Виктор Устьянцев - Крутая волна
— Слышь‑ка, служба, война‑то скоро кончится?
— А когда вы сами захотите.
— Ишь учудил! Будто я и есть енерал Брусилов.
— А чем не генерал? — подхватил стоявший рядом с кривым мужик. — Только ты больше на фельдмаршала Кутузова смахиваешь — тоже кривой.
— А я и одним глазом лучше вижу, где что плохо лежит.
— Это ты мастак! Случаем, не ты ночесь ко мне в стайку лазил?
— А хоть бы и я?
— Я те полажу!
— Ладно, отцепись. Я всурьез спрашиваю про войну‑то. Дак как? — опять обратился кривой к Гордею.
В это время из церкви повалил народ — обедня кончилась, и Гордей не успел ответить. Площадь начала заполняться людьми. На трибуну уже поднялся Губарев, за ним Стариков и еще двое, не знакомых Гордею. Губарев жестом пригласил туда и его. За Гордеем полез на трибуну и кривой мужик, но Стариков сердито зашипел на него:
— А ты куда прешь, косоглазый?
Мужик остался стоять на ступеньке лестницы, а Губарев тем временем заговорил:
— Граждане свободной России! Многовековая мечта русского народа осуществилась. Освобожденный от оков царизма народ получил свободу слова и свободу собраний. И это наше собрание — лучшее подтверждение наших прав, добытых кровью…
Он говорил долго, витиевато и непонятно. Но слушали его внимательно, только один раз кто‑то громко сказал не то ему, не то еще кому‑то:
— Во зануда!
Наверное, Губарев принял это на свой счет и поспешил открыть митинг.
— Слово для сообщения из Петрограда имеет матрос Шумов.
Гордей вышел вперед, снял бескозырку и сказал:
— Вот тут меня сейчас спросили, когда кончится война.
Он сделал паузу. Люди внизу насторожились, подались вперед.
— А я ответил: война кончится тогда, когда вы сами этого захотите. Нет, я не пошутил. На то, что Временное правительство ее прекратит, не надейтесь. Оно и не собирается ее кончать. Недавно Милюков обратился к союзникам с нотой, в которой не только подтвердил это, а даже пообещал выполнить все договоры, которые заключило с ними царское правительство. А почему он обещал? Да потому, что Временное правительство выражает интересы не народа, не тех, кто проливает на войне кровь и кому война осточертела. Оно выражает интересы тех, кому война выгодна, кто на ней только наживается.
— А чьи интересы ты выражаешь? — неожиданно спросил Стариков.
— Да уж не ваши, — с усмешкой ответил Гордей и ткнул пальцем вниз, в толпу: — А вот Их. Интересы беднейшего крестьянства, несущего на своих плечах всю тяжесть войны.
— А ты об крестьянстве не пекись, мы и без сопливых обойдемся, — громко сказал Стариков. — Мы хлеб фронту даем, а ты вот сбежал с фронта… Дезертир!
— А может, он шпион немецкий? — так же громко спросил один из стоявших рядом со Стариковым на трибуне — важный человек в темносинем пиджаке и, несмотря на жару, в жилете. — Документы надо проверить.
Шумовские внизу закричали:
— Это нашенский, мы его и без пачпорта знаем.
— Это ж Егора — убивца сын.
Гордей поднял руку, успокаивая своих:
— Вы‑то знаете, а вот этот товарищ или господин— уж не знаю, как и назвать, — сомневается. Пусть проверит и документ.
Гордей вынул удостоверение и протянул тому, в жилете:
— Вот, читайте. Только громче, чтобы все слышали.
Человек в жилете небрежно развернул удостоверение и начал читать:
— «Выдано сие товарищу Гордею Егоровичу Шумову…»
Читал он медленно, но тихо, снизу потребовали:
— Громче! Что ты там, червяков жуешь, что ли?
— «…выступать от имени партии и защищать ее программу». И подпись: «Ульянов», а в скобках: «Ленин».
— Кто‑кто?
— Ленин?
— Ну да, Ленин.
Федор Пашнин снизу выкрикнул:
— Да здравствует товарищ Ленин!
Несколько голосов крикнули «ура», но этот клич тут же потух, затерялся в говоре людей.
— Вот те и Гордейка! Утер нос!
— Гли — кось, от самого Ленина!
— А может, бумага поддельная?
Стариков что‑то сердито шептал на ухо Губареву. Тот взял у человека в жилете удостоверение, повертел в руках, посмотрел на свет и вздохнул:
— Верно, Ленин.
Гордей взял у Губарева удостоверение, бережно свернул его и положил за пазуху.
