не поддерживая песни.
— А как соседи не обменяют наш ячмень на семена «Бессарабки»? — тревожится тонколицая Анастасия.
— Уже договорились, — успокаивает Надийка.
— Не стыдно, тащимся в чужой колхоз? — недовольно бурчит Эмилия, смахивая с носа дождевую каплю. — Наш председатель сам агроном, научил бы, как сажать кукурузу!
— Учиться нигде и никогда не стыдно, — возражает ей Ева, поправляя на голове платок, сбившийся от ветра на затылок. — А нам есть чему поучиться у соседей.
За два километра от Родников их спутник постучал шоферу, чтобы тот притормозил. Когда машина остановилась, лесной обходчик спрыгнул на землю и по косогору начал подниматься к домику лесника.
Кроме Христины Царь, двоюродной сестры Гондия, никто не знает, что на вид такой кроткий лесной обходчик Синица — он же Гондий — бывший бандеровский атаман. Это он убил семью секретаря райкома Яроша.
Но еще раньше, в конце сорок пятого года, сменив в Мюнхене хозяев, Гондий узкою тропкою, сквозь чащу леса, в густой ночи, когда не видно ни земли, ни неба, прокрался в Закарпатье с особым заданием. В секте «свидетелей Иеговы», крайне законспирированной, которая существовала здесь давно, Гондий сменил «старшего брата». Старик уже одряхлел, а заокеанскому центру в Бруклине требовался «человек решительный, энергичный, который не остановится ни перед чем…»
В селе Родники поля еще под снегом. Девчата говорливой стайкой окружили невысокую женщину в шерстяном цветастом шалике и сапожках. Ветер яростно треплет выбившуюся из-под платка прядку темных волос, тронутых сединой. В больших темных глазах Ольги Валидуб светится желание передать этим девушкам все свое умение, накопленное упорным практическим трудом, а порой ценой горьких, как полынь, неудач и огорчений, которых уже не должны пережить эти молодые труженицы.
Сначала все шло хорошо: звено Надийки работало дружно. Но за два дня до начала сева, точно гром с ясного неба, неожиданно обрушилась беда.
Утром на обычном месте, где собирались подруги, разыгралась такая сцена:
— Я, Терезия и Анастасия, уходим на работу в лесхоз, — заявила Эмилия. — Нас выделили от колхоза.
— Когда же это было, девчата? — принимая эти слова за шутку, засмеялась Надийка. — Вас назначили, когда у нас и звена еще не было.
— Не будем мы на кукурузе работать, — резко и холодно сказала Эмилия. — От этой «королевы» на нашей земле скорее станешь горбатой, чем богатой!
— Так, так… — поддакнула Терезия.
И Надийка поняла, что они не шутят.
— Девчата, нам же отвели самый лучший участок, — начала горячо уговаривать Надийка. — Со дня на день начнем сеять…
— У нас своя кукуруза в лесу, — засмеялась Терезия. — Лесхоз сразу деньги за работу платит, не то, что в колхозе. Пошли, девчата!
Надийка отступила, удивленная, встревоженная, обиженная. Стояла как громом пораженная, не зная, что сказать, что сделать. Потом вдруг сорвалась с места, преградила дорогу уходящим подругам и опять начала взволнованно уговаривать, убеждать их.
— Не смей унижаться! — резко оттолкнула в сторону звеньевую подбежавшая Ева. — Испугались трудностей и бегут! Ничего! Еще просить будут… И не смей плакать, Надийка, утри слезы, чуешь?
Шестеро оставшихся девчат направились к зерноскладу, чтобы перед посевом прогреть семена кукурузы на солнце.