— Как видите, документ подлинный. Да, меня сюда направил товарищ Ленин…
Гордей начал рассказывать о том, как встретился с Лениным, о чем говорили. Толпа еще ближе придвинулась к трибуне, сдавила ее со всех сторон так, что Стариков, спустившийся, чтобы уйти, не смог выбраться, его притиснули к лестнице, рядом с кривым мужиком. Даже торговка брагой- оставила, свои корчаги и втиснулась в гущу людей.
Теперь казалось, что толпа перестала даже дышать. Гордей и сам не ожидал, что его рассказ о встрече с Лениным будут слушать с таким вниманием. Он знал о популярности Ленина на флоте, в Петрограде, в больших городах, но не думал, что его знают здесь. Еще три года назад в Шумовке, да и в станице, мало кто слышал о Ленине. Ну, отец, Косторезов, Пашнин, Вицин, может, еще два — три человека. А сейчас? Видать, эти три года большевики и здесь не сидели сложа руки.
И когда уже Гордей крикнул с трибуны «Ура» товарищу Ленину!», толпа дружно подхватила этот клич, и он пронесся над площадью, над станицей.
На этот ликующий клич отозвались и церковные колокола — кто‑то с испугу или из озорства бойко зазвонил в них. Старухи, успевшие уже вернуться с обедни домой, высовывались в окна и, удивленные столь несвоевременным звоном, крестились.
4Отец вместе с шумовскими уехал домой, а Гордей остался в станице, с тем чтобы завтра выехать в Харино и Чернявскую и там тоже провести митинги. Потом он собирался в Баландино, Сос- новку, хотел за две недели объездить все близлежащие деревни, а потом уже погостить дня три- четыре и ехать в Челябинск.
Губарев собирался в Челябинск сегодня же. Он предупредил:
— Лучше убирайся сам, а то привезу бумагу на твой арест. Там не поглядят, что ты с мандатом Ленина.
Губарев не подозревал, что митинг не только не повернется в его пользу, но и вообще пошатнет его и без того сомнительный авторитет. Когда принимали резолюцию, кто‑то даже предложил переизбрать Совет и вывести из него Губарева, но Гордей отвел это предложение: выборы сейчас проводить не следовало, надо было к ним хорошо подготовиться.
Вот сейчас они об этом и говорили с Пашни- ным и Косторезовым, Федор настаивал на том, чтобы перевыборы провести до отъезда Гордея в Петроград, а Косторезов возражал:
— Нас пока мало, и толку никакого от перевыборов не получится. Надо сначала людей побольше на нашу сторону склонить. Да и губернский Совет не разрешит проводить перевыборы, а без его разрешения их признают незаконными.
К единому мнению так и не пришли. Было уже поздно, Косторезов ушел домой, пообещав прийти завтра утром проводить Гордея в Харино. Для разъездов по деревням отец оставил Гордею
Воронка, надо было его напоить, и Гордей пошел к колодцу за водой.
Уже стемнело, и Гордей, возвращаясь с полными ведрами, не сразу заметил прижавшуюся к заплоту фигуру. И только когда подошел совсем близко и увидел, окликнул:
— Кто тут?
— Тише! — прошептала Люська. — Это я.
Гордей поставил ведра на землю, подошел.
— Хорошо, что ты пришла.
— Я упредить прибежала: Санька‑то Стариков убить тебя собирается. Ты, Гордей, остерегись. Санька, он такой, все может. Или дружков подговорит.
— Да не боюсь я их.
— А ты побойся! Шибко они на тебя обозленные за речь твою. А ты вон ночью один ходишь. Ну я побежала. Санька‑то пока у нас сидит, я обманом ушла, будто к тетке Лукерье за сковородкой.
Люська убежала. Гордей напоил Воронка, закрыл на засов ворота и пошел в избу. Федор уже улегся на полатях, но еще не спал.
— Что так долго? — спросил он.
— Вечер больно хороший, спать не хочется.
— А у меня глаза уже слипаются.
Вскоре Федор захрапел. Гордей тоже устал за день, но уснуть не мог. Хотя он и не придал особого значения Люськиному предупреждению, а все‑таки чем черт не шутит…
И когда он услышал, что кто‑то перелез через заплот, уже не сомневался. Он спустил ноги на пол, подошел к выходящему во двор окну и осторожно выглянул из‑за косяка. Однако разглядеть ничего не удалось: было слишком темно.
Но вот скрипнули ворота, послышался глухой топот шагов, стукнула на крыльце доска. Гордей разбудил Федора. Спросонья тот долго не мог ничего понять. А поняв, встревожился:
— У меня, кроме топора, ничего нет.
Гордей только теперь пожалел, что не взял с собой револьвер, хотя Заикин и предлагал. Но ехать агитировать с оружием было как‑то неловко.
В наружную дверь сильно постучали. Федор приоткрыл дверь в сени, спросил:
